Форум литературного общества Fabulae

НЕ ОШИБИСЬ НА ПЕРЕКРЕСТКЕ


Жужжание будильника разрушило ночной уют. Майке снился знакомый цветной сон. Сон приходил к ней время от времени, не слишком часто, оставлял после себя тягостное чувство недосказанного, недоосмысленного. Сон был ни о чем. О красках в чистом виде. Во сне некто, кого Майка не видела, расплескивал разные краски по бесцветному  пространству. Зеленую, затем, красную, затем фиолетовую, затем оранжевую... и так далее. Пространство вращалось, но краски не смешивались, ложились одна на другую, создавали зыбкий пестрый круговорот. Майка стояла в его эпицентре, страшась сделать хоть один шаг, чтобы этот вихрь не уволок ее неведомо куда. Майка сон не любила, ей все время было страшно, что однажды Тот, кого она не видит, выплеснет в пространство черную краску – и всему придет конец. А уже потом, после пробуждения, весь день терзало муторное ощущение незавершенного дела, неверно принятого решения. Неосозная мысль, что Тот ждет своего часа. Сегодня Ему помешал звонок будильника. Майка с трудом выплыла из яркого круговорота на поверхность реальности. Пора было вставать, причем очень быстро.
Она решительно сбросила с себя тяжелую во сне руку мужчины. Спустила ноги на пол, привычным жестом стараясь сразу попасть «зайцу в зубы» – то есть в пушистые тапочки.
-    Ты куда, Котя, - пробомотал полупроснувшийся Валерий.
-    Мне надо успеть к поезду, Соля передаст документы через проводника.
-    А что, почту уже отменили? – недовольно спросил, просыпаясь, Валерий.
-    Ой, Лер, нам так удобнее, - уже из ванной ответила Майя. – «Черт, проспала», - подумала она, - «слишком поздно выставила будильник».

Она уже  повязывала в прихожей шарфик, когда Валерий появился на пороге, завернутый в халат:
-    Котенок, позвони сегодня, скажи, что ты решила. Мне пора билеты заказывать. Мы едем или нет?
-    В этом вопросе все решает главный, - усмехнулась Майя.
-    Но ты, по крайней мере, поставь его в известность, что он должен решать. Да... сегодня меня не жди, я буду занят и заночую у себя – крикнул он уже ей в спину.

Из закрывающегося лифта Майя помахала рукой на прощанье закрытой двери. Удобные отношения, весьма прогрессивно. Полная свобода. Они вместе уже три года, у каждого своя жизнь, - и свое жилье. В том водовороте, в котором живут они оба – это самый разумный вариант совместной жизни. Не давить, не мешать, не ограничивать. Не вспоминать? Совместной ли? Встречаются, когда возникает потребность увидеть друг друга. Ощутить тепло, удовлетворить желание прикосновения. Ночуют то у него, то у нее. Пару раз, для усиления романтичности момента, Валерий снимал номер в гостинице.
«Это хорошо, что он сегодня не придет», подумала Майя. Давно пора устроить ревизию зимним вещам, и еще кое-какие дела накопились. А на работе последнее время была такая запарка, что вечером она «выпадала в осадок», и взболтать этот осадок даже Валерке не удавалось. Кажется, вчера она произнесла сакраментальную фразу супружеской пары с большим стажем: давай не сегодня, я устала. Валерка надулся, отвернулся. Пришлось сделать над собой усилие. Может, именно поэтому на дне сознания сверлит мыслишка о чем-то, что было сделано «не так»? И отсюда – возвращение ярко-тревожного сна...

Хорошо ехать по еще не проснувшемуся городу. Редкие автомобили проносятся пустыми еще улицами, порожние маршрутки вольготно паркуются, где их душеньке угодно, не рискуя блокировать движение. Троллейбусы не спеша шествуют  по средине проспекта, с царственным снисхождением останавливаются на остановках, собирая немногочисленных ранних пассажиров. На стоянке у Южного вокзала тоже свободно. Майя припарковала машину поближе ко входу, по привычке заглянула в зеркало заднего вида. Из узенького окна в зазеркалье на нее смотрели серые вполне проснувшиеся глаза, лишь слегка тронутые ненавязчивым, «дневным» макияжем. Она вытянула шею, провела помадой по губам, произнесла вполголоса любимую фразочку: «бывают же такие красавицы», но, если честно, своим отражением осталась вполне довольна.
Майя прошла новеньким чистеньким сквериком. В огороженных красной кирпичной кладкой чашах дизайнеры предполагали выращивать цветущие растения и голубые ели. На деле же, чаши были заполнены пластиковыми бутылками и пакетами, и прочим мусором. Видимо, уборка несостоявшихся клумб в служебные обязанности дворника не входила. Сквозь решетку вентиляции просматривалось подземелье, в котором ночевали бродяги. Впрочем,  в двух шагах эти детали скрывались за кирпичной оградой, и оставалась  подметенная  площадь, с небольшой церквушкой, и стеклянная громада одного из самых крупных в Европе вокзалов, и полупрозрачная башня нового торгового центра, и стоянка авто, заполненная практически круглосуточно. Мир подземелья и мир сверкающих торговых центров сосуществовали, никогда не пересекаясь, древний мир подземелья был вечен и незыблем, а вот блестящие игрушки торговых центров производили впечатление чего-то временного, преходящего, несущественного.
Часы в холле вокзала сообщили Майе, что у нее еще предостаточно времени, чтобы выпить чашечку кофе в кафешке на третьем этаже. Да и перекусить, если захочется. «Два гусака» работают круглосуточно, и кормят там вполне прилично.
Впрочем, жевать в такую рань Майя не привыкла. Посетителей почти не было – рано же! – и Майя со своим кофе устроилась в ютном уголке, от нечего делать разглядывая кафе, раздаточную стойку, за которой толпились сонные девчонки – официантки. Они только что заступили на смену и, пользуясь отсуствием голодных клиентов, попивали что-то из стаканчиков, негромко пребрасывались новостями.
Дремотную тишину внезапно разрушила шумная компания цыганских рябятишек во главе с  довольно высокой, худой, пестро одетой цыганкой в ярком платке. Женщина невольно привлекла внимание Майи своим ростом. Цыганки же обычно все малорослые. Одета она была ярко, как принято у ее народа, но добротно и чисто. То же можно было сказать о разнокалиберных ребятишках, суетящихся вокруг. Самого младшего цыганка держала на руках, посадив на бедро. У раздаточной стойки цыганка передала ребенка старшей из девочек, прикрикнула на всю буйную компанию, и принялась заказывать еду низким, глуховатым голосом, переспрашивая у мелкоты, кому чего. Ребятишки притихли, послушно брали подаваемые блюда и отходили к столикам.
«Однако, они не бедные, - подумала Майя, - и нельзя сказать, что невоспитанные, дикие. Они ... другие. Еще один мир, непонятный. Мы сами по себе, они – сами по себе».
Цыганка рассчиталась за еду и вся толпа устроилась за двумя соседними столиками. Тут только Майя заметила, что цыганка слегка прихрамывает. Сердце екнуло, заколотилось. Теперь Майя уже не сводила с нее глаз, узнавая и не узнавая. Цыганка основательно устроилась за столом, сидела прямо, словно на троне, опустила на плечи платок, что покрывал голову. Волосы темной меди, перевитые серебрянными нитями ранней седины были заплетены в косу и свернуты в узел. Цыганка подняла взгляд на Майю, сверкнула синими искрами. У цыганки были ярко-синие, нецыганские глаза!
-    Сандра! – вырвался у Майи невольный крик. Ей сразу стало неловко. Вряд ли цыганка помнит мимолетную встречу сто лет назад, да и вся ситуация – ребятня, размахивающая ложками, привокзальное кафе... Майя почувствовала, что краснеет.
Сандра что-то сказал негромко детям на своем языке, двое из них встали и пересели за другой столик. Цыганка показала Майе рукой на освободившееся место за столиком. Сама не зная, что она делает, Майя пересела.
-    Знаешь меня? – спросила Сандра.
-    Да, извините... Это было давно... – пролепетала Майя, невольно робея, и сердясь на себя за эту, несвойственную ей, бизнес-леди, робость. – Тринадцать лет прошло...  запомнила... ты...
-    Не похожа на цыганку? – усмехнулась Сандра. – Чего краснеешь? Не слыхала – раньше цыгане детей воровали? Видать, и мою прабабку уворовали у синеглазой графини. Или у самой царицы.

Она сидела на своем хлипком пластиковом стуле распрямив плечи, высоко подняв голову, увенчанную медно-серебрянной короной волос, и улыбалась едва уловимо. Царственно-величественная и непонятная, такая же, как тринадцать лет назад.

В то лето июнь выдался дождливым, кислым. Казалось, в небесной канцелярии забыли закрутить краны, и из них все лил и лил совсем нелетний, холодный дождь. Разорванное небо там, в вышине, пытались прикрыть серыми заплатами облаков, но они тоже были все сплошь дырявыми, и сочились мелкими вредными капельками, остановить которые не могли даже зонтики и плащи. А потом пришел небесный сантехник, завинтил краны, смел в корзину для мусора промокшие тряпки облаков, и, наконец, наступило лето. В этот день девчонки сдали последний экзамен, самый трудный и муторный. Переполненные «номинациями», «деривациями», «сигнификатами» и «флексиями» головы требовали солнца, ветра, простора. Обезумевшие от свободы, немножно истерично-веселые они валили всей группой по бульвару, сами толком не зная, куда несет их солнечный ветер летних каникул. Они накупили мороженого в киоске на углу возле универа, и не в силах все слопать, несколько порций через десять метров выбросили, предварительно перепробовав, и выбрав самое вкусное. Затем купили огромный букет ромашек у толстенькой тетеньки, и сразу же раздраконили его и оборвали лепестки в поисках ответа на главный для всех в мире девчонок семнадцати-восемнадцати лет вопрос: любит или не любит. И получалось, что всех их любят, даже тех, у кого парней и на горизонте не просматривалось. Ветер кружил оборванные лепестки, и они казались крыльями крохотных эльфов, несущих эту самую таинственную и желанную любовь.
Из боковой аллеи ботанического сада вынырнула группа разновозрастных цыганок, в сопровождении мелких ребятишек. Они моментально сориентировались в ситуации, и магическая фраза: красавица, дай ручку, не пожалей пятачок, скажу, что будет, что на сердце... завертелась хороводом, оплетая девчачьи головки...
Как-то так получилось, что Майке гадалки не хватило, и она со смехом пронырнула сквозь гадающую толпу на простор бульвара.  И споткнулась о взгляд синих глаз. Совсем молодая, не старше самой Майки, цыганка, присев на ограду парка, словно ждала тут ее, Майку. Не было никакого смомнения в том, что она именно цыганка – яркая широкая многослойная юбка, шаль, расшитая блестящими нитями, разноцветные бусы на шее и связки браслетов на запястях. И волосы цвета темной меди, тяжелой волной спадающие до пояса. Вот только - синие, яркие, нецыганские глаза!
-    Не пожалей пятачок, красавица, скажу, где бродит твое счастье, - пропела низким голосом девушка.

Счастье переполняло Майку уже сейчас, его не надо было искать: лето, солнце, сданная на «отлично» сессия, и, в особенности этот кошмарный предмет под названием «введение в общее языкознание», огромное нескончаемое лето впереди, жизнь, полная приключений, свершений, успехов! Она засмеялась: Ну что ты мне можешь сказать? – Майка оглянулась на всю гадающую толпу: Ты, только послушай это гадание, вас же по одной шпаргалке учили: встретишь богатого красавца-блондина, будет у тебя много денег, пошлет тебе бог здоровых детишек! Хошь, сама себе погадаю, слушай!
Майка вытянула перед своими глазами левую ладошку: меня ждет успех, универ – на «отлично», работа – самая интересная, зарплата – на все хватит. Путешествовать буду – каждый год в новую страну! Главное – все в моих руках, понимаешь, как захочу – так и будет, чего захочу – всего добьюсь! Вот!
Цыганка улыбнулась загадочно: Все знаешь сама? А чем же сердце твое успокоится? Кто на сердце?
- А сердце – только мое! – дерзко ответила Майка.
Цыганка взаля Майку за руку сухой тонкой ладонью, заглянула в ладошку. Майке показалось, что по лицу ее промелькнула легкая тень. И исчезла. Показалось, видно.
-    Что ж, - медленно произнесла цыганка, и вложила в Майкину ладонь невесть откуда взявшуюсмя медную кругляшку, ты свой путь сама выбрала. Слово сказано, – с этими словами она закрыла Майкину ладонь, зажав в ней металлический кругляшок – старинную медную монетку.
Цыганка отпустила Майкину руку, и пошла прочь сквозь суетящуюся толпу, едва заметно прихрамывая, и все равно сохраняя царственную плавность походки. И галдящая гадающая толпа незаметно для себя расступалась перед ней, словно море отхлынуло от берега.
-    Эй, - окликнула пораженная Майка, - а деньги за гаданье?
-    Денег Сандре за предсказанье не положено, - обернулась цыганка. – Ты свое слово сама сказала.

И она пошла вперед, не оглядываясь больше, и ее товарки быстренько свернули свою болтовню и потянулись за Сандрой нестройной шумной кучкой.

Сандра спокойно слушала Майкин рассказ. Малышня за соседним столиком зашумела, она прикрикнула на них на своем певучем древнем языке.
-    Твои? – спросила Майя.
-    Мои, - с гордостью ответила Сандра. – Кроме Маргали, это внучка – кивнула она на годовалую малышку на руках у старшей девочки.

Малолетняя мамаша посмотрела на Майю – тем же, что и у Сандры синим взглядом из-под копны медно-темных волос. Остальные мелкие – типичные цыганчата: смугленькие, темноглазенькие - увлеченно трескали свой завтрак.
-    Она же сама еще ребенок... – удивленно протянула Майя.
-    Цыганки рано взрослеют, - заметила Сандра. – Я Арму в пятнадцать уже родила, в самый раз. Муж мой – взял меня с Армой после смерти первой жены, я ему сыновей поднимала.
-    А я слышала, что цыгане не имеют внебрачных детей, это у них грех – страшнее, чем у христиан, - ляпнула Майя, и сразу же прикусила язык – надо же, такая бестактность.
Но Сандра нисколько не обиделась, усмехнулась своей летучей полуулыбкой: В моем роду старшая дочь родится от степного ветра, от лесного мОрока, от ночного шепота – произнесла нараспев. – Ну что ж, ты довольна своей жизнью, своим выбором? – спросила она Майю безо всякой паузы.
-    Я...- растерялась Майя, - да, в общем. Работа, зарплата, квартира... Я довольно известный в определенных кругах человек... И мужчина у  меня есть... Наверное, да, все вышло, как я хотела.
-    Вот как? – в голосое Сандры промелькнуло недоверие, - А ко мне тогда зачем пожаловала?

Майя удивилась: К тебе? Я тут, на вокзале, по делу, поезд встречаю, а он, вроде, опаздывает. А ты тут вот – свою гвардию кормишь, Так что, это просто случайная встреча.
-    Думаешь? Дай-ка руку, - она протянула Майе сухую темную ладонь. Прежде, чем Майя успела что-нибудь подумать, ее собственная рука послушно легла в ладонь Сандры.
Сандра внимательно смотрела в Майкину ладонь, спросила: А та монетка, она у тебя еще есть?
-    Кажется. Но я не уверена. Вообще-то я ее берегла, но потом – переезды, возвращения, годы. Не знаю, но должна быть.
Сандра удовлетворенно кивнула: Найди. Береги, – добавила: Пришла на перекресток, не ошибись в выборе.
-    На каком перекрестке? Какой выбор? Что я должна выбрать – заспешили один за другим вопросы.
-    Не знаю, твой выбор – тебе и решать. Да, если бы и знала – не мое это дело, на перекресток являться вместо тебя. Не ошибешься – получишь знак, – давним знакомым жестом Сандра закрыла Майкину ладонь и словно вернула ей руку.
-    Подожди, Сандра, так нельзя! Договаривай! Я же ничего не понимаю! – взмолилась Майя.
-    Твой поезд пришел, - словно не слыша ее, обронила Сандра и повернулась к расшалившимся мальчишкам.
Как во сне поднялась Майя со своего места, словно ведомая чужой волей, направилась к выходу. Ей очень хотелось оглянуться, еще раз взглянуть на непохожую на цыган цыганку, возможно, даже вернуться и заставить дать пояснения, но неведомая сила вела ее вперед, по лестнице, по коридорам вокзала, по вымытой утренней платформе, и затем, уже с пакетом в руке, обратно на стоянку, мимо новенькой церквушки, мимо замусоренных клумб и просыпающихся в подземелье бродяг.
И только усевшись в свою машину, Майя почувствовала, что неуловимая чужая воля отпустила ее. И теперь она вольнА делать, что ей заблагорассудится, и начинается обычный день. Но в голове по-прежнему звучали слова о перекрестке и выборе, который она должна сегодня сделать. И откуда Сандра знала, какого именно поезда ждет Майя?
Майя посмотрела на часы. Ехать в редакцию или вернуться домой? Вроде еще рано? Интересно, это и есть тот судьбоносный выбор, который она должна сделать? Майя повернула ключ зажигания: этак я сегодня весь день буду вести себя как та ослица у двух стогов сена? – сердито подумала она. Нет, дала себе Майя твердое слово – сегодня – ни секунды колебаний, все решения принимать быстро, никаких рефлексий, как говаривали в позапрошлом веке. План на сегодня: выбить из главного отпуск на неделю и поехать с Валеркой в Вену. Это раз. Два – принять предложение о переходе с и.о. на полноценную должность. Нет, сначала – заявление, потом Вена. Но  при таком раскладе Вена накроется медным тазом. Значит – отказаться от Вены. В другой раз. Вена никуда не денется, а вот повышение может ... ну про таз вы уже знаете, обратилась Майя неизвестно к кому. Последнее время она часто ловила себя на том, что разговаривает с кем-то невидимым, и, что самое интересно, этот Некто имеет наглость с ней не соглашаться и даже спорить! Вот и сейчас Некто ехидно предположил: А если Валерка в таком случае поедет в Вену с кем-нибудь другим?
Майя кивнула мрачному дежурному на входе в здание, называемое в городе Башня, в котором гнездились многочисленные фирмы, фирмочки, редакции, бюро, конторы и прочая и прочая... Покосилась на лифт, и решила изобразить микро тренинг – уже который год не может найти время ходить в спортзал – подняться на пятый пешком. Ускоренное кровообращение способствовало ускорению мыслеварения – и Майка решила выклянчить у главного командировку в Вену для того, чтобы подготовить на новой должности первый материал. Как говорится – одним махом... Выбор сделан. Можно начинать нормальный день. Прощай, Сандра.
-    НенавижЮ растворимый кофе, - привычно сказала вслух Майка, привычным жестом включая чайник и носком туфля привычно нажимая на кнопку включения компьютера. Экран весело мигнул надписью: Привет, лучшая!

Десять часов спустя, она таким же привычным жестом отключила компьютер.  Оставшийся за спиной обычный безумный день давно проглотил утреннюю встречу, стер из памяти синий нецыганский взгляд цыганки и ее невнятные пророчества. Но еще одно решение предстояло принять, и она приняла его легко, с радостью: ну их, эти теплые вещи, нуждающиеся в ее, Майкином, внимании. Она пойдет в любимую пиццерию, беззастенчиво «злоупотребит» любимой ею и презираемой Валерием пиццей, и только тогда отправится домой. А вещи подождут до завтра – все равно выходной.
Дом подмигнул Майке огнями в окнах. Майка нашла окна своей квартиры – темно. В ее окнах, с тех пор, как родители переехали  в свой дом, оставив ей квартиру, свет для нее зажигать стало некому. Обычно ее никто не встречал. Валерий в дни свиданий являлся ближе к полуночи. Или подхватывал ее у Башни. Майка поежилась, хотя вечер был довольно теплый. Вот уже несколько лет, как у нее появилась эта странная привычка – смотреть на собственные окна, ни о чем не думая, но где-то очень-очень глубоко надеясь, что однажды увидит в них свет. Зажженный кем-то для нее, Майки. Свободной и независимой женщины третьего тысячелетья.
Окна соседней квартиры тоже черны. Давным-давно, в другой жизни, в другом мире там жил друг девочки Майи, неправильный еврейский мальчик Миша. С мамой, тетей и бабушкой. Неправильным мальчиком его называла Майкина бабушка Дуся. За то, что Миша не играл на скрипке, а ходил в секцию бокса, не любил математики, а увлекался автоделом, не бегал к репетитору английского, а участвовал в разборках с ребятами с соседней улицы, вследствие чего частенько ходил с подбитым глазом. Мишина бабушка Ханна на бабушку Дусю за прозвище не сердилась, только тяжко вздыхала – откуда у него эти гены?  Мишкина мама, тетя Роза, никаких разъяснений давать не собиралась. «Правильными» у Мишки были только очки, которые он оставлял на хранение Майке, когда шел выяснять отношения.
А еще они мечтали, что после школы отправятся путешествовать автостопом, будут ночевать в палатках, зарабатывать на еду где придется – и так дойдут до самого Дальнего Востока. Но послушная девочка Майя поступила в университет на филфак, а неправильный мальчик Миша «уперся рогом», как сказала его тетя Сима, и пошел работать на завод учеником слесаря-лекальщика. И они договорились, что дождутся, пока им зимой исполнится по восемнадцать лет, и на следующее лето...
Они собирались уехать в тот день, когда Майка сдаст последний экзамен.
В тот день, когда пьяные от долгожданной свободы девченки встретили цыганок на бульваре.
Потом, вспоминая, почему же она не поехала на вокзал, Майка так и не смогла найти ответ. Забыла? То, о чем мечтали целый год? Струсила? Не поверила, что Мишка все это задумал всерьез? Испугалась родителей-бабушки? Захотелось отпраздновать с девченками сессию? Или это и был тот самый выбор, ради которого она пришла на перекресток?
Через полгода от Мишки неожиданно начали приходить коротенькие открытки ни о чем. Без обратного адреса. И так же неожиданно перестали приходить примерно, через год...
С некоторых пор в окнах его квартиры всегда темно.

На родной лесничной клетке Майю ждал традиционный и от этого не менее гнусный сюрприз – лампочки опять перегорели. Майя тупо скребла ключом по замочной скважине в тщетной надежде пасть в нее в нужном направлении, поминая ЖЭК, соседей, жлобящихся вставить лампочку, халтурщиков-китайцев, чей фонарик прослужил Майе ровным счетом три дня и сдох именно сегодня. Она даже посетовала на то, что не курит – можно было бы воспользоваться зажигалкой, и уже раздумывала, не позвонить ли соседям, чтобы открыли двери в общий коридор. На площадке остановился и сразу же двинулся дальше лифт, чьи-то шаги в утробном мраке остановились рядом с Майкой, вспыхнул дисплей мобилки. В его голубоватом свете Майка сразу же попала в замочную скважину:
-    Спасибо. Я почему-то не догадалась посветить телефоном, - свет из открытой в коридор двери осветил «спасителя» - молодого крепкого мужичка.
-    Пожалуйста.
Мужчина неуверенно топтался на пороге, словно не мог решиться  сказать еще что-то. Майе тоже не приходило ничего в голову, но повернуться спиной и уйти почему-то не могла.
-    Вечно эти лампочки перегорают,- пробормотала Майя, для поддержания беседы.
-    Умгу, - невнятно муркнул мужчина, видно решившись, наконец, бухнул: Май, ты что, меня совсем не узнаешь? Правда, я раньше очки носил, а теперь вот – линзы.

Майя присмотрелась. В блеклом свете, падающем из коридора, сквозь огрубевшие черты лица постепенно проступало что-то давнее, знакомое, что-то из детства, из тех дней, в которых осталась девочка Майя с длинными косичками, свернутыми в кольца, и ...
-    Мишка?
Он радостно закивал  головой, как китайский болванчик: Узнала.
-    Ты нашелся? А все говорили – нету Мишки.
-    Нашелся... Нашли. Тетя  Сима нашла. Правда, уже через три месяца, после того, как мама... Пока я смог приехать, тетя Сима тоже… ушла.
Он повертел в руках мобилку, хмыкнул: Луч света в темном царстве превратился в луч мобилки в темном коридоре. А ведь я ждал тебя тогда, на вокзале. Ты сказала: сдам последний экзамен – сразу уедем, на край света, помнишь? Я чуть на поезд не опоздал, вскочил уже на ходу.
Майкино сердце сжалось: Миш, я же не думала, что ты это серьезно... Я... Я забыла, Миша. От того экзамена все мозги переклинило, а потом мы с группой решили пойти отметить. А ты исчез. Несколько открыток – и все. Ни писем, ни звонков. Тетя Роза приходила к нам и плакала. Родители утешали ее и все надеялись, что ты вернешься, и что время все излечит.
-    А ты?
-    Что – я?
-    Вспоминала меня?
Майка преувеличенно бодро воскликнула: Ну, конечно! Я ... – ей стало стыдно, - Нет, Миша, почти не вспоминала. Только, когда тетя Роза приходила. Миш, а где ты был – столько лет?
- Далеко. Май, пригласи в гости? Не могу я в той квартире. Там все пахнет детством. Мамой. А мамы нет. И детства. И вообще – ничего. Пыль. Темные комнаты, темные окна. Ненавижу темные окна. Я в гостинице остановился.
-    Конечно. Мишкааа – нет, это чудо! Сколько лет мы тебя считали пропавшим! Давай, через полчасика, идет?

Миша пришел через полчаса, прошел по квартире, спросил: А родители где?
-    Дом в деревне купили, туда перебрались. Им ведь что надо – телефон да интернет, на хлеб заработают.
-    Интернет – в деревне?
-    Миш, - улыбнулась Майя, - ты и правда, далеко был. У нас ведь тоже жизнь вперед идет. – И вдруг добавила: Можешь у меня остановиться – места много.
Мишка кивнул, соглашаясь. Чуть склонив голову набок, смотрел на Майю: Я часто думал: а как оно сложилось бы все, если бы ты тоже поехала со мной?
-    Если бы я пришла на вокзал, мы, скорее всего, никуда бы не уехали. Я бы струсила. Чай будем пить?
-    Я тебе кое-что привез: смотри, говорят, штука старинная.
-    Красивый браслет. Это монетки? Так хитрО сплетены через дырочки цепочкой... Только не говори, что золотые!
-    Медные.
-    А тут одной  не хватает.
-    Ее и не было, когда я его купил.
-    Где купил?
-    Далеко. Есть такой древний город – Шибам.
-    Где это?
-    На Аравийском полуострове.
-    О Господи, Мишка! Ты мне расскажешь? Как ты туда попал, что делал?
-    Не знаю. Может быть, расскажу. Когда-нибудь. Давай, застегну браслет. Мы на базаре продукты покупали, одежду, сувениры. Там базар – не так как у нас, а на земле все разложено, на чем попало. Эта торговка сидела на голой земле в самом конце базара, у перекрестка. Продавала какую-то невнятную мелочевку. Сама древняя как тот город, как пустыня. Одета в лохмотья. Я почему на нее внимание обратил – это большая редкость, чтобы женщина в тех краях торговала. Тем более на базаре.

Он застегнул браслет на запястье у Майки, но забыл выпустить ее руку. Бережно держал в жесткой, мозолистой ладони. Развернув ее ладонь, водил пальцем по линиям, словно изучал, как прожила она все эти годы.
Негромко продолжал, не поднимая глаз: Никто ее товар покупать не собирался, а она меня остановила, говорит – вот возьми, для тебя берегла. И сняла этот браслет с руки. Запросила за него такую мелочь, что мне неловко было отказать. Я уже потом его рассмотрел, и подумал… о тебе.
Майка смотрела на склоненную голову, с уже наметившейся лысиной на макушке. Ужасно хотелось прижаться лицом к темным волосам. Как делала это давно, в другой жизни, в другом мире другая Майка. В тот вечер, когда решили послушная девочка Майя и неправильный мальчик Миша уехать вдвоем на край света в поисках абсолютного счастья, и первый раз целовались, и никак не могли отлепиться друг от друга.
Та другая Майка не знала еще, что назначенный день приведет ее на перекресток дорог... И что по ту сторону перекрестка это будет уже новая Майя.

Ее пальцы коснулись его редеющих, но все еще темных волос, и задрожали, узнавая их упругую непокорность. Его губы прижались к раскрытой ладони ее другой руки в невозможном желании вобрать пройденные без него дороги. Тихонько звякнул браслет.

Утром Мишка помогал Майке проводить ревизию «пещеры Али-бабы», как называла Майя антресоли, где по доброй традиции всех нормальных семей, складировались никому не нужные вещи. Что-то выпало из вороха вещей и стукнуло об пол.
-    Ой, моя монетка! Надо же – нашлась.
Мишка взял из ее руки монетку, удивленно рассмотрел: Дай-ка руку. Хм. Если бы я сам не привез этот браслет из глубин аравийской пустыни, я бы подумал...

Стучит по рельсам, спешит поезд. Отбивают вечный ритм времени колеса. Спят на полках цыганчата, завернувшись в собственные одежки. Спит медноволосая Арма и малышка Маргали. И только Сандра задумчиво глядит в окно на мелькающие поля, лесочки, дороги и перекрестки. Кто знает, какую даль видят невесть от кого унаследованные синие нецыганские глаза? Чему улыбается хранительница перекрестков?....