Форум литературного общества Fabulae

"На Собачьей площадке собаки не лают,
Над Собачьей площадкой - небоскрёбов огни,
На Собачьей площадке только кошки гуляют
Да сидим мы с тобою одни.

Утро встанет стеной между нами двоими.
Частых писем не шли и обратно не жди.
Меж губами моими и губами твоими
Снег идёт и бушуют дожди.

Облака под крылом заклубятся, как вата,
Непогода закроет порты на пути,
Затеряется дом твой в переулках Арбата,
И никак мне его не найти.

На Собачьей площадке собаки не лают,
Над Собачьей площадкой погасли огни,
Над Собачьей площадкой облака проплывают,
Ты на них, улыбаясь, взгляни. "

Александр Городницкий (С)

*   *   *

...Дверной звонок надрывался так, что входная дверь чуть не слетала с петель. Трели его повторялись ещё и ещё раз, проникая во все уголки трёхкомнатной хрущёвки. Казалось, что подпрыгивали и звенели хрустальные рюмочки в старомодном серванте.
Так звонить могла только Щука, Щучка, а, точнее, Ленка Щукина. Она уже давно носила мужнину фамилию, но в этом доме её за глаза звали именно так.
Если бы стали учреждать новые звания и титулы, то Ленка, без сомнения, получила бы Титул Мисс Бесцеремонная Наивность или наоборот Мисс Наивная Бесцеремонность, да её как ни назови...
Катя открыла дверь: «Ну, что ты ломишься! Маму разбудила...!»
- Да уж обед на дворе, а вы всё спите.... Всю машину заляпала, пока к вашему дому проехать пыталась, жуть! Когда ж вас сломают?.. Кругом уж одни пустыри да котлованы. Вроде только вчера сюда переселялись. А уж тридцать лет... Мама родная!
Катя молча пододвинула Ленке тапочки. Та, кинув на руки Кате песцовую, а, точнее сказать, очередную шубу, брезгливо переступив через тапки, мельком взглянув в зеркало, направилась в комнату, где лежала больная Катина мама.
Сама-то Щучка только четыре года прожила в этой хрущёвке. После школы выскочила сразу замуж да переехала к мужу на Остоженку, а потом с доплатой и родительскую квартиру поменяла на тихий центр. Правда, первый этаж, зато - Арбатский переулок, родные всё места….
Если она за что бралась, то хватка у неё была бульдожья, и Катя не переставала удивляться Ленкиной привычке идти напролом. Если надо будет, через любого перешагнёт, и не икнётся ей потом даже.
- У неё лоб оловянный, у твоей Щучки, - поджав губы, говорила Надежда, старшая Катина сестра, - других подружек себе что ли найти не можешь. Ведь какую подлянку тебе тогда с танцами кинула! А ты всё Леночка, Леночка…
И уже про себя подумала: «Просто как тварь бессловесная. И как ей объяснить?»

И вот сегодня Щучка, которая очень давно не была у подруги в гостях, словно каким-то образом опять попала назад, в 1964-ый год, когда они только переехали на Профсоюзную с Собачьей площадки.
Та же железная высокая кровать с никелированными шишечками-набалдашниками на спинке. Такой же накрахмаленный подзор, украшенный кружевом ручной вязки, закрывающий сложенные под кроватью старые фибровые чемоданы и картонки с обувью.
«Лимита была, лимита и осталась!» - ехидно подумала про себя Щучка.
Ленка, которую совсем не интересовала собственная родословная, и знать не знала, что это именно  её мама, покойная Ефросинья Степановна, перед самой финской войной шестнадцатилетней конопатой девчонкой  в онучах приехала из Череповца. Убежала от голода. А Катина мама была москвичкой в третьем поколении. Да и родня её до сир пор живёт рядом с Москвой, в Перхушкове.
Над кроватью тёти Лёли висел тот же гобеленовый коврик с вытканным замком из красного кирпича и лебедями на озере. Рядом с кроватью, на тумбочке,  настольная зелёная лампочка-грибок, хит продаж 1963 года, как бы сказали сейчас.
«Эх, - подумала Ленка, - за такую в антикварном 500 баксов срубить можно… Надо попробовать выменять у Катьки. Она всё равно ничего в этом не понимает…»
В углу, на столике, укрытом вышитой гладью салфеткой, стоял телевизор КВН-49. С огромной линзой перед крошечным экраном. Этот телевизор купил Катин отец на первую зарплату после демобилизации в 1950 году. Все соседи по коммуналке сбежались смотреть на невиданное чудо. Вода в линзе не менялась  больше 30 лет, поэтому линза казалась зеленоватой. Как-то раз Катя решила поменять воду и отчистить линзу стиральным порошком, или этим кометом, который всем советовала телевизионная тётка, но мама не разрешила.
- Эту воду заливал ещё отец, не надо трогать, доченька, - твёрдо сказала мама.
И Катя отступилась от подёрнутой зелёной ряской линзы. Села рядом на стул, положив руки на колени, задумалась. Вспомнилось вдруг, как смотрела она «Спокойной ночи, малыши» с Валентиной Леонтьевой.
И это показалось ей чем-то вроде параллельной жизни. Вроде, всё так и осталось ТАМ… Там, где Катя, облизывая принесённое отцом эскимо, смотрит в прозрачную тогда линзу, за которой происходит какая-то непонятная жизнь, интересная, недоступная… Но такая заманчивая… Засыпая после передачи, она мечтала, что вот вырастет  и будет такая же красивая, добрая, просто неземная, вещать детям на ночь прописные истины, от которых у взрослых сводит скулы…
Теперь телевизор был накрыт кружевной салфеткой ручной вязки, накрахмаленной так, что она, с её остро торчащими углам, казалась вырезанной из листа ватмана.
На кожаном довоенном ещё диване с высокой спинкой, полочкой, зеркалом и дверками, украшенными фигурными стёклышками с фаской, наискосок по спинке была прикреплена иголками вышитая гладью дорожка. Каждую неделю, по субботам Катя драила под чутким присмотром мамы медные ручки на этих изысканно резных дверках… И проклинала этот диван. Но никогда ни слова маме не сказала. Не потому что была маменькина бессловесная дочка, а потому что просто считала, что если есть в доме правила и привычки, то не след от них отступать…
А Ленке и в голову не могло прийти, что каждую неделю Катя эту дорожку стирала, кипятила и крахмалила до деревянного состояния, как и салфетку на телевизоре, добавляя в воду остатки маминых обожаемых духов «Красная Москва».
Саму Катю от запаха этих духов мутило с детства. Но против желания умирающей мамы она не решалась сопротивляться…
Она прекрасно понимала, что как только не станет мамы, закончатся все эти детские видения. Сестра, не церемонясь, выкинет всё это на помойку, не посоветовавшись с ней, Катей. Катю за личность она не считала, потому как была на семь лет старше.
А то ещё, думала иногда Катя, и продаст эти старые вещи за хорошую цену всяким любителям, собирающим разные интересные штучки. Сестра тоже была не промах, умела извлечь выгоду из любого дела.
Катя же была вроде совсем из другого теста. Словно и не одна мать их рожала…

*   *   *

Тётя Лёля лежала на приподнятых подушках, с восковым лицом и синюшными губами. Она по-своему жалела Ленкину маму, которая лет уж пять лет как убралась. Вместе на Трёхгорке в красильном цехе работали. А там пары анилина... Вроде совсем недавно бегали на фабрику. Алёна и Фрося.
Елена Григорьевна потихоньку уходила из этой не сложившейся своей жизни, не жалела себя, не плакала, была рада любому гостю. Даже зеркало в комнате было подвешено так, чтобы ей всегда было видно, что там творится на улице. От каждого проезжающего мимо грузовика со стройки, развернувшейся почти что под окнами, зеркало мелко дрожало, и отражение в нём казалось размытым…
- Леночка, - сказала она ласково, - бери стул, садись, расскажи, как там у тебя, как ребята. Что ж ты без шапки, ведь зима. Это всё девчонки-зелепухи без шапок бегают, форсят…
- Да я ж на машине, там тепло, - Щучка тряхнула модно стриженной головой.
По комнате прокатилась чуть заметная волна очень дорогих  духов. У Кати даже ноздри раздулись, так захотелось вдохнуть побольше этого приятного аромата. Надо будет спросить, как духи эти называются.
Тётя Лёля покачала головой. Ей была непонятна та, заоконная, жизнь.
Ленка села, на соседний стул поставила огромный пакет: «то Вам, теть Лёль...»
- Да у меня всё есть, - стала отнекиваться мама. Но Ленка и слушать не хотела.
- Катерина, - повернулась Ленка к подруге, - тащи фужеры, повод есть!
И стала доставать шампанское из второго пакета.
Катина мама приподнялась на локоток: «Что ж там такого у тебя приключилось?»
Ленка разлила шампанское, заставила Катю намазать хлеб принесённой для мамы чёрной икрой.
- Ну, мои дорогие, поздравляйте меня, я бабка теперь. Наташка мне вчера внучку родила, Юлечку. Беленька-а-а-а-я, хорошенькаа-а-а-а-а-ая! Нам сестра за червонец в окно показала.
Мама охнула и чуть не поперхнулась.
Катя, молча вышла из комнаты, оставив маму наедине с Ленкой. У себя в комнате она уткнулась в оконное стекло, стараясь не слушать Щучкину болтовню.
- Я ведь что пришла, теть Лёль, - тараторила неугомонная Щучка, - Дмитрия моего в Чехию советником по культуре назначили. Уезжаем мы. А я всё должницей перед Катькой себя чувствую. Вроде Димку у неё отбила.
У Елены Григорьевны взлетели брови: «Твоего Димку? С чего ты взяла…Катя ничего не говорила»
- И не скажет… Да, ладно уж, что знаю, то знаю, - продолжала Ленка, - подарок хочу ей сделать. В прошлом году Димка во Франции был, в дивизии Нормандии-Неман выступали. Так он там так одного старичка своей речью так уж растрогал, что тот ему свою машинку маленькую, кабриолет, подарил. У нас-то две машины. Я эту Кате хочу подарить. Права у неё есть, в десятом классе вместе сдавали. Сделаю ей генеральную доверенность, пусть ездит. Дачи-то у Вас нет, будет летом Мишку, да и Вас по выходным за город в лесочек вывозить. Да, глядишь, и мужичок какой прибьётся, всё же дама с транспортом... И как это Вы без дачи остались?! Ведь на Трёхгорке всем тогда участки давали! Мои предки вон как отстроились. Мамулёк, пока жива была, так просто всю зиму дни считала до высадки рассады…Всё по лунному календарю высаживала, смешно. Эх, только вот и воздух свежий её не спас…Всё этот ваш анилин. Один отец теперь крутится. У моих-то ребят свои дачи, а я эти грядки-посадки с детства не терплю. Вот поесть клубнички, всегда с удовольствием. Деньгами отцу помогаю, а ездить некогда… Мы с Димкой всё по санаториям да пансионатом. : ему бесплатно, а мне за 30 процентов…
- Что ты, Леночка, какая дача! - замахала руками Катина мама, - куда нам, хозяина-мужика-то в доме нет, а без него – куда ж! Гвоздь вбить некому. Внук-то мой не шибко какой помощник…Катя, Катя! Ты послушай, что Лена предлагает тебе, - и уже шепотом, - она ж в своём ЖЭКе копейки получает в паспортном столе, после сорока и с дипломом не очень куда устроишься. Вот жизнь какая, не думала, что до такого доживём…
Ленка встала и пошла к Кате.
Катина комната резко отличалась от комнаты тёти Лёли. Мебель была современная. Интересные эстампы на стене. А, вот и один совсем давнишний, вместе с Катькой покупали в художественном салоне на Кутузовском, когда деньги после девятого класса за практику получили. Картинка, вроде как всю судьбу Катькину предопределила. Осеннее выцветшее небо, тучи на горизонте. Спрятавшиеся в осенней желтизне деревенские домики. И одинокая тропинка уходящая вдаль по скошенному полю… Как вошли тогда в салон, Катька сразу за него и ухватилась. «Да, словно и вправду вся Катина жизнь нарисована,» - опять подумалось Ленке. Она даже повела плечами, так зябко ей вдруг стало.
В углу у окна - сервант, наполовину приспособленный под книжный шкаф. Дюжина сверкающих хрустальных рюмочек, их с мужем подарок на Катину свадьбу. Знакомый письменный стол. Кресло в углу, и бра над ним. Ленка знала, что Катя любит вышивать и частенько сидит за полночь в этом уютном кресле. Кровать у Кати была из дорогого гарнитура, но – односпальная…
Соседняя с Катиной комната принадлежала Катиному сыну, не так давно вернувшемуся со срочной службы из Чечни. На двери на маленьком крючочке висел краповый берет. А под ним бумажная лента с надписью «ДЕМБЕЛЬ 1996» и подписями сослуживцев. В дверь был вставлен английский замок….
И во всей чистоте этой разваливающейся хрущобы сквозила такая неустроенность личной жизни, такая тоска, что Ленке захотелось поскорее выскочить на улицу.
Провожая подругу, Катя спросила: «Лен, это что у тебя за духи?»
- Да не помню, Димка привёз как-то. Понравились? На, возьми, а то уж надоело, всё под руку в сумке попадаются…
Катя закрыла дверь, поднесла к глазам поближе оставленный Ленкой флакончик и прочитала : «Estee Lauder. Pleasure».

*   *   *

... Катя и Лена были одногодками, с детства дружили. Когда они ещё жили на Собачьей площадке, мамы их работали на Трёхгорке, а девчонок водили в свой клуб в танцевальную студию чуть ли не с трёх лет. Вот и отплясывали они три раза в неделю всякие там польки и кадрили. Да выезжали на всякие городские клубные соревнования.
Приближалось одно из таких соревнований. Платья и туфельки у всех девочек были одинаковые, фабрика не жадничала, дети были одеты всегда очень красиво и ярко. Но банты из шёлковой сильно накрахмаленной ленты достаточно быстро теряли свою пышную форму. Только Ленкина мама, Фрося, умудрилась где-то достать капроновую ленту, которая тогда только появилась. Эта лента появилась в продаже вскоре после Американской выставки 1961 года. Говорили, что американцы подарили нам после выставки целый цех по производству капроновых лент и чулок. Очереди за этими яркими лентами были бешеные, а в руки давали только по три метра.  Четыре часа отстояла Фрося в универмаге на Добрынинской площади за этой лентой…
Банты у Ленки были шикарные, чего нельзя было сказать о волосах. Матери даже пришлось прикрепить их к волосам заколками-невидимками.
Пары на соревнования были уже утверждены. Катя стояла в паре всегда с миленьким блондинчиком Димкой, сыном какого-то бухгалтера с фабрики.
Их пару всегда вызывали на бис. Да что там, на бис! Приезжал как-то балетмейстер из ансамбля им. Локтева, всех пересмотрел и выбрал Катю с Димкой. Сказал, что с нового учебного года их зачислят в ансамбль, а уже предстоящим летом поедут они с ансамблем на два месяца в «Артек». Сказал, когда и куда подойти с документами на оформление и получение путёвки в лагерь. Катя ликовала!

...И вдруг эти банты...
Руководительница не смогла устоять перед такой красотой и заменила Катю на Ленку. Мол, надо всем на соревнованиях побывать (а Ленка-то выезжала редко: она была из тех танцоров, которым ноги всегда мешают, и мама водила её на танцы для укрепления здоровья).
На соревнованиях Катя с Димкой должны были солировать, они специально месяц тренировались. Катя думала, что Димка откажется танцевать в паре с Ленкой, уж очень они дружили, их даже женихом и невестой звали. Да и Ленка ни одного па не знала из их с Димкой сольной программы. Но он уже как конь гарцевал в предвкушении соревнований, забыв про Катю. Кто-то крикнул, что автобусы уже подошли и дети парами построились на выход.
Увидев, как поникла Катюша, чья-то мама сказала: Вот щучка какая, - даром, что фамилия Щукина. Ленкина мама бочком, бочком вышла из зала, понимая. что и дружба их с Еленой Григорьевной, наверное, на этом и закончится…
Так и стали в семье у Кати за глаза звать Ленку Щучкой.
- Пойдём, Катюш, - позвала мама, - в другой раз поедешь.
Но другого раза уже не было. Какая-то балерина из училища на соревнованиях признала Димку очень одарённым ребёнком, и его зачислили в балетную школу. В пару Кате поставили другого мальчика. Но она, расхотев танцевать без Димки, бросила занятия танцами. И с тех пор танцевать вообще никогда не ходила.
Ни разу.
А Ленку из студии отчислили, потому что чуть не сорвала выступление своими заплетавшимися ногами. Да и музыки она как будто не слышала. Зал просто покатывался со смеху…

Потом начался переезд с Собачьей площадки. Почти каждый день во двор въезжали грузовики. Уезжающие жильцы грузили вещи, плакали навзрыд, обнимались с остающимися и обещали сразу же сообщить новые адреса. Дед Феодосий, живший в полуподвале в Катином подъезде, даже соорудил доску, чтобы уехавшие могли прийти и повесить записки с новыми адресами.
Вокруг уже вовсю ломали старые дома, освобождая место для нового проспекта. Гусеничные краны размахивали чугунными шарами на цепях, поднималась пыль от рухнувших стен. Совсем рядом, уже словно из-под земли, как грибы после дождя, торчали первые сваи новых высотных домов.
А по вечерам, когда строители заканчивали работы, на развалины стекалось множество народу. Это были искатели кладов и всяких старинных вещей. Милиция периодически гоняла их. Они прятались на время в разные щели, как тараканы, чтобы через некоторое время продолжить свои поиски…

Собачья площадка умирала.

Отредактировано RUTA JURIS (2006-07-25 07:48:18)