Форум литературного общества Fabulae

Приглашаем литераторов и сочувствующих!

Вы не зашли.

#1 2006-03-28 09:24:07

Leon
Автор сайта
Откуда: Гамбург Германия
Зарегистрирован: 2006-03-25
Сообщений: 40
Вебсайт

Русалка с розой в голубом

В дом творчества, куда я приехал, чтобы немного отдохнуть и поработать, меня и нескольких пассажиров, доставил автобус, который ожидал нас на пыльной площади у вокзала. Было раннее утро, когда зной ещё не висит, не обвалакивает, но в воздухе чувствуется его дыхание. Белесое небо было безоблачным. 
Устроившись и получив различные направления на процедуры, я устремился к морю, чтобы успеть насладиться утренней его свежестью. Пустынный ещё берег начал уже заполняться пляжным народом, беспечным и унылым, но меня занимало только море. Море. Оно в то утро было ещё зелёноватым и отражавшийся рассвет, вкрапленный солнечными бликами, и стая медуз, лениво покачивающиеся на волнах, и облака, отражавшиеся в его преломлении, казались мне волшебной страной. Раздевшись, я бросился в воду и море подхватило и укутало меня своими волнами. Я плавал, сначала энергично гребя руками и отталкиваясь ногами, а затем лёг на спину и не думая ни о чём, радовался и утру, беспечно заглядывавшему через облака в море, и самому морю, которое покачивало меня на своей волне.
Накупавшись, вышел на берег и подхватив свою одежду, пошёл по вившейся дорожке к своему корпусу. Отдыхающие всё наполняющимся и галдящим потоком уже шли к морю и я, наполненный морской свежестью и рассветом южного утра пробивал себе дорогу в этой толпе.
Позавтракав и сделав кое-какие процедуры, я решил осмотреться. Здесь, как нигде быстро завязываются знакомства. Но усталость взяла верх и я, присев на парковой лавочке, задремал. И снились мне медузы, белыми шарами укутавшие морскую гладь, и стайкой слоняющиеся чайки, и минарет какого-то города, с которого муадзин призывает к молитве, и молящихся в море рыб.
Очнулся я от этого марева и первым, что увидел, открыв глаза, - мужчину в чёрной тройке, седого и стройного, который, казалось, таял в дневном зное, заполнившим воздух южного дня.
Я чувствовал себя отдохнувшим, но ещё слабость или оковы сна держали меня на этой парковой скамье и зной начал проникать в моё расслабленное тело. Энергично сделав несколько взмахов, я встал и отправился в свою комнату. Окно было распахнуто настеж. И небо, и вековые ели, и наполненный зноем воздух уже обитали в ней и мой дух витал здесь же, озарённый ёдистым запахом моря. В комнате, где я расположился, стояли две кровати, на подушке одной из них лежала соломенная шляпа и небрежно брошенный плащ. Чемодан и портфель стояли тут же. Развесив свой нехитрый багаж и разместив на полке бельё, я вышел на балкон и, усевшись в кресло-качалку, задумался.
Распахнувшаяся дверь заставила меня очнуться и я увидел своего соседа, в чёрной тройке, как-будто собравшегося на приём. Я считал его персонажем своего сна, а он оказался из плоти и крови. Его резкие черты, седые волосы ёжиком, красивое, но уже подёрнутое старостью, лицо выражало уныние. Ничего не видевшие глаза, наполненные слезами, выражали тоску. Это выражение так контрастировало и с дыханием южного дня, и заполнившего меня блаженства, что невольно подавшись, я участливо спросил, не нужно ли ему чего. Покачав отрицательно головой, он направился к пустующему креслу, тяжело присел и видно было, что сам он ещё не отошёл от своего видения. Взгляд его витал в потаённых глубинах сознания. Его тонкие сильные руки, покоившиеся на подлокотниках кресла, впились пальцами в мягкую, податливую ткань и как бы застыли в порыве оборванной мысли.
За обедом мы сидели рядом. Настроение его не улучшилось. Он всё также безучастно, помешивал ложкой суп и ел как бы не чувствуя ни горечи его, ни вкуса. Если бы в эту минуту ему вместо супа поставили бы только солонку, он бы съел её содержимое не
поморщившись. Такое настроение на отдыхе нагоняло гнетущие мысли и невольно поддавшись его настроению, я с участием спросил, чем вызвано оно. Неужели я чем-то расстроил его. Очнувшись и с удивлением взглянув на меня, он извинился, встал и вышел из столовой, тихо притворив за собой дверь.
Столовая, полнившаяся гулом отдыхающих, застыла в моём воображении, как в немом кино. Мой сосед меня очень заинтриговал, его поведение не поддавалось ничему здравомыслящему. Выскочив вслед за ним и оглянувшись, я никого не заметил.
Полуденный зной уже спал и только отголосок дня напоминал шумящий прибой да резкий крик чаек, теснившихся стаей перед столовой, и подбирающих крошки.
После обеда обычный отдых отошёл на второй план, так как хотелось записать свежие впечатления и, углубившись в парк, я присел на лавочке и, достав свой дорожный блокнот, стал заносить свои впечатления, подрёмывая на ходу...
После ужина хотелось подышать морем. Идя по берегу, я дышал полной грудью, вбирая в себя его запах и шум тихого прибоя.
Крик чаек стал более назойливым. Оглянулвшись, я увидел вдали на возвышенности небольшой домик, напоминавший часовенку или небольшой замок, рядом на круче темнела фигура, стоящая лицом к морю. Эта картина запечатлелась в моём мозгу и ни о чём уже не думая, я стал подниматься в гору. В тишине заходящего солнца я услышал горькие вздохи или призывы. За углом стены, у самого обрыва стоял мой сосед и что-то говорил, говорил на непонятном, звучном языке, всматриваясь в морскую даль. Прислушавшись, я понял, что жаловался он какой-то женщине на свою горькую долю, пенял ей, призывал её и уговаривал вернуться.
Но как я не вглядывался, никого рядом не было. Тьма пала незаметно быстро, расцветив небо крупными звёздами, повеяло прохладой приходящей ночи. И этот стон, и эти жалобы во тьме, неизвестно кому, устрашали. Тревожно забилось сердце.Я тронул его за плечо. От неожиданности он резко обернулся и покачнувшись, начал падать в бездну. Я еле успел схватить его за руку и резко бросил на себя. Мы кубарем покатились к стене часовни.
Ничто так не сближает людей, как нависшая опасность и он заговорил. Его история показалась мне прекрасной и я записал её ничего не прибавив от себя.
„Мой отец, - начал он,- итальянский коммунист, был убит в застенках путчистов, а меня с мамой тайно вывезли в Советскую Россию. По окончании школы я учился в академии художеств. Окончив художественную академию, я с несколькими моими собратьями был послан на стажировку в Италию. Учился я, с полной самоотдачей, постигая совершенство титанов Возрождения и мастеров итальянского барокко. Мой наставник, один из величайших художников, прочил мне большую будущность. Я ездил из города в город, писал эскизы и наброски не домов и не церквей. Писал эскизы встречающихся мне людей. Какие люди в Италии! Какие характеры! Какие глаза, светящиеся доброжелательностью и каким-то внутренним светом лица, тронутые мудростью старости, молодые и совсем юные, они покорили меня. И я задумал полотно, которое отражало бы дух моей Италии, работящей и пыльной, лучащейся добротой и светом, искрящейся народным юмором и мудростью. А в цен-тре композиции я поставил женщину. Девушку, отражающую вечную молодость и чистоту, волосы которой, золотящиеся в бликах встающего солнца, зарождали бы надежду нового дня.
Я писал как сумасшедший. Приходящие проведать меня друзья, сожалели, что я не
веселюсь вместе с ними. Но замысел заполнил меня всего и я не мог оторваться от своей работы. И только учитель, у которого я стажировался, одобрял мой порыв. Он подсказывал как лучше поставить ту или иную фигуру, изменив ракурс, или наложить теневой ритм. Демонстрируя работы выдающихся итальянских мастеров живописи, бился вместе со мной над композицией. Спустя год полотно, в основном, было закончено. Не хватало лица центральной фигуры. Я искал её повсюду, исписал десятки, сотни набросков. Всё было тщетно. Я был в отчаяньи. Друзья не знали чем мне помочь.Я всё должен был найти сам. И мне посоветовали отставить на время мой замысел. Отдохнуть. Глядишь, и на что-то набредёшь. Измаявшись, я решил отвлечься и поехал со своими коллегами на званный обед, который давали в нашу честь любители живописи. Встреча была организована в старинном замке на берегу красивого озера. Зал утопал в цветах. Заходящее солнце и темнеющее голубое небо отражались в окнах и бликовали в волнах озера. Эта картина приковала меня.
Мой взляд невольно упал на озерную гладь, из которого, как в сказочном сне, выходила русалка или Афродита,омываемая волнами, а в её волосах отражался отсвет уходящего дня, её голубые глаза отражали бирюзово-голубое южное небо, что стояло над головой и её золотистые волосы поблёскивали на солнце. И вся она, стоявшая вдалеке, в тумане, казалась нереальной, а как бы парящей в морском, насыщенном ёдом, южном воздухе. Казалось, что она парит. Эта картина всего меня потрясла. Всё то, что я делал до сих пор, показалось мне никчемной мазнёй. Вот она - жизнь!
Но как это вместить в полотно?! Завороженный, я вышел из замка, машинально крутя цветок из букета в руке и пошёл туда, к озеру. Меня как-будто что-то несло. И там я увидал её...
Она, стояла обнажённая, тонкая, в золоте покидающего светила и расчёсывала свои волосы, которые закрывали всю её наготу. Её глаза светились добротой и лаской. Я её нашёл... Я нашёл её! Я увидел её. Ту, которую искал так долго. Я смотрел на неё во все глаза. Да,- это была она! Расчёсывая свои длинные волосы, она кружилась в каком-то замысловатом танце. И только на миг наши взгляды встретились и мы уже не могли отвести их. Она не вскрикнула, ни закрылась, как это можно было бы предположить, не замечая своей наготы, распахнулась для меня, а я... Я стоял, прикованный к месту и только взглядом вошёл в неё. А она вошла в меня. И мы стали одним целым. Она медленно, всё также кружась в своём замысловатом танце, приблизилась ко мне. На меня дохнула прохлада озера и жар заходящего солнца. И меня не стало. И её не стало... Нас поглатила всепобеждающая страсть.
Я нежно целовал пряди её волос, её плечи, упругую грудь. Её твёрдые соски, наполненные жаром и жаждой обладания, её живот мягкий и вместе с тем, упруго вздрагивающий под моими губами, её лоно. А она целовала меня, срывая с меня одежду. Мы кружились в замысловатом танце, пока не очутились в озере. И я вошёл в неё, а она вошла в меня. И мы долго утоляли страсть, обладая друг другом. Так окончился вечер. Прошла ночь. И небо озарилось новым восходом. Мы лежали, прижавшись друг к другу, обновлённые, ставшие одним целым и на груди её алел цветочек нашего счастья.
Я писал её. Десятки эскизов, только её. И в свете уходящего дня, и в свете
наступающего утра, она, юная, дышащая красотой, живая,- усеивала пол-дома своими изображениями, где жила вдвоём с матерью. Это была и моя мать. Она стала фоном, тенью того полотна. Подходила к концу моя стажировка, а мы жили одной жизнью. Мы жили, как бы навёрстывая упущенное время небытия. Близился день, когда я должен был представить свою работу на строгий суд. Но я не мог расстаться с ней. Она стала моим вторым я.
Однажды, когда, мы находились вместе в одной из компаний таких же художников, меня вызвал на соревновании по скоростной живописи один из моих коллег. Мы должны были здесь, сейчас же изобразить всё, что нам заблагорасудиться, показав всё своё мастерство. Нам предоставили студии с тем, чтобы через час мы встретились на суде наших поклонников.
Студия дышала, наполненная свежестью и светом, заполнявшим её откуда-то сверху и мы находились там с ней вдвоём. Я не знал с чего начать. И она надоумила меня, рассказав старинную сказку или историю о споре знаменитейших итальянских мастеров. И я последовал её совету.
Через час наши картины были выставлены на суд строго зрителя. Ах, какая у него была картина! У окна на подоконнике стояла ваза со свежими яблоками и солнечные блики играли на их боках.
Я поставил рядом с его картиной свою. Его взгляд впился в неё. От недоумения, он воззрился сначала на меня, потом на остальных, присутствующих. „Ну что же,- сказал он,- откинь занавеску“. Он энергично хотел схватить её, но рука уткнулась в полотно.Занавеска была нарисованна. Это была победа, наша победа. Затем мы много пили и смеялись, и снова пили. И она вдалбливала ему своей милой ручкой, что надо не только умело писать, но и знать историю своего народа.
И пришёл день моего триумфа. И пришёл день моей печали. Работы всех стажёров и выпускников этого года были выставлены в огромном зале одного из ресторанов. Здесь был весь город. Богатые дамы сверкали своими туалетами, а седовласые мужчины в чёрном, гордо вышагивали, вглядываясь в полотна, висящие по обе стороны зала. Моё полотно стало центром экспозиции. Оно так и осталось в Италии. Его приобрёл местный музей за баснословную для меня цену. Мы стояли, обнявшись, рассыпая улыбки вокруг. Тут меня подозвали к импозантному мужчине лет сорока - сорока пяти и представили, как нашего посла. Он сказал несколько приятных слов, упомянув, что мой триумф, является триумфом моей замечательной родины. Свет померк. Всё то, что я собирал с таким трудом, такой любовью. Всё то, чем мы жили последние дни, что мы вложили в это полотно - стало триумфом моей родины?! А потом...
Не было никакого потом. А были только горькие воспоминания этого счастливого времени. Кончилась моя стажировка и меня в тот же вечер самолётом отправили в Ленинград. Я даже не успел как следует попрощаться. Нас разлучили. Разлучили без права переписки. Без права общения. Без права!
Время лечит. Я стал модным художником. Писал портреты наших вождей и их жён, ездил по стране, был вхож в самые закрытые салоны. Но так и остался невыездным.
Я был одинок. У меня не было друзей. Одни завидовали мне, другие боялись, но никто, никто не стал моим другом, моей семьёй, в которую я бы вошёл не задумываясь. У меня были женщины, которые любили меня, и которых любил я, но того, что со мной произошло там, в Италии у меня не было никогда.
Прошли годы. Пала стена тоталитаризма. И я впервые за много лет выехал. Я поехал в тот город, где познал радость любви. Я пришёл к тому дому, где был счастлив. Дома не было! Не было ничего, чтобы напоминало хоть какое-нибудь жилище. На месте дома стоял фонтан. Я хотел напиться, но вода в нём оказалась солёной. Тогда я стал ходить по соседним домам, справляясь о своей возлюбленной или о её матери.
Я встретил пожилую женщину, которая поведала мне о том, что,- да, стоял там на круче домик, где жили мать с дочкой. И поселился у них замечательный художник. Он писал картины, которые и сейчас можно видеть в местном музее. Это был влюблённый художник. Но когда он внезапно уехал, дочь пришла с одного из приёмов вся не своя, ходила, как потерянная и однажды её не стало. Мать же умерла от горя. Домик развалился и среди его развалин вдруг забил родник.
И мы, собрав наши жалкие средства, отдали другу того художника, который часто проведывал этот дом и он соорудил фонтан, который назвал фонтаном слёз...
Я был сам не свой. Возвратившись из поездки, начал по памяти писать её портрет. И это как-то спасло меня от отчаяния утраты. Ездил по стране и вот как-то набрёл вот на эту часовенку. Справившись у местного пастора, могу ли я её реставривать, он сказал, что приход не имеет средств и если я хочу, то могу там делать всё, что мне заблагорасудиться.
И я начал день за днём восстанавливать свои счастливые дни, проведённые мной в таком же жилище, на такой же круче. Я снова начал писать. Многие дни и ночи я писал эскизы. Ходил по местному рынку. Искал типажи. И писал, писал...
Теперь я каждый год приезжаю сюда. Прихожу на эту кручу и зову свою возлюбленную. Говорю с ней. И пишу. Хотите взглянуть?
Не дожидаясь моего ответа, он распахнул двери часовни, и они, заскрипев, открылись. Начало светать. Из моря показалась полоска зари и небо озарилось на востоке восходящим солнцем. Я вошёл. Откуда-то сверху лился свет, наполняя противоположную от входа стену особенным воздухом, на которой была изображена русалка или Афродита в голубой прозрачной тунике со свежей розой в руке, выходящей из волн озера. И в её волосах отражалось восходящее солнце.


***
Ты стояла в солнечном сияньи
С алой розой в бело-голубом...
Как не тяжелы мне расставанья
Мы с тобою встретимся потом...

Будет и малинник, и гитара,
И рыбалка в предрассветный час,
И твой танец, о моя Гитана,
Ты станцуешь мне ещё не раз.

И любовь, что обрели на веки,
Будет нам фонтаном слёзы лить...
Сердце остаётся в человеке,
Чтобы помнить, чтобы не забыть!

Неактивен

 

#2 2006-03-28 12:44:24

Черёмина
Редактор
Зарегистрирован: 2006-02-13
Сообщений: 1744
Вебсайт

Re: Русалка с розой в голубом

Несколько замечаний:
"ёдистым" - йодистым
"его поведение не поддавалось ничему здравомыслящему" - как-то не по-русски. Может, не поддавалось здравому объяснению? Или что-то в этом роде.
"Учился я, с полной самоотдачей" - есть лишние запятые, например, здесь.
"её голубые глаза отражали бирюзово-голубое южное небо, что стояло над головой и её золотистые волосы поблёскивали на солнце. И вся она, стоявшая вдалеке, в тумане..." - как можно разглядеть цвет глаз, если человек стоит вдалеке, да еще и в тумане? Нестыковка.
Что касается общего впечатления. Ваша "Любовь" мне гораздо больше понравилась - живее, пронзительнее. Здесь слишком много штампов, красивостей. Речь человека, рассказывающего свою историю - натужная, неестественная. Понятно, Вы хотели сделать нечто классически-прекрасное, как картины итальянских мастеров. Но вот искорки не хватает.
Тем не менее, помещаю этот рассказ на сайт. Он не плох, но на мой взгляд, нуждается в небольшой переработке.

Неактивен

 

Board footer

Powered by PunBB
© Copyright 2002–2005 Rickard Andersson