Приглашаем литераторов и сочувствующих!
Вы не зашли.
Я стал – бог, и я создал мир. Так себе мир, средненький. Но это был мой мир, и всё, что в нём было, тоже принадлежало мне.
Я вырос у моря и очень любил, когда много воды, когда можно часами смотреть в бесконечную морскую даль, наблюдая, как дышит она волнами. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Волна есть, нет волны, ещё волна и опять – нет волны. А с высокого обрыва я видел горб горизонта, и где-то там, за ним, двигался по воде парусник, и появлялся на линии раздела воды и неба сначала кончик его мачты, потом – верхний парус, и дальше – ряд за рядом, возникала и вся белая парусиновая пирамида, словно свечка каштана, цветущая над морем.
Тогда я не был ещё богом, и всё, что я любил, создавал для меня кто-то другой. А я был счастлив оттого, что всё это было. Что был горячий пляжный песок, в который приятно было запустить руки и тщательно перебирать его, просеивать – в поисках неведомых чудес, приготовленных для меня тем, другим. И находить... Находить – простые, но загадочные предметы: кусок просоленного морской водой дерева, ракушки удивительных форм, спинной панцирь краба, обрывок смолёного каната, ветхого от времени, или бутылочное стекло, на котором не осталось ни одной острой грани. Море и песок сточили стекло до неузнаваемости, и только цвет, зелёный или синий, выдавал прошлое таинственного обломка.
Тогда я не был ещё богом, и тайна, хранящаяся в найденном мною предмете, доставляла мне радость незнания. Тогда я не был ещё богом, и было много неведомого мне. Какое это счастье – познавать! Сначала гадаешь так или этак, и хватает одной только сладкой фантазии, чтобы защемило радостью сердце. Потом...
Потом ты начинаешь отыскивать истину, и, чем старше ты становишься, и, чем умней, тем важнее тебе знать точно: что за дерево, какого корабля это обломок? Куда и откуда шёл этот корабль? И что он вёз в своих глубоких трюмах? Что за стекло, от какой посуды осколок, и что хранилось в ней? Я не был тогда ещё богом, и от вопросов трещала по швам моя голова, и я не знал, что возможность задавать вопросы – это огромное счастье. Тогда я мог задавать вопросы, потому что не был ещё богом, и знания мои были до обидного малы.
Вопросы, вопросы, вопросы... И не было на них ответов... Тогда ещё не было... Я не был тогда ещё богом...
Путь познания был очень долог – так думал я тогда. Год за годом я постигал новое, учился правильно ставить вопросы, и ответы на них мне давались всё легче и легче. Это были годы упорного труда... Да, что там годы – десятки лет, вся моя жизнь ушла на познание, вся, без остатка, долгая человеческая жизнь... Когда пришло время умирать, я жалел только об одном: что так мало успел узнать за прожитые годы. Но я не умер, а стал богом – случается с людьми и такое, и понятие «год» потеряло всякий для меня смысл. Как и понятие «жизнь». Как и понятие «смерть». Для меня, бессмертного, есть только одно понятие времени – «вечность».
Вечность и всезнание... Вместе – это бесконечная скука, тоска, раздирающая сердце бога: ведь у бога тоже есть сердце. Осталось на память ему от прошлой, человеческой его сути.
Скука, вечная скука, раздирающая сердце бога...
И тогда я создал для себя мир – мир моего детства. Выбрав подходящую планетку возле приятного теплого солнца, я стал приводить её в соответствие с моими людскими воспоминаниями. Помните: бесконечная морская даль, и дыхание волн? Вдох, выдох, вдох, выдох... Я сделал воздух и море, я сделал пляж, я сделал песок... Я сел и начал смотреть на волны... Есть волна, нет волны, есть волна, нет волны... Было почти, как в детстве, но только – почти... Руки мои перебирали песок, но ничего не находили: песок был пуст. Тогда поднялся я на обрыв: пустотой горбатился горизонт и тоже меня не порадовал. Где паруса моего детства, вырастающие из воды? Где корабли, бороздящие бескрайнее море?
Пусто... Пусто... Пусто... Безжизненно всё, безжизненно и скучно. И тогда я создал жизнь.
Я зародил её в океане, как было в моём бесконечно далёком мире, в надежде получить похожие результаты, чтобы не был больше пустым песок, и не было таким пустым бескрайнее море. Я не спешил, я наслаждался делом, первым моим делом за долгую часть вечности, что минула с тех пор, как я стал богом. Впереди была всё та же вечность, и некуда было спешить. Делом же моим было ждать. Ждать и смотреть, смотреть и ждать. Раз, заронив зерно жизни в мой мир, я больше не вмешивался, и находил иногда незнаемое, и радовался этому, как радовался находкам своим в детстве. Жизнь в моем мире была полна приятных сюрпризов, и скука отпустила меня. Я был счастлив, как может быть счастлив только бог – бог-творец, бог-создатель. Время от времени я приходил на пляж, смотрел на море и просеивал между пальцев песок в поисках раковин удивительных форм. И находил – в море ворочалась и кипела жизнь.
Я видел, как жизнь покинула водную свою колыбель и, взрослея, вышла на сушу. Как счастлив я был, когда расцвёл первый каштан, и до боли знакомые пирамидки белых парусов закивали мне из глубины зелёных листьев. Я смотрел, я ждал. Ждал того, кто построит большие корабли и, оснастив их белыми парусами, пошлёт в бескрайнее море для дела и для красоты. Я ждал человека.
И человек пришёл, робкий, напуганный, но упрямый и живучий, и медленно, шаг за шагом, начал отвоёвывать своё место под солнцем. Человек пришёл, дитя неразумное, моё дитя, как и всё в этом мире, и зажил трудной кровавой жизнью, платя за опыт и знания высшей ценой – своей кровью. Я бродил среди людей, подобный им и совершенно для них чужой, и жадно смотрел в их наивные глаза, полные вопросов. Такие были и у меня когда-то, когда я не был ещё богом. И я нашептывал им сокровенное, и сеял среди них свою мечту о парусах и море, и я завидовал их долгому пути на дороге познания.
А они, услышав мои подсказки, поверили в меня, и понастроили в мою честь храмов, и молились мне, кто как умел, и как считал нужным. Одни благодарили меня за подаренную мною жизнь, за свою и за жизнь своих близких. Другие больше донимали меня бесконечными просьбами: исцелить, обогатить, наградить... От хора попрошаек у меня голова шла кругом, и я скрежетал зубами на глупую людскую жадность. Есть же у вас богатство – ваши жизни – пользуйтесь им с умом, и всё у вас будет, всего сможете достигнуть сами. А мне-то вы зачем нужны, лодыри?
Были и третьи, которые заговорили вдруг от моего имени, и переврали смысл каждого сказанного мною слова, и приписали мне никогда не сказанное мной, и грозили карами от имени моего, а карали сами по собственному произволу и хотению. И я смотрел на них, не понимая, этим-то чего надобно? А нужна им была власть над людьми, и взяли они её моим именем, но своею волею. Не понравились мне они, но и тут я не вмешался – не считал себя в праве.
Потом запылали костры, и жгли на них люди друг друга за самую малость, и я без радости глядел в небо моего мира: закоптилась его прозрачная синева, да и воздух пропах горелым человеческим мясом. А кораблей всё не было, и не было парусов, и перестал я ходить на пляж и смотреть на море. Но было в мире моём – мне неведомое, и не смог я уйти, бросив его, как есть, не познав неизвестного.
Я стал – бог, и людские желания и мысли не были больше тайной для меня, бога. Но причин, заставляющих людей истреблять самих себя, я не постиг. Что вызывает у человека необоримую тягу к убийству за иначе произнесенное слово, за иной оттенок кожи, за способ выпрашивать у меня дары и другие блага? Почему, при огромном количестве свободной, никем не занятой земли – живи, пользуйся, люди неистово истребляют друг друга за не нужный никому клочок, где ни построиться, ни вырастить что-нибудь путное? И под ним, под клочком, ничего нет полезного, хоть до центра планеты копай.
Однажды я оказался на городской площади во время аутодафе. Человек, которого возвели на костёр, неожиданно стал для меня интересен. Он не боялся мучительной смерти и, привязанный к столбу, сквозь дым разгорающегося хвороста кричал своим палачам:
– Глупцы! Как смеете вы говорить от имени бога? Вы, неучи! Если бы бог хотел сделать людей неравными, он не стал бы выпускать их в жизнь одним и тем же способом! Кровь у вас, лживые служители бога, у королей ваших и у нас, простолюдинов, одного – красного – цвета!..
Он много чего ещё успел накричать, прежде чем огонь лизнул его изувеченное пытками тело, и я не удержался в этот раз – я спас его. Мне, богу, было нетрудно выдернуть его из костра и забрать в свой чертог. Я залечил ему раны и сменил обгорелое рубище на роскошный наряд. Я накрыл ему богатый стол и, усадив, предложил:
– Будь моим гостем, мученик. Ешь и пей досыта. Потом, если не очень нуждаешься в отдыхе, побеседуй со мной.
– Я умер? Я сгорел? Да, нет же, на мне – ни царапины... Ты кто?
– Я – бог. Я спас тебя от сожжения.
– Бог!? Но ты такой же, как я – бог не может быть так прост. Бог велик, и в величии своём не будет подобен тебе! Ты – не бог! Ты – лжец!
– Что мне следует сделать, чтобы ты поверил: я – бог?
– Сделай людей счастливыми, всех людей сразу...
– Ты скажи мне, что для тебя счастье? Что понимаешь ты под счастьем для всех людей – сразу?
– У людей нет еды...
– Каждый год земля приносит обильные урожаи, и еды должно хватать на всех.
– И всё же люди мрут от голода.
– Значит, вы не умеете честно разделить урожай.
– Нам не позволяют это сделать законы, по которым мы живём.
– Я не давал вам никаких законов, только правила общежития: не убей, не укради...
– Эти правила годятся лишь детям, взрослые не могут жить с ними. Накорми людей, и они будут счастливы...
– Если я накормлю их только раз, счастье их будет недолгим. А кормить всё время – бросят работать, и тогда работать на них придётся мне. Разве для того я бог, чтобы кормить планету паразитов?
– Дай каждому денег, и богатство прокормит нас.
– Если деньги будут у всех, и у каждого – много, какая им станет цена? Будут ли они вообще хоть кому-то нужны?
– Я был прав! Какой же ты бог, если не можешь сделать нас счастливыми? Ты самозванец и лгун, – и он плюнул в мою сторону.
Вот такую я получил благодарность за спасение.
– Я слышал твои слова на площади, и потому спас тебя. Мне показалось, что ты другой, не такой как все. Я – разочарован. Твоё понимание счастья такое же никчемное, что и у тех, кто хотел тебя сжечь...
И я вернул его к людям, но, конечно же, не на костёр – я ведь бог, а бог не убивает, ни сам, ни чужими руками. И я иногда сожалею об этом: человек, которого я спас, основал новую веру, веру, что бога нет. И была она страшнее прежней: бога нет, и бояться некого – твори, что хочешь. И отвернулся я от созданного мною мира, моего мира, с брезгливостью. И думаю теперь, думаю, и не соображу никак, в чём же причина моей неудачи? У меня впереди – вечность. Вечность на поиск ответа... Может быть, и найду. Не зря же я – бог!
Неактивен
Началось как пространственный "ниочемный" текст, закончилось, как очередная морализаторская болванка. Пытались изобрести велосипед, по всей видимости.
Неактивен
Быть богом не возможно, потому что вокруг этого слова достаточно много стереотипов мышления. Бог это тот кто говорит, что решит за нас все проблемы. На Востоке люди которые готовы преобразовать мир, становятся просветлёнными, а не богами. Они в отличие от новоявленных богов не терпят неудач.
Неактивен
Черёмина написал(а):
Началось как пространственный "ниочемный" текст, закончилось, как очередная морализаторская болванка. Пытались изобрести велосипед, по всей видимости.
Почему ни о чёмный? Стремление человека быть богом, замечательное стремление. Просто неудачная реализация идеи.
Неактивен
Черёмина написал(а):
Началось как пространственный "ниочемный" текст, закончилось, как очередная морализаторская болванка. Пытались изобрести велосипед, по всей видимости.
Велосипеды, пожалуй, больше по Вашей части. А я просто из слов собираю картинки.
Неактивен
dokont написал(а):
Черёмина написал(а):
Началось как пространственный "ниочемный" текст, закончилось, как очередная морализаторская болванка. Пытались изобрести велосипед, по всей видимости.
Велосипеды, пожалуй, больше по Вашей части. А я просто из слов собираю картинки.
А у этой картинки есть художественный образ, может быть вот такой.
Неактивен