Форум литературного общества Fabulae

Попав на окраине болгарской столицы на улицу с названием Овча Купел, я мигом навоображал что-то связанное со сказанием о Рождестве Иисуса: младенец в хлеву, овечьи ясли, волхвы, вифлеемская звезда...

Оказалось, на этой улице когда-то был большой пруд, в который сначала засыпали специальное снадобье, а потом прогоняли через него отары овец, дабы избавить их от чесотки.

А на юге, в Родопских горах, примыкающих к греческой границе, овец было больше, чем людей.

Они запружали узкое горное шоссе так, что не было никакой возможности двинуться с места – приходилось ждать, пока стадо медленно обтечёт машину с двух сторон. Они были какие-то поразительно благовоспитанные – не слышалось оглушительное хоровое блеянье, не возникала суетливая овечья толчея с прыжками друг через друга. Стадо перемещалось компактной плотной массой, гордо задрав головы и поблёскивая любопытными фиолетовыми глазами, лишёнными обычной в нашем представлении овечьей туповатости.

Сквозь густой лес на горном склоне они дружно мчались вверх, отскакивая от земли, как мячики, и любезно подталкивали лбами слабеньких ягнят и отставших. Выкатившись на горный луг, они разбредались по нему широким кольцом, головами наружу, и сосредоточенно щипали траву – но ни одна не становилась на колени, как часто делают ленивые российские овцы. Колоритный пастух, опиравшийся на загнутый вверху апостольский посох, одетый в овчинную белую безрукавку и овчинную же, но чёрную остроконечную шапку (отчего он издали был похож на заточенный карандаш), сидел на камне и покуривал трубочку.

Суровая жёлтая псина неведомой местной породы методично обегала стадо по кругу и загоняла отбившихся от периметра овец поближе к центру. Она не лаяла и не кидалась –  просто подходила к овце и глядела ей в глаза, после чего копытное послушно отступало на нужное расстояние.

К шее собаки на цепи был подвешен толстый обрубок дерева.

- Зачем это? – спросил я у спутника.

- Собака очень злая. Бросится на человека – хватай за деревяшку и крути, чтобы дыхание ей перебить. А волка она и с деревяшкой задавит.   

Закурив, мой спутник сказал:

- Здесь в Родопах мы, болгары, выжили при турках благодаря овцам. Приучили их пастись высоко в горах, не спускаться в долины. Приучили не блеять, не привлекать внимания. Турки не любили горы, боялись подниматься высоко –  их кони в горах быстро выбивались из сил, а посылать пеших солдат было слишком тяжело и опасно. С овцами у нас всегда было мясо, были сыр и молоко, шерсть для тёплой одежды. Травы в горах много, её заготавливали на зиму, овцы не голодали. В лютые зимы предки иногда жили в стогах сена, как в хижинах. А мешками с овечьей шерстью гайдуки в бою закрывались от турецких пуль. Рассказывают, были случаи, когда овечье стадо по команде пастуха кидалось и спихивало турецкий отряд с дороги в пропасть...

Вечером стадо спускалось с горы. Неторопливыми точными прыжками по грубой каменистой тропе, с невероятной, словно заранее обдуманной очерёдностью – ни одна овца не мешала прыгать другой, направления прыжков не пересекались, слышалось только мягкое цоканье копытец по камням.

На центральной площади села овцы чинно разобрались по группам и пошли домой вслед за хозяйками. Пастух скрылся в механе – харчевне: там его ждали пара стаканчиков ракии, сытный ужин, он же обед, и вечерняя партия в карты.

Где-то там, далеко, были София, Солнечный Берег, Золотые Пески, ароматный розовый Казанлык и игрушечный приморский Несебер, товарищ Тодор Живков и пленум ЦК БКП. Здесь – тёмные горы, ночное небо с яркими звёздами, шум реки в ущелье, гомон мужских голосов в механе – и овечьи следы в дорожной пыли.