Форум литературного общества Fabulae

Приглашаем литераторов и сочувствующих!

Вы не зашли.

  • Форум
  •  » Проза
  •  » Ангелина Мальцева "Совершая подвиг" Глава первая. п. 7

#1 2008-03-10 19:18:45

Ангелина Мальцева
Забанен
Зарегистрирован: 2008-03-06
Сообщений: 77

Ангелина Мальцева "Совершая подвиг" Глава первая. п. 7

*  *  *
В это самое время совершенно отрешившийся от проблем земных или, как говорят в таких случаях, пьяный в дым Петуш-ков добирался домой. Вся человеческая история, все человече-ские достижения, накопленная тысячелетиями мудрость со все-ми ее заветами и предостережениями нужны были, чтобы дойти и не потеряться в дороге; все десятилетия непрерывного труда познания и напряженных поисков истины требовались для того, чтобы, балансируя на грани исключительного, волшебного сча-стья и тихой, терпеливой смерти, которая волком голодным бе-жала следом -  шаг в шаг, дыханье в дыханье, - не упасть, не сдаться. Это только рабочие,  утомленные однообразием выпол-ненных за день заданий, или служащие, - какой-нибудь Михал Михалыч, пенсионер-кадровик, получивший от начальства вы-волочку и не рассчитавший сил в процессе нейтрализации горя, - могут упасть в канаву и замерзнуть, потому что им нечего про-тивопоставить вселенской черной ночи, которая, слой за слоем слизывая разум, гасит сознание человека, как сквозняк гасит огонь в камине, пока хозяева и гости, забыв закрыть за собою двери, стреляют по сияющим звездам пробками раскупоривае-мого в спешке шампанского.
Снеговая канитель взяла Петушкова в оборот, играла туш, бросала в лицо конфетти горстями. Это было блаженство, иллю-зия, сказка, когда выясняется вдруг, что весь мир был создан для тебя и для тебя существует: эти огни, вспышки, блестки, этот запах свежеиспеченной ночи, присыпанной сладкой снего-вою пудрой. О, как приятно, дыша открытым ртом и изображая собаку, втягивать в себя холодные снежинки! Как понятен мир, ясен его смысл, очевидно предназначение! Тело, освободившись от осторожного, болезненного разума, постигает истину сущест-вования во всей ее разнообразной и красочной явности, пьет сок жизни без стеснения, без страха. Всякая черточка бытия становится выпуклой, отчетливой, каждая деталь, даже ерунда какая-нибудь – цвет цистерн с газом проходящего мимо поезда, снег на скамейках, кустах, крышах сараев, мостовые перекры-тия с огромными лампами в железных шлемах, щедро льющими желтый свет, – все становится необыкновенно важным и значи-мым, все шепчет тебе – во мне отгадка, во мне – знаки, читай нас, слушай нас, мы говорим тебе Истину. Все прежние знания меж собой состыковываются, составляя целостную картину, где нет ничего лишнего, ничего не оскорбляет вкус и приятно серд-цу, и тело звенит, звенит, исполненное уверенностью, что ты со всем справишься, что ты талантлив, потому что умеешь так глу-боко и остро чувствовать красоту мира, так страстно любить каждую вещь, из которой он составлен. Ты знаешь на все во-просы ответы, осталось их только запомнить и затем записать - вон сколько текстов разом просыпаются тебе в голову. Сколько надежд, новых тем, идей, начинаний заключено в этом избытке! Мир звезден, ярок, вкусен, беспределен! Нужно только дойти, ведь впереди столько дел, нужно постараться как можно больше запомнить, ведь все это важно, это дар Божий, чудо!
И Петушков шел, раскачиваясь, спотыкаясь. Иногда он на-долго останавливался, чтобы, отдохнув и собравшись с силами, направить себя вперед, навстречу великим свершениям - себе во славу и людям во благо.
И перепахав все – сколько их есть в памяти мирового ума Ну-муса - смыслы, до всякого эйдоса дотронувшись рукою, в сверх-умном экстазе над повседневностью воспаря, почувствовал он сильную усталость и решил, что надо скорее добраться до посте-ли и уснуть, с тем, чтобы завтра все надуманное воплотить и явиться миру в своем подлинном обличии: пусть гордятся дети, гордится жена  - им, спасителем человечества.
Но утром все, конечно же, исчезло. И оказалась перед глазами душная, плохой мебелью обставленная комната, топающие как стадо слонов глупые и бездарные дети и на все вопросы и обра-щения демонстративно молчащая жена в спортивных штанах и вылинявшей футболке с цифрой 13 на груди. «Господи! Для того ли ты создал меня и для того ли я терпел и учился?!» вопила и взрывалась голова, привинченная с чужого тела на его по ошиб-ке. Теперь не будет примирения две недели, две недели, а то и больше, будет она молчать; не будет ни разговора, ни плова, ни удовольствий ночных, в коих он сильно всегда нуждался; долго не видеть теперь ему страстного, призывного взгляда, возбуж-дающего его на долгую, тяжелую ночную работу.
Достижения Петушковым высших духовных состояний жена его именовала просто – пьянством. И в этом кроется еще одна причина человеческих несчастий – то, что одни и те же вещи люди по-разному ценят и именуют... 
«С кем ты пил?» спросила Валя, теряя от ненависти голос.
«С Валерией» прошептал Петушков, желая поскорее найти громоотвод для ее гнева.
«С Валерией?!» не поверила Валя, потому что знала, что Вале-рия не пьет, а если и пригубит когда вина, то уж точно не с Пе-тушковым. Но глаза Петушкова не врали - Валя как-то смути-лась, гнев ее потерял необходимый для презрения и бойкота на-кал, и она отступила.   

Валентина Петушкова – она предпочитала, чтобы все называ-ли ее Валюшей – была женщиной не то чтобы очень полной, но, как у нас говорят, ширококостной. Носила она длинные юбки полусолнцем и сзади весьма походила на надеваемую в старину на чайники или самовар куклу. Ручки у нее были полные и ко-роткие с коротенькими же пальчиками, которые хотя и были многому обучены, но домашнего труда как-то избегали. Лицом была Валюша кругла, носила красивые очки, за прической сле-дила. Она заочно окончила историческое отделение университе-та, поработала учителем, лектором-экскурсоводом и недавно пе-реквалифицировалась в психологи. Нельзя сказать, что она была глупа, но и разума, о котором писали, например, Гегель или Кант, в ней конечно же не было. Через всю ее личность проходи-ла и все ее таланты соединяла невидимая при первом прибли-жении особенность – она была очень расчетлива. Впрочем, запо-дозрить это было очень трудно, и все ее друзья такое подозрение сразу же бы и отвергли, поэтому Валюша слыла человеком щед-рым, веселым и отзывчивым. Правда, хлопоча и заботясь, от-зывчивость свою она реализовывала руками чужими: одного просила помочь другому, другого – третьему, а до самой ее оче-редь как-то все не доходила. Людей у нее на днях рождения все-гда собиралась целая куча, всех она объединяла и сплачивала своим радушием и веселостью, так что старые друзья и не тре-вожились появлению новых лиц, представляемых задушевными знакомыми, с которыми часто и счастливо соединяла Валюшу ее судьба. Новый человек всегда так удачно оказывался районным педиатром, парикмахершей из соседнего дома, преподавателем престижного Вуза, продавщицей яиц с ближайшего рынка, и все в таком роде и духе. Сама Валюша этой расчетливости в се-бе не видела, она просто любила людей, и особенно любила тех, кто ей оказывался полезен. Впрочем, не в том ли и заключается предназначение рассудка, чтобы выгадывать и на пользу чело-века изворачиваться?
Жаль обижать человека яркого и в общем-то симпатичного, но приходится с грустью констатировать, что в Валентине Пе-тушковой как в призме собраны оказались все не славные черты российской интеллигенции, выросшей из рабочих, крестьян и служащих. Усердно учась и добросовестно усваивая препода-ваемые ей уроки, поскольку страстно желала, как говорят французы, «взлететь со своего цветка»,  Валя выучилась  не-брезгливости в выборе средств и забывчивости в отношении хоть каких-нибудь подлинных иерархий. Новой интеллигенции, у которой она училась, свойственны были внезапно в нужные моменты нападающая этическая глухота и моральная виртуоз-ность, когда натренированный на гносеологических турниках разум мог так представить любое некрасивое событие, что уча-стник его оказывался - и в своих глазах, и в глазах товарищей -  невиновным и даже, если нужно, героем. Все уже давно позабы-ли и о революции, и об изгнанной интеллигенции, потому что на фоне прежних профессоров и поэтов нынешние смотрелись косноязычными карликами, предусмотрительно сбивающимися в семьи, поскольку только искусственно составленное многоголо-сье могло хотя бы отчасти заместить исчезнувшие голоса...
Увидев, точнее услышав, Валерию Александровну впервые, Валюша была поражена. Свойственная ее природе крестьянская хватка, когда с ходу умеют определять зрелость овоща или здо-ровье животного, тотчас подсказала ей, что перед ней существо необыкновенное. Ее поразила складность речи,  богатство языка говорившей и то, что она … ничего из того, что говорилось гос-тьей, понять не успевала. В тот, первый, день Валя тихо прошла по коридору и заглянула в кухню. Она увидела сначала волосы гостьи - необыкновенного цвета, пепельно-золотистые, словно слегка запеченная корочка у белого хлеба. Петушков, с которым они никогда ни о чем умном не говорили, был неузнаваем: он заворожено смотрел на свою собеседницу, лицо его залито было особенным светом. Вдруг Валерия оглянулась и, перестав гово-рить, с улыбкой посмотрела на представляемую ей в суете и в досаде «мою жену Валентину». Ей понадобилась секунда, чтобы охватить Валю быстрым, умным взглядом, пугающим по скоро-сти и интенсивности считывания информации, после чего она вернулась точно к тому слову и той мысли, на которой прерва-лась. Все произошло так стремительно, что Валя обиделась лишь спустя время, когда прошла из кухни в зал. Сердце ее заполни-лось  ревностью. Она остро завидовала Петушкову и хотела вер-нуться, но какое-то странное чувство, подозрение, что о ней в одно мгновение все узнали, заставило ее повременить.
Но она не была бы Валюшей, если бы со сложившимся рас-кладом сил и ролей смирилась. Присущее ей тупое упорство - вместо знания высшей цели, самодурство - вместо гордости,  изворотливость ума – вместо его гибкости, смешавшись, сплави-лись в странное чувство, представляющее по своей сути желание сломить, подчинить, разрушить. Валюша была обескуражена, заинтригована, даже может быть влюблена. Знания, коими по ускоренным программам напичкан был ее мозг, знания приня-тые, но не усвоенные трудом и добродетельной жизнью, вызвали у нее лишь завистливое желание новую сложную чудесную иг-рушку себе присвоить. С другими ей удавалось проделывать это неоднократно. Взять хотя бы Петушкова. Далеко не глупый, добросовестно начитанный, очень эгоистичный, твердый в сво-их убеждениях и планах, превыше всего ценящий свободу, он за несколько лет был так ею  окручен и обложен, что научился нян-чить детей, готовить, подрабатывать; более того, безо всякого лечения полностью избавился он от широко среди людей с выс-шим и выше высшего образования распространенной привычки устраивать запойные прогулки и от дома отрывы. И при том не стал ни тряпкой, ни подкаблучником, потому что этого Вале бы-ло не нужно. Она была талантливым манипулятором. Подобные ей люди используют доставшиеся им знания обычно не для ду-ховного роста и саморазвития, но для манипулирования други-ми людьми и бесконечного и часто бессовестного мифотворчест-ва… Но в первый же день, когда удалось ей говорить с Валерией Александровной наедине, Валюша потерпела фиаско. Как ни крутила она новую игрушку - и на зуб брала, и лизала, и по полу катала - ничего не вышло: Валерия лесть воспринимала как ошибку в определениях, провокации раскусывала как неслож-ные задачки, подначки и подколки стряхивала с секундной до-садой, словно соринки с рукава стряхивает элегантно одетый джентльмен при выходе из вагона поезда. - Надо сказать, что у Валерии Александровны была особая интеллектуальная дально-зоркость: она видела и замечала только что-то высокое, значи-тельное и, следовательно, от «глаз» отстраненное; мелкое и обык-новенное, то есть для взора близкое, совсем не видела. Ей было некогда, она торопилась понять самое главное, поэтому разгово-ры о зарплате, кухне, моде, болезнях и детях ее не захватывали, и она отключалась. То есть буквально могла во время разговора «ни о чем» перестать говорить и слушать, и смотрела куда-то вдаль со взглядом задумчивым и мечтательным. Это было ко-нечно невежливо и обидно. И Валя возненавидела бы ее, если бы не краткие мгновения, когда, заинтересовавшись вдруг какой-нибудь ее фразой или наблюдением, Валерия просыпалась: как тогда смотрели ее глаза, как она слушала, как жадно, нежно, благодарно внимала! Лицо Валерии светлело, черты смягчались, она улыбалась и радовалась за человека, который смог увидеть то, что она не увидела,  объяснить или назвать что-то так точно и ясно, как ей и в голову не приходило сказать. За такие секун-ды ей можно было все простить. Поэтому Валюша ее всегда ждала, трепетала при упоминании ее имени и ненавидела ее страстно, от всей души, как ненавидят некоторые тех, кто их любви не подчинился...
И вот теперь у Петушкова срыв после нескольких лет полного воздержания! Это было уже слишком. Валя страдала. Ужас ее детства, юности и настоящих дней – ее отец-алкоголик, злобный и опасный в моменты запоя, в бесконечно тянущиеся дни болез-ни совершенно переменяющий свое обличье с человеческого на звериное, являлся ей каждый раз, когда Петушков выпивал хотя бы рюмку. Бояться призраков и даже вызывать их своим ожи-данием, наблюдать признаки даже при их реальном отсутствии, отбиваться, когда никто и не собирается напасть, - все это было неизлечимо и беспросветно. Она была больна алкоголизмом на-сквозь, на всю жизнь, навечно, хотя никогда не пила и единст-венно к чему питала пристрастие – к обедам и кухням. Послед-ствия легких посиделок были для Петушкова столь тяжелы, на-казания – всегда столь мучительны, болезненны и несоразмерны провинностям, что он вскоре стал чувствовать отвращение к напиткам и незаметно для себя вылечился... 
Как она ненавидела Валерию! Почему все не так, почему?
Вале ничего не хотелось делать. Ее любимица – кошка терлась ей об ноги и кричала – она была вот уже второй день как больна и страшно страдала, не понимая своей тоски и ломоты во всех членах. «Дуська, прекрати, как не стыдно!» злым, раздражен-ным, учительским голосом приказала ей Валя, сняла очки и за-крыла глаза. Она сидела на кухне, перед раковиной с грязной картошкой и льющейся из крана водою, облокотившись на ободранный и проржавевший край мойки.
Вода лилась. Кошка кричала. 

О страдание человеческое! На всякого опускаешься ты, и всякий в минуты твои становится… человеком. Спра-шивает он себя, зачем ему жизнь и для чего он мучается; перебирает он свои горести и копается в своих ранах, и вот уже желает убить себя и прекратить это мучение, но вдруг, в особенно непереносимую минуту, когда уже все решено и сил терпеть более не остаётся, наступает вдруг просветление. Боль разрывает все связи и выбрасывает нагого и обезумевшего в теплоту ослепляющего света, как будто зрителя вытолкнули на цирковую арену и поймали колпаком прожектора. Страдание - точно художник по камню - осторожно вышлифовывает окаменелого моллю-ска из сросшегося с ним камня, чтобы, освободя, покрыть лаком и поставить на постамент: вот ты, один и безо все-го; полюбуйся на себя, как ты прочен и красив. Кто еще среди живущих знает о смерти и живет - точно не знает? Обиженный, обманутый, обманываемый всякую минуту, кто все-таки верит и не разучивается мечтать до смертно-го одра? Кто, познав зло, надеется на добро? Совершив зло, кто оправдывается добром? Кто любит благо и про-славляет его, не зная его и не встречая в жизни? Хранит в воображении своем идеал и сочиняет богов – кто? Не имея смысла в наличии – настойчиво, алчно домогается знаков и созидает звезды из подручного материала. Ты, ты – ми-лый мой, жалкий мой, великий мой человек. Как мне по-мочь тебе, что мне сделать, чтобы прекратились твои страдания? Превратить тебя в нечеловека? И то! …

Неактивен

 
  • Форум
  •  » Проза
  •  » Ангелина Мальцева "Совершая подвиг" Глава первая. п. 7

Board footer

Powered by PunBB
© Copyright 2002–2005 Rickard Andersson