Форум литературного общества Fabulae

«Воистину – тщеславие
мой самый любимый из грехов»
                                  Дьявол.


Жил да был на свете один мальчик – Херо (мама его назвала в честь английского героя). С самого детства он отличался от своих сверстников. Не то чтобы он был как-то выше их или как-то угрюмей, просто он редко выходил играть на детскую площадку и  никогда ни с кем не дружил. Это была семья, где мать и сын жили отдельно от отца и сестры, но жили неплохо. И вот однажды, когда мальчику уже исполнилось шесть лет – пришлось пойти в школу.
И вот он, нарядный, причёсанный, стоит на парадной летней площадке школы. Вокруг столько красивых детей, которые прыгали вокруг него и все улыбались, все радовались, что скоро они станут первоклассниками. Один он молчал и, крепко держа руку матери, поглядывал на всех с подозрением. На следующий день мальчик пошёл один в школу, потому что мама его не смогла (ей нужно было на работу), да и тем более, что школа была совсем близко. Он сам причесался, сам оделся и даже сам собрал портфель.
-    В принципе, это не сложно! – сказал он, когда всё было готово. Это выражение подарила ему его мама – она всегда, когда разговаривает по телефону, говорит эту фразу. И вот он, парадно одетый, маленькими, но упрямыми шагами топает в школу. Для него это было очень хорошо, потому что он всегда мечтал самостоятельно идти на работу, как мама.
Народу у дверей школы собралось много и мамы, и папы, и малыши, и уже учащиеся, так много, что весь двор был усеян белыми рубашками. И это мальчика очень расстроило, потому что он подумал, что его ни кто не увидит и ни кто не похвалит его за то, что он самостоятельно пошёл в школу. Он вернулся домой и надел зелёную рубашку, которую он всегда одевал, когда ходил в гости к бабушке. И снова вернулся к школе, но давно прозвенел первый звонок на первый урок, и никого во дворе уже не было. Но он не растерялся, хотя очень огорчился, что похвалы не получит. «Тогда я буду самым большим забиякой и хулиганом в классе, поэтому и опоздаю!» - решил он спокойно пошёл искать класс.
Свою классную комнату мальчик нашёл легко, она была самая первая возле библиотеки. Постучался и приоткрыл дверь, там милый женский голос забавлял ребят.
-    Здравствуй, мальчик! Ты Херо!? – заголосила женщина, как заметила его у двери.
-    Да, а что?
-    Это просто замечательно, проходи к нам не стесняйся. Мы как раз начинаем интересную игру.
Мальчику стало очень интересно, что это за игра, и он вошёл в класс. Все дети сразу же обратили на него внимание.
-    А я не буду играть с этим мальчиком – упрямо сказала девочка, которая  сидела ближе всех к учительнице.
-    Почему, золотце, он же такой славный?
-    А у него рубашка как стена – сказала и протянула пальчик в сторону стены, у которой остановился Херо. Весь класс оценил, и взглядом согласился с юной леди.
-    Да, но это же не помешает нашей игре?
-    А я всё равно не буду.
-    Да и пошла ты в жопу! (ха-ха, на самом деле было не так)
Херо промолчал и, не оглядываясь, сел за самой последней партой класса. Он ужасно был зол на эту девочку, и всё время думал о маме, ему было скучно и очень страшно находиться в одном классе с этой девочкой.
На перемене она подошла к нему.
-    А почему ты не играл с нами?
-    А я не хотел.
-    Я тоже не хотела. А тётя Маша сказала, что если я буду капризничать, то меня ни кто любить не будет.
-    А тётю Машу я не знаю.
-    Она наша учи-ти-ль-неца – прочитала девочка с доски.
-    Ты умеешь читать?
-    Да, меня мама научила, раньше всех.
-    А у меня мама очень добрая и большая.
-    А у меня тоже… и очень красивая.
-    А у меня дома вот такой (развёл руками) домик и в нём солдатики живут.
-    А давай дружить? Меня зовут Сара.
-    Давай меня зовут Херо. А у меня мама тоже красивая.
Прозвенел звонок, и в класс вернулась та женщина. Теперь Херо больше не злился на девочку и даже как-то повеселел.
После второго урока дети выбежали на улицу, где их уже ждали мамы и папы. Херо тоже ждала мама, он побежал к ней и радостно прыгнул ей на руки, она сказала, что он очень самостоятельный и спросила, почему он в зелёной рубашке и как прошёл его первый день. Всю дорогу мальчик рассказывал, что случилось, и как он познакомился со своей новой подружкой. Мама много смеялась, он был такой счастливый, и приговаривала – «Ты мой единственный мужчина». К вечеру веселье пропало, и он нечаянно сломал свой большой домик. Уснул.



-    Вы когда-нибудь видели, как бродяга играет на саксофоне по середине скоростной трассы, так словно в руках нежит женщину и его музыка, словно затерянная нота этой дороги несётся чуть впереди всех. Нет. Тогда вы ни разу не проезжали напротив супермаркета «7Eleven» с большой вывеской кофе, где в нескольких милях сидел я… как на троне планеты. Моя музыка – это намного больше, чем мелодия или игра, это танец моего святого ангела: кожа – шёлк, кровь – лава, глаза – часть нервной точки, отвечающей за точность…, это моя музыка. Это маэстро Моцарт. Я сам выбрал себе это имя, так как и его уважаю и, просто, Дэнни как-то не звучит, а вот Моцарт и саксофон… это другое дело. Люди слушали меня по 24 часа в сутки каждую неделю, ежей божий случай ко мне подтягивались толпы, которые просто не верили, что это играет саксофон, а не дождь или скрипка,… Даже спорили, что за звук сейчас – ребёнок ли плачет, или хихикает гриппующее соло на флейте. Воистину, эти люди необязательно любили красивую музыку, что-то из сверхизысканного соло – нет… они просто были людьми и всё, а у каждого человека есть одиночество, которое я вкладывал в свои руки…
-    Я извиняюсь за внедрение, но мой вопрос был не совсем про то, как вы играете, а скорее про то, за что вы здесь.
-    А, ясно! История проста. Дело в том, что это была Америка, а в Америке, как известно, все жуткие патриоты и вот сидел я однажды на своей травке, как обычно, и потягивал нотки… вдруг передо мной останавливается тачка, из неё выходят три лба, берут меня за руки и в тачку. Я, естественно, отбиваться,  но они были слишком здоровые – это неважно. Привезли меня в один домик, там седел мужичок, в дорогом халате и с сигаркой в зубах, некий Дон А..уеть… и, значит, пальчиком мне так – типа сюда иди…
-    Короче!
-    Короче, они мене дали сто за то, что бы я сыграл гимн Америки в одном месте в указанное время.
-    А ты?
-    Охотно! Конечно!
-    Ну и?
-    Что ну и!? Вот я и сыграл. Оказалось, эти ребята грабители. Я присел напротив какого-то здания и как затянул, с кайфом, этот гимн… как все застыли на месте, как руку к сердцу приложили… Я – боюсь ошибиться, они – боятся двинуться, потому что это можно под статью какого-то не уважения подписать, что, собственно говоря, и сделали этим кретинам, которые из здания с мешками денег выбежали и через всю аллею…
-    А! Так им нужно было перебежать безопасно через аллею с кучей денег.
-    Конечно, машину же ближе не подгонишь – там менты и всё такое.
   Но их всё равно поймали – судили. И меня как свидетеля вызвали, ну я сказал своё и ушёл. Да только вот – зря!… из головы как-то вылетело, что они мне обещали все пальцы укоротить, если всё как есть выболтаю. Вот и укоротили, гады.
Слёзы. В палате поднялся горький дух печали.
-    Это был последний день, когда люди слушали мой сказочный саксофон… это были последние люди, которые могли наблюдать эту сверх упоительную атмосферу… и в этот последний раз я всё-таки сумел схватить их за самые нити их тайны, каждого… как обычно.
-    Ну и как ты себя сейчас чувствуешь?
-    Ты знаешь, как будто мне 80 лет. Я стар и немощен; я не могу, не то чтобы в туалет сходить, даже канал на пульте переключить, не говоря уже о  том, чтобы ложку поднять…, но самое страшное, что при всём этом мне 27. Ты слышишь, Боже! Мне, мать твою, 27! Из всей жизни ты дал порадоваться мне только два жалких десятка лет… скажи за что!? Если проблема в том, что я не ставил тебе каждые выходные свечи и не говорил всякие слова, так это же не проблема… я мигом всё подсчитаю и выложу – мне не жалко, только верни мне жизнь. Верни, не будь сукой!… я как забытая на земле душа, меня потеряли или просто в списке на небеса мою фамилию не правильно указали. Как быть мне? Куда? И… что ты хочешь?
-    Он наверняка хочет, что бы ты не задавал этих глупых вопросов в потолок и не пытался этим разбудить кучу санитаров, а что бы ты пошёл к нему лично и поговорил о том о сём.
-    Весь вопрос - как? В вышеупомянутом – я даже ручки дверной открыть не могу теперь. Ты видишь эти культяпки!? Они тебе за твою тупость даже по роже дать не смогут, ты понимаешь!
-    А ты видишь вот это?
Сказал тот и сжал кулак у него перед носом.
-    В случае чего от этого тебе ни Бог, ни культяпки твои, ни, тем более, твоё чудо-умение играть на саксофоне не поможет, понял?
Глупая тишина, и даже как-то потемнело.
-    Вот и умничка, а теперь ложись и баиньки. Совсем нюх посеял, вон слепая уснуть никак не может из-за тебя.
-    Меня зовут Баронесса Гроденсоуер!
-    Чего?
-    Я имею в виду, что меня зовут Баронесса…
-    Нет, это то понятно, но только вы же не думаете, ваше величество, что здесь я буду вас так называть.
-    А почему бы и нет?
-    А потому бы и нет. Вам тут не придворная карета Гроден… как вас там.
-    Гроденсоуер, сэр!
-    У-у, вы аристократка. Отстань от леди, здоровяк, не пудри ей мозги. А меня зовут Моцарт.
-    Я, конечно, рада вашему джентльменскому началу, но ваше имя, по-моему, Денни.
-    Это для родных Денни, а для всех остальных – Моцарт.
-    Так она тебе как раз в матери годиться, чем не родня…
Сказал и давай укатываться со смеху, остальные возмущаться:
-    Слушай ты…
-    Послушайте милейший! Я не советую вам лишаться элементарных рамок приличия, потому что я не позволю вашему бесстыдству быть рядом, если понадобиться у меня не случайно есть влиятельные друзья.
-    Да пойти бы вам на х..й под ручку со своими дружками и захватите с собой этого придурка-неудачника саксофониста. Я срал, сру и, сколько хватит сил, буду срать а все эти ваши дурные замашки.
-    Ну ты и наглец парень, так пожилую женщину!
-    А ты козёл! Который уже не знает, как на живиться.
-    С чего вдруг?
-    А что я не заметил, как у тебя глазки засверкали, когда она указала на свой высокий статус. Сразу видно, в голове пробежало «Баронесса», потом «Влияние» - всё это конечно «Бабки» и так далее.
-    По-моему, вы заходите слишком далеко! Этим оскорблением…
-    Ты хочешь сказать, что я хотел обокрасть эту милую даму?!
-    В принципе, да! А что, разве это ужасно? Женщина уже в положении крайне из крайних, ты в принципе тоже – ну чем не пара.
И опять укатываться со смеху.
-    Ну вы и подлец!
-    Слушай вот, ты - псих. У тебя всё на полочках? По-моему, ты как-то загнул…
-    А идите-ка вы на х..й! Я живу последние полтора часа и мне хорошо – у меня рак лёгких и полдюжины димидрола в крови, так что я здесь ненадолго, просто ногу нечаянно сломал. Да, кстати, если ты там хочешь ему что-то передать – говори, я постараюсь и вы, бабуля, как будете там, заходите… будете гостем дорогим. Так что, беспалый, вот такая вот херня…
-    Ты чё, съехал?!
-    Будишь дальше так, я по тебе съеду. А ты идейку-то не теряй, хороша!
-    Я не вижу вашего лица, но наверняка вы плачете.
-    Это почему это?
-    От страха.
-    От какого страха?
-    Перестаньте, вы же боитесь,… я понимаю и прощаю вас. Вы будете хорошим ангелом.
-    Бабуля, вы что? Я не верю ни в ангелов, ни в бесов – для меня всё это детские сказки.
-    Ну а чем вы не ребёнок? Весьма печально, что не имею возможности вас созерцать, но старое воображение решило мне эту проблему, и я  вижу перед собой малыша, которым снова вы хотите быть. Такой же наивный и беспечный, желанием в один конец и даже, где-то, более чем щедры. Я вижу как вы ухватились за вашу любимейшую игрушку, такую истерзанную и измученную - это вы, точнее то, что вы из себя представляете… и вот не хотите отдавать, ни за что, никому…, но никто и не забирает её у вас, поймите наконец. Вы, всё-таки, плачете?
-    Верно, я пустил слезу. Так давно я не чувствовал этих прикосновений нутра на щеках… и как я по ним соскучился.
Атмосфера снова пустила соль, и всё стало как-то неуверенно вокруг.
-    Мой мальчик, не стоит вам быть меньше, чем вы есть.
-    Х-хэ! Милая бабуля, вы простили меня, когда я не ещё не извинился…
-    Ошибаетесь мой друг, я всё чувствую.
-    Теперь я вам ещё и друг.
-    Ну вот и замечательно, теперь мы команда! Баронесса, я вынужден признать, вы поразительная личность.
-    Я-то личность, а вот вам над этим стоит поработать.
-    Да кстати, меня зовут Самуэль.
-    Как? Самуэль!? Ха!
-    Тебе смешно или щекотно, или тебе пора на вылет?
-    Не бери в голову, я просто подумал с твоим-то ростом и твоим басом…
-    Не успокоишься – я тебе писк устрою, понял!
-    Не напрягайся парень, ты чего?! Всё нормально. Значит «Здесь были Самуэль, Моцарт и Баронесса Гон…» я извиняюсь…
-    В принципе можно просто Леди Небо!
-    Это вас так называют родные?
-    Да, дети мои, для родни я Леди Небо.
-    Значит, и Леди Небо!
У дверей послышались знакомые шаги санитара и они резко попрятались по койкам. Тишина. Мягким ароматом поздно ночного мира продул над лицами и какое-то странное чувство будто бы дома – в своей комнате, в своём детстве и не хочется думать о смерти. Все уснули мгновенно. Хмурый санитар, только что проснулся от медсестры, и чингисхановой походкой пронёсся мимо двери.
Самуэль не смог заснуть – он так сильно испугался ближайшего времени, что весь сжался, вцепившись сильными пальцами в матрац. Из тишины добивались глухо-мощные удары сердца, казалось, оно безразмерно сильно и требует на вылет. Самуэль внимательно наблюдал за тем, как меняются вокруг краски; краски, которыми он так дорожит здесь, а впрочем, он здесь уже всё продал, только вот кому?… Потом он почувствовал лёгкую струю воздуха, что нечаянно пронеслась возле щеки и жгучая (соль после слёз) пустила напряжение – чуть защекотало лицо. И словно он снова тот самый романтик, который плакал, когда его девушка прощалась с ним в парке, тот славный паренёк с интересными находками с горных троп. Он плавно стёк в тот мир, где тайком собирал глупые нужные вещи: какой-то водяной пистолет, что-то из старых солдатиков… и многие другие незыблемые воспоминания, которые стоят того, что бы к ним вернутся, какие-то мечты. «Я так и не прыгнул с вышки»: отчего-то вспомнил он, и вдруг понёсся бежать своими маленькими ножками вдогонку за малышом, по лесной тропинке через тёмно-зелёные тени деревьев, а малыш слишком шустрый, за ним приходится только еле успевать, и он спешит в объятья мамы – Самуэлевской мамы… Бум!
-    Ну всё… это хана – первый.
-    Тс-с, других разбудишь – второй.
-    Да ладно, они так спят, что хоть ты их карнавалом через весь город – пофигу.
-    Всё равно заткнись. Надо его побыстрей отсюда уволочь, пока все не сбежались.
-    Ты в своём уме! Он же здоровый.
-    Тихо! Здоровый, не здоровый – его много, а значит, я наконец-то наемся.
-    Ну ты молодец, а если он тебя съест…
-    А если он тебя съест (передразнил)… ты тупой, как он меня съест если я…
-    Кто-то идёт!
-    Давай быстрей, бери его за ноги.
-    Стоять!
-    Ну вот доболтался кретин! Теперь отмазывайся.
-    Опять вы, опять мародёрничаете.
-    Что вы мистер Ангел, мы только вот тут… это самое… как его…
-    К другу зашли!
-    Да точно – к другу!
-    Зачем?
-    Ну так… это самое… как его…
-    Навестить, проведать, так сказать, – давно не виделись.
-    Да!
-    Да?
-    Ну конечно! Стали бы мы обманывать вас, мистер Ангел.
-    А по-моему, вы тут решили украсть ещё не успевшую отлететь, душу этого господина.
-    Ну это уж слишком!
-    Да!
-    Мы порядочные бесы из древнего рода…
-    Адовых!
-    Да точно, Адовых! Мы бы никогда!
-    Это же ниже всех наших достоинств.
-    Ладно, ладно как бы то ни было, вы можете иди. Я сам лично прослежу, что бы душа его попала на суд небес, а не на ранний костёр к мародёрам.
-    Правильно, мистер Ангел.
-    Вы такой справедливый.
-    Ну, нам пора!
-    Аривуар, или по нашему Да-си-дания.
Бум! Самуэль вскочил.
-    О как, на хрен! Ни чего себе! Ребята вы не поверите, мне такой сон приснился – будто бы меня делили…
-    Они вас не слышат.
Знакомый голос справа. Самуэль одёрнулся.
-    А ты б..я, кто такой?
-    Резко, но ладно, я уже дал слово. Я Ангел! И я прослежу, что бы вы чистым и невредимым попали на небо.
-    Мать вашу, так это не сон.
-    Нет, более чем – это уже не вы! Ха-ха!
Что Самуэль подумал после – даже и не догадываюсь, вроде бы просто умер.



Яркое утро зазвенело, и солнышко улыбнулось из-за облаков. Малыш сладко зевнул и потянулся – это означало, что он готов проснуться. Мама бегала из комнаты в комнату, а потом выскочила за дверь. Он не долго думая встал, почистил зубы, позавтракал, оделся во всё чистое и вышел из дому в школу, как и договаривался с мамой. Сегодня он был уже уверен в себе, потому что у него появилась подружка и ему уже не чего было бояться. Вот он лихо добрался до дверей класса и спокойно переступил порог. В классе застыло всё и воцарилась тишина. Он, чувствуя неловкость, робко начал продвигаться к тому самому месту, с которого вчера соскочил после уроков, внимательно наблюдая за взглядами ребят. Явно, что они что-то от него хотели.
-    А почему вы на меня смотрите?
-    А ты не правильный, ты псих.
Тут вошла его подружка – Сара.
-    Привет! – сказала она, и как ни в чем, ни бывало, протопала на своё место.
-    Привет Сара! Я не псих, ты сам псих.
-    Я не псих, а ты псих, мне мама сказала.
-    Он не псих, отстань от него – вступилась Сара.
-    Ты тоже ненормальная!
Сара испугалась и подбежала к Херо.
-    Ты тоже! Два психа! – кричали ребята, и весело запрыгали вокруг них. Пока не вошла учительница.
-    Класс, спокойно…
И начался урок, но это было не важно мальчику – он испытывал такое чувство стыда, что не мог думать не о чём другом, как не о всяком злом тому нахалу, что обозвал его и его подружку ненормальными. Скоро кончились уроки, и Херо побрёл домой; вокруг ещё кричали, но он не обращал внимания.
-    Что случилось сынок? – спросила мама, как увидела его, но он промолчал и грустно пошёл домой. Мама всё пыталась выведать у него, что случилось, но он упрямо молчал, потому что он думал – «как мама может наврать?», ведь тому мальчику мама сказала, что Херо ненормальный, а он нормальный
Весь вечер он просидел на диване с кислым видом, потом начал злится, видно, вспоминал происшедшее, соскочил с дивана и – в комнату. Там, сидя за своим маленьким, но весьма уютным столиком он, вытащив все свои цветные бумажки, начал что-то вырезать. Из его головы никак не уходила та мысль, что этот мальчуган снова выставит его и Сару на посмешище. Он начал клеить цветочек и так ловко и опытно, что буквально уже цветочек был готов. Но пришёл он к выводу, что мальчуган из его класса просто обыкновенный забияка и наверняка он наврал, что мама ему сказала про них с Сарой, что они ненормальные. Тут он глубоко вздохнул, пошёл и нашёл маму, обнял её шею и сел рядом, что бы рассказать, что было. Мама, услышав историю – возмутилась, пообещала поговорить с этим типом и сказала, что он сам ненормальный. На этом они пожелали друг другу спокойной ночи и уснули на диване.
Следующее утро прискакало так быстро, что не верилось и не хотелось вставать, но маленький Херо был так бодр, что ему ещё пришлось будить свою маму на работу. А на столе он заметил прекрасный цветок, который был вылеплен из всяких мелочей цветной бумаги. Цветок был великолепным! Таким, что мама не поверила сначала, что это сделал её сын собственными руками, но это было так. Радостный от того, что он такой молодец, Херо схватил цветок и побежал в школу – показать его Саре. Он скоро прибежал на школьную лужайку и стал дожидаться Сару. Все, кто проходил мимо, любовались цветочком в руке мальчика и хвалили его, как только узнавали, что это он сам сделал. Вдруг первее всех пришёл тот хулиган – один. Херо крепко зажал в руке цветочек, что бы тот не выхватил его и отвернулся, но мальчишка увидел цветок сразу и подскочил к Херо.
-    Дай посмотреть?
-    Не дам, ты его сломаешь.
-    Ну покажи…
-    Ладно, смотри, но только не трогай.
-    Какой красивый!
-    Я его сам сделал вчера.
-    Ты молодец!
-    Да, он из цветной бумаги.
-    А подари его мне!
-    Не подарю я его тебе, я его Саре подарю – она мне друг.
-    А я тебя за это перед всем классом похвалю…
-    Похвалишь?!
-    Встану перед всем классом вытяну цветочек и скажу, что это ты его сделал и мне его подарил, такой ты добрый и хороший.
-    И тогда все будут это знать?
-    Конечно.
-    Ну ладно, только не забудь!
-    Я не забуду.
Сказал тот мальчишка, схватил цветок и убежал за угол. С тех пор его никто никогда не видел. И в классе ни кто так и не узнал, что Херо сделал замечательный цветочек и подарил его этому мальчику, потому что Херо добрый и хороший.



-    Если хотите знать, вы мне все осточертели! – кричали за дверьми, а комната внутри застыла в своей печали и горький запах смерти, казалось, въелся в стены. Моцарт стоял перед открытым окном; пожилая дама неподвижно лежала и лишь утренние птички голосили о том, что жизнь всё ещё милосердна к ним.
-    Однажды, мой друг, я так же стану частью этого запаха – сказала она, всё так же не двигаясь.
-    Вы?… не думаю, что так скоро, как вы думаете.
-    Отчего же!? Я достаточно стара, что бы выть от бессилия и почти не нужна, как старая дева.
-    Увы, милейшая бабуля, но в этой комнате находиться человек, которому уже нечего делать в этом мире…
-    Х-хэ… вы снова о теле…
-    Простите?
-    Вы снова заговорили о том, что у вас ничего нет, хотя лишились только пальцев рук, на сколько мне не изменяет память. Поверьте мне, вы пахнете как будто вам уже пора на тот свет, а проросли лишь до расцветания и нечего на бога всю вину складывать…
-    Но как же, он отнял у меня всё!
-    Он дал вам всё – этот мир, эту страну, это тело… он сколько мог заботился о вас, но время пришло, и вам стоит самому вставать на ноги, самому делать выбор, вы ошиблись впервые, но не так серьёзно, что бы жалеть об ошибке.
-    Я вас не понимаю. Вы хотите сказать, что я в чём-то виноват?
-    Ну конечно вы, а кто же ещё?
-    Но я же просто хотел заработать денег, что бы жить, что бы питаться, а эти гангстеры – сволочи… и этот суд, короче, все они против меня.
-    Юный мой друг, вы забываете, что… а впрочем я не могу вам точно объяснить вам, что я имею ввиду. Лучше я расскажу вам свою историю, кто знает быть, может она и подтолкнет вас к на мои мысли.
-    Будьте любезны.
-    Итак, я росла в достаточной семье, где всегда царило миролюбие и доброта. Элитные люди, с которыми я знакома и по сей день, часто наведывались к нам в гости и им в свою очередь было оказано всё гостеприимство, что мы могли позволить себе на тот момент. Это было весьма хорошее детство и при всём этом сахарном мире я, лет в шесть, писала маленькие скромненькие стишочки. Не могу сказать то ли действительно из-за таланта, я просто не перестаю надеяться, то ли из-за вежливости всем нравилось, как я их читаю и сразу же, как-то стали традицией мои стихи, точнее стишки на каждом приёме.  Родителей уверяли, что я чудо-ребёнок и так далее, с чем они не могли не согласиться и вот так, галопом по всему я стала писать. Двигаться по пути искусства, веря всем неучам в их сладкие признания и отвергая каждого, кто возражал мне… и это было ужасно. Всю свою жизнь – более сорока лет я нежилась только одним враньём, я извиняюсь за грубость. Я никогда не была кем-то среди писателей, поэтов, даже среди просто просвещённых людей – моё общество заключалось лишь в проворных шулерах и лютых подхалимах. Это было отвратительно, когда я сознательно закрывала глаза на все доводы, которые мне так легко приводили любые молодые критики о том, что во мне таланта к перу примерно ноль. И всё это более сорока лет! Всё это до недели тому назад, когда случайная авария, героиней которой я была, перевернула мою жизнь. Всю эту неделю я пролежала на этой койке в этой палате, вы представляете?! И за эту неровную неделю я узнала четверых новых людей, совершенно разных… вы четвёртый. Случилась страшная авария, при которой я ослепла и вот всю эту неделю я наблюдаю, как темнота становиться ещё темнее, у меня болит голова, потому что я слишком сильно напрягаю уши и нос, но самое страшное… - у меня болит сердце, когда я понимаю что всё то, что я вырастила из той славной жизни, которую вручил мне всевышний, стоит меньше всей этой мерзлоты, что я наблюдаю теперь. Мне страшно и невероятно совестно за каждое слово, произносимое вслух и про себя, за каждый жест и тем более за всё то, что я натворила с бумагой… эти чудные листки должны были попасть в руки поэта или писателя, но я украла у них этот редкий шанс и предала их, как предала своих родителей, как предала свой язык… Теперь я слепа, так как никогда раньше, и весь объём этого мира стал мной, я не вижу ничего из того, что мне не хочется видеть, я ощущаю чистое прикосновение нутра с природой и, наконец-то, понимаю, как она совершенна и изящна. Ко мне не приходят те заносчивые проныры,  я извиняюсь с за грубость, и, вы знаете, всё стало намного интересней… хотя я с трудом принимаю эту роль – мне дико не по себе, когда я… просто не могу проснуться, когда я плачу, а чаще – рыдаю, но не могу увидеть это, ведь только так я, помню, становилась собой. А теперь я -тихая глубина и мне ужасно от всего того, что я выбрала чувствовать.
-    Я даже не знаю, как ответить вам…
-    А и не жду ответа. За всю жизнь я слышала только ответы и ответы на вопросы, которых не было и эти ответы мне встали тенью – вечной тенью. Я хочу сказать, что при первых слезах своего горя я так же винила всех вокруг и особенно Бога, но прошло не много времени и мне пришлось признать свою вину.
-    И что вы собираетесь делать?
-    Хороший вопрос, вы меня обрадовали (она улыбнулась). Я собираюсь написать сказку про одного мальчика.
-    А вы раньше писали сказки?
-    Нет, никогда, даже не думала об этом.
-    А как же вы будите писать?
-    Найду того, кто мне в этом поможет, и начну.
-    А если не выйдет сказка?
-    Это не важно, важно, что что-то выйдет.
-    Тогда, милая леди, я к вашим услугам!
-    Я извиняюсь за бестактность, юноша, и несказанно благодарна вам за подъём, но у вас же нет пальцев.
-    Я знаю, но я попрошу у санитаров спицы – надену их на руки и приложу все усилия, что бы вам помочь.
-    Вы столь добры к старой леди!
-    Ну вы же Леди Небо, а я Моцарт не правда ли, что мы звучим?
-    Вы совершенно правы. Кстати о музыке, вы не подскажите, кто так неопытно, но душевно тянет мелодию?
Он быстро пронёсся к окну, всё осмотрел и утвердительно заявил:
-    Это какой-то бродячий клоун, расположился под окном в надежде наполнить свою шляпу монетами. Х-хэ, наивный.
-    Отчего ж? Он прекрасно владеет инструментом.
-    Но согласитесь, это же не музыка, это просто протяжное сочетание нот.
-    Вы всё ещё мне не верите?! – с лёгкой иронией грусти сказала она и попыталась встать. Он тут же подлетел и помог ей – уложил на коляску.
-    В принципе, нет, но всё же вы меня вылечили от самой страшной болезни – от горя.
Он подкатил её к окну и встал рядом.
-    Этот клоун чуточку торопиться, видно, впервые, а вы… у вас вкус иной, вы джаз-мэн.
-    Да я люблю, что бы всё вокруг прыгало да летало.
-    А он любит, что бы всё вокруг становилось новым.
-    Ну так, когда начнём?
-    Не спешите, друг мой, я должна впервые за столько лет подумать.
Она замерла, и лишь улыбка на лице, что так скромно подчеркнула её милые морщинки, осталась с ним.
-    А во что он одет?
-    На нём белая майка с цветочком на груди.
-    Значит, цветочек.
-    Да цветочек, и старые подтёртые джинсы.
-    Спасибо. Так значит цветочек. Вы знаете у меня ни как из головы не выходит наш вчерашний разговор с Самуэлем.
-    Да. А в чём дело?
-    Он был таким… отрешённым и благородным.
-    И это после того, как он вас обозвал, а меня оклеветал.
-    Мой милый друг, он говорил то, что видел, а видел он… сами понимаете.
-    Ну вообще…
-    Вот про него-то мы и напишем! Она будит называться «Про любовь».



Прошёл год с того случая. Херо уже освоился в своём классе и как-то даже очень хорошо прижился. У него появилось много друзей и подружек, но самым верным и лучшим другом всё равно оставалась Сара. Она всегда помогала ему по учёбе, когда он не мог что-либо понять, а он всегда защищал её от всяких хулиганов. Скрытая способность убирать плохих ребят, которые хотели обидеть его или Сару, через чудесные цветки изредка применялась им на самых лютых злодеях. Так и продолжалась школьная жизнь мальчика Херо. Пока в шестом классе к ним не перешёл новенький ученик.
Когда тот вошёл, Херо стирал с доски, потому что в этот раз он остался дежурным, и он первый заметил наглый взгляд этого мальчишки. Его звали Сид. Он приехал и другого города и поселился недалеко от школы. После того, как начался урок и учительница представила новенького, он прошёл и сел рядом с Сарой. Херо внимательно наблюдал за ними, ни на минуту не сводя глаз, за что и получил пару из-за невнимательности. Они весь урок о чём-то разговаривали, да так что учительница даже и не заподозрила – это очень возмутило Херо и он стал следить за ними. После уроков он предложил проводить её до дома и она спокойно согласилась, не смотря на то, что это всегда делал Херо. Он пошёл в след за ними. Сид и Сара всю дорогу хихикали, а Херо украдкой шёл сзади, словно крадущийся змей, и ворчал.
Домой Херо вернулся поздно, за что мама и поругала его. Он заперся в своей комнате и начал ворчать – «Учительница поругала, Сара обо мне забыла, мама поругала… уф». Но это не помешало ему сделать уроки и лечь спать. На следующее утро он весело попрыгал в школу, чтобы рассказать Саре, какой сон ему приснился про них, но всё веселье испортил тот самый – Сид. Они сидели у крыльца разговаривали и опять смеялись без него. Херо всё равно подошёл и поздоровался.
-    Привет, Сара!
-    Привет, Херо!
-    Привет, Сид!
-    Здравствуй, Херо! Кстати, Херо, а ты знаешь как твоё имя переводиться?
-    Нет.
-    Оно означает – герой.
-    Да ну!? – зазвенела Сара – какой ты умный, Сид.
-    Я изучал английский – гордо провозгласил Сид.
-    Ты просто молодец! – съязвил Херо и прошёл мимо. Они даже не заметили, что Херо недоволен, просто продолжили смеяться и разговаривать о своём, что, естественно, обидело Херо. Весь урок он молчал и грустно глядел в сторону их парты, где Сара тайком слушала какие-то интересные истории Сида. Так прошёл ещё один день для него. Самое плохое было то, что он ни как не мог разобраться кто виноват – Сид, который приехал откуда-то и одурманил Сару или Сара, которая бросила всякое общение с Херо ради Сида. Вопрос был не из лёгких и молодой Херо думал только об этом. На следующий день он снова прибежал в школу, всё ещё надеясь, что Сара вернётся к нему и они снова станут дружить как прежде, но в этот день она просто не пришла. Херо тревожно оглядывался до последней секунды звонка. На уроке он очень переживал за неё. К нему в голову лезли всякие злые мысли, начиная от самых простых опозданий, и кончая каким-нибудь нехорошим поступком. После урока он не выдержал и понёсся к ней домой. Постучался и отозвался на вопрос «кто там?» её мамы. Херо робко вошёл в комнату Сары, где она лежала в кровати и перевязанным горлом.
-    Что случилось?
-    Я просто простудилась, не обращай внимания.
-    Но сейчас же тепло.
-    Это мы вчера с Сидом так объелись мороженного в парке, что моё горло не выдержало.
-    Ты вчера гуляла в парке? С Сидом? И ела мороженое?!
-    Да, это было чудесно. Я никогда не видела столько мороженного, а Сид был так любезен, что купил мне почти все виды.
-    А где он сам?
-    Он дома, говорит что ему тоже как-то нехорошо от этого мороженного.
-    А! Ну ладно, я пошёл. Я позвоню ещё – узнать как твоё здоровье.
-    Хорошо, Херо, спасибо, что ты навестил меня.
-    Естественно, мы же друзья.
-    Друзья.
Они распрощались и он потопал домой через квартал. Маме всё рассказал – она обрадовалась, что Сара хорошо погуляла, но огорчилась, что у неё болит горло – сразу же позвонила ей и посоветовала что-то из своих любимых средств. А Херо пошёл делать уроки и спать.
Прошло три дня и Сара вновь пришла в школу. Херо был так рад её видеть, что не отставал от неё ни на шаг, но что-то в ней изменилось. Он от счастья, что она снова с ним, закрыл глаза на её перемены, но все остальные сразу заметили. У новой Сары взгляд увереннее и одежда моднее, своим видом она казалась взрослее. Долгое время он пытался как-то занять её, но каждый раз получал отворот, пока в конце концов:
-    Ты меня достал, сопливец, отвали от меня на хрен.
От такого у Херо закружилась голова и слёзы навернулись на глаза. Он так сильно разочаровался в ней, что просто не мог поверить, что всё это правда. Домой – в комнату и в подушку – плакать. Она своим предательством так сильно пронзила его сердце, что он возненавидел её. Он упрямо сел перед столом и достал свои цветные бумажки. В нём кипела ярость и он жаждал мести, но мысль о том, что они столько времени провели вместе и воспоминания об их пикниках на речке останавливали его. И всё-таки он с трудом и мучаясь принялся за работу. Память терзала его, и он бросал цветок в ведро, потом снова он вспоминал её предательство и  заново принимался за работу. Так и промаялся весь вечер, пока не вымотался полностью и заснул на столе.
Когда проснулся, чудесной работы цветок стоял перед ним совсем как живой. Он тяжело вздохнул:
-    И всё-таки – цветок! – и прихватив его в охапку побрёл в школу. Во дворе снова никого не было, лишь маленькие котята, которые как-то живут здесь в уголках улицы. Сары всё не было – он сидел и ждал, глядя на свою работу.
-    А ты хорош – произнёс он чуть слышно, будто бы шептался с цветком, но тот даже не пошевелился. Херо смотрел на него и думал о ней, о том, как хорошо было бы, что бы они не сорились, но всё этот Сид и её халатность. Он сидел на переднем дворике школы и ругался, то на себя, то на всех вокруг, а цветочек всё больше и больше сиял у него в руках. Он словно зажигался от каждой эмоции Херо и рос прямо на глазах, но мальчик был занят размышлениями об этом глупом случае – он всё злился и злился, всё ворчал, да ворчал и в конце концов так разозлился, что скомкал цветок руками и растоптал его. Вокруг не было никого и не просто никого, а НИ ДУШИ! Он был  один. И тогда мальчик понял:
-    Этот цветочек был для меня…



Палата преобразилась в разноцветных красках от веселья, которое испытывали они друг над другом, подбирая нужные выражения для детских ушей. Им было так приятно работать вместе, что половину всего времени было потрачено на всякие козни друг другу (естественно в шутку). Когда перечитали сказку, она получилась какая-то короткая, но как сказка не вышла – они повеселились на славу.
-    Ой! Боже мой, мы совсем отошли от литературы.
-    Ладно, зато я думаю детишкам понравиться.
-    Вы что, ни в коем случае! Дети не должны и знать про эти строки.
-    Это почему это?
-    Как почему!? Вы что сами не видите?
-    Да не особо.
-    Это же хлам, это же убожество речи… вы что? Дети не должны считать «это» сказкой.
-    Но ведь мы вложили в неё столько всего!
-    Что?
-    Время, идеи…
-    Ладно вам, вы мне ещё будите говорить про время, когда вам 27, вы мне ещё будите говорить об идеях, когда вы рождали их мгновенно из ничего? Вам ли жалеть о пройденном?
-    Да вроде бы вы правы. Это же всё – просто, мы захотели немного поразвлечь себя.
-    И у нас отлично получилось, не правда ли?
-    Ха, ещё бы! Официант нам мартини и два Хот-Дога, для меня!
-    Если бы здесь подавали  мартини – я бы ни за что не дала бы смерти завладеть мной на хирургическом столе – лучше с бутылочкой старого доброго...
-    Баронесса!? Всё не так плохо что бы говорить о смерти.
-    Прошу прощения, но эта внезапная старость… я просто никак по-другому не могу.
-    Если б вы видели… у вас превосходная улыбка.
-    Да, это всё потому что я чищу зубы «Golden Fish» и так далее, так я говорила по всем каналам, когда всё ещё была квази-кем-то.
-    В принципе, это видно, но я имею в виду, что вы замечательно смеётесь. Улыбка как будто рифма к вашему тонкому выражению лица.
-    А какое у меня выражение лица?
-    Смертельное, я извиняюсь за досадное сравнение, но это правда.
-    Я понимаю, и это хорошо… даже наконец-то.
-    В каком плане?
-    В каком!?… в том, что наконец-то мне сказали правду, которой я достойна. И за это я благодарна вам, как ни кому на этом свете.
-    Скажите Баронесса, а у вас были мужчины?
-    Ой! Ну как вам сказать… да, но всё это было так бедно и неправильно, что порой хотелось просто… стоп! – что-то взволновало её – вы слышите?
-    Что именно?
-    Эту мелодию, эту дивных нот перекрёсток.
-    Нет. А вы?
-    А я, да.
-    Знаете, уважаемая Баронесса, вы меня простите, но мне надо удалиться… вы пока постойте, пожалуйста, здесь, а быстренько.



Я лежал мирно на своём рабочем и в тоже время домашнем диване фирмы «Коробка из помойки» и смотрел на райский кусочек неба, что встал надо мной. Это было что-то типа какого-то многовекового театрального представления, которое заключается в таинственности сочетания скупости движения и громоздкости событий. «О, как подумал!» - подумал я и перевернулся набок, где спустя пару секунд утомлённый неординарным запахом мусорки – уснул.
-    Эй! Вставай клоун, работа не волк – вдруг разбудил меня голос. Это снова тот самый наглый санитар, который вместо того, что бы следить за больными бегает к медсёстрам и будит меня в пять утра.
-    Вот ужасно. Я снова нищий? Опять!
-    Да парень тебе снова не повезло – пытался острить санитар, но он был слишком блатным, что бы мне было его интересно слушать.
-    Знаешь, вон те ребята с третьего этажа – вечно на меня пялиться. Особенно девушка. Кто она?
Санитар встал на место меня – посмотрел на окно, что-то прикинул в голове и с издевательской улыбочкой повернулся ко мне.
-    Да, парень и после этого ты ещё смеешь удивляться, что просыпаешься неудачником!?
-    А в чём дело?
-    Эта палата, где живёт беспалый и слепая, причём слепая старушка… причём настолько старушка, что сегодня к вечеру ей будут делать операцию и все врачи бояться, что она откинется от первого надреза.
-    Ни хрена себе!
-    Вот парень, делай выводы. Донжуан хренов – сказал и неуклюже засмеялся. Он сделал свою последнюю затяжку и, швырнув окурок в мусорный бак, скрылся за порогом. А я стоял ни мог поверить, что всё это время я стеснялся слепой.
-    Но ведь она такая красивая, даже если и старая…
Тут меня пробила сентиментальность, в добавок ко всему я ещё вспомнил лицо своей дочери – выпрямился во весь рост, представился зрителям и начал играть на скрипке знакомую мелодию (как клоун, без скрипки). Во мне так взбудоражилась эта душевная рана, что я играл словно меня слышно на весь мир и будто бы слепая старушка, для которой я играю, это моя единственная и последняя надежда на счастье. Вдруг, открыв глаза я вижу, что вокруг меня, где-то даже, в мой ритм, порхают исписанные листки бумаги их было много и мы были с ними в танце. Я посмотрел в окно – там, свесив ножки, сидела она и отпускала по одному листки бумаги.
-    Вы замечательно играете мой друг – сказала она так выразительно, что я оглянулся  (не выговаривает ли она другому).
-    А замечательно мне подыгрываете.
-    Эта мелодия… она превосходна.
Но я же только изображаю игру и мне как-то не удобно перед ней, но, по-моему, это её единственная правда сейчас… так что будь что будет.
-    Меня зовут Герман! – сказал я. Она мне:
-    Меня Баронесса Гроденсоуер!
-    Смешное у вас имя, как будто сложили слово «грудь» и «Амсори» («I’m sorry»).
-    А у вас как будто «геро» и «man».
-    Да, вы правы.
-    А почему вы не пользуетесь псевдонимом?
-    Что вы, Имя – это единственное, что я сохранил своего в этом мире. Вот, а в остальном – я нищий, если хотите бедняга – сказал я, и важно поклонился. Она залилась радужным смехом, и всё вокруг отразилось в ней или она во всём вокруг…
-    Милый мой Герман, я извиняюсь, но вы ещё не знаете, что такое нищета.
-    А вы?
-    По-моему да, ещё как…
-    Но почему я не нищий?
-    У вас есть мелодия, и у вас есть Имя.
-    А у вас?
Не успела она мне ответить, как чьё-то тело снесло её с окна на ту сторону. И лишь белые листки бумаги, что выскользнули у неё из рук, доносились до меня.
Я собрал все бумаги и попытался сложить их по порядку, но как-то не получалось – всё было так сумбурно и ошибки, словно миф о школах - это всё ещё миф  для некоторых писателей. Сегодня мне не выпало ни одной удачи; все, кто проходил мимо меня, проносились как будто я прокажённый, а не клоун. Всё поглядывал на третий этаж, надеясь на очередной диалог. Санитар уже не выходил, мне надоело паясничать перед этой толпой мёртвых – я сел прям под её окном и ждал. Вокруг ночь брала верх над днём и тени замораживали свет, но единственное… они никак не могли справиться со светом в её окне. Тут я вспомнил про операцию и моё сердце подскочило, казалось, что я сижу под окном единственной девушки моей судьбы. Так никто из окна и не показался. На этом я уснул.
Снова утро и я Герман – это замечательно…



-    Эй! Мужик! – кричал Моцарт из окна клоуну. Тот молчал, видно спал – Мужи-ик!
-    А-а… - протянул тот, будто медведь.
-    Слушай ты,… помнишь, вчера ты познакомился с баронессой?!
-    Ну и?
-    Она умерла, братан, умерла от операции, но перед всем этим она передала тебе, через меня, что бы ты дописал про Сару и Сида. Понял?
-    А почему она сама мне это не сказала?
-    Да её тут к кровати привязали – думали, что она хочет жизнь самоубийством покончить. Ладно мне пора, удачи.
-    Спасибо!
Моцарт отошёл от окна, и в перерез улыбки по лицу пронеслась слеза, да такая горькая, что он волком забитым прижался к углу, закрыв лицо руками, и просто рыдал от одиночества.



А Сара и Сид поженились и жили счастливо! Тут и сказочки конец, а кто слушал молодец.

Отредактировано Виталий Ким (2006-08-29 22:08:42)