Форум литературного общества Fabulae

Ребе, шолом. Таки задёргали меня заботы повседневные, вот и не смог исполнить слово своё, – рассказать тебе про дурной мой сон. Но, нашлось время для вздоха, и говорю: смотри, на славный наш праздник песах, отряхнув ладони от праха повседневного и совершив их омовение, откушал я вкусной рыбы, запил ту рыбу глотком-другим кошерного и задремал себе, для малого отдохновения. И в той самой дрёме привиделось мне странное.
Представь, – вот равнина, вся рыжая, ни холма, не деревца, а посерёдке, из края в край лежит неширокая канава и по канаве той течёт красное и на вид мерзкое. А на краешке сидят двое, страшные видом. Один весь синий и на лице, там, где у нас, праведных, брови сходятся - глаз торчит и он, мешуген, тем глазом моргает, часто-часто. А одет, не поверишь, – кафтан добротный, под кафтаном стиранный талит катан, на голове штреймл, из под штреймла пейсы, и все три глаза жёлтые, злые. Второй телом вроде нас с тобой, можно сказать красивый, как Давид. С бородкой и кучерявый, весь голый, на макушке кипа, лицо приятное, но взгляд пронзительный и не добрый, а самое, что мне не понравилось – разговор ведут на идише, прямо ашкенази какие. А ещё, меж ними на рыжей земле лежит странная штуковина, отблескивает по разному и жужжит.
Тот, который синий, засунул руку в эту штуку, поковырял, и говорит:
- Гнева моего не хватает, ждём гешефт, а получаем пишекс. Всё ты, всё ты, Вели, ждём барышей невиданных от твоей коммерции, и что имеем? А имеем мы, Вели, большую тоху..
Поковырялся ещё, вытащил блестящую железку, рассмотрел, поднесши к среднему глазу, фыркнул и выбросил в канаву.
- Пять тыщ лет ждём, получили кусок хлама, где навар?
-Не суетись Савва, – говорит второй, который голый, – на европейской машине приличный был гешефт - оптику венерианам запарили, золото по своим барыгам сдали - одни колёса за дурные деньги ушли. Остатки Шедим  забрал, на Фобосе перепродаёт, днями кассу предъявит.
- Портил ты гешефт с самого начинания, портил, – гнусит синий, – не можешь без театра, дешёвка. Надо было тебе шхину устраивать, Абрашку обрезаться заставить, Мосейке то горящим кустом представляться, то глас небесный являть, скрижали долбить. Только идиот последний придумать мог -  долбить по камню без приличного инструмента, до сих пор пальцы ноют в непогоду. Нет, чтоб поговорить по простому, как еврей с евреем – я тебе то и то, ты мне взамен то и ещё раз то,  нет, манну небесную надо было являть, -сколько доброй крупы псу под хвост ушло. И что со всего того шухера? Между всех дел я тебя, Вели,  спрашиваю – что мы от того спектакля поимели? Пальцы в тохас вставили Мосейкины люди, концы пообрезали, богоизбранными заделались, и пожалте вам – вместо доброго товара имеем мы дешёвку.
Савва опять поковырялся внутри машины, вытащил кучу проводов с гроздью стекляшек, рассмотрел, задумался: – Ну ладно, этот пустяк юпитериане возьмут, поторгуемся. И опять я спрашиваю, какой это навар? Придётся тебе, Вели, вниз спускаться, гнать надо праведных из той НАСЫ, не то мы здесь с голоду попухнем. Надо подправить программку по нашему освоению, что их мешуген президент проталкивает. Следующие посылки с наваром быть должны.
- А ведь ты вечность был против моих проникновений, – голый хитро блеснул глазками. – Твои же слова – при гешефте контакт не желателен, гешефт идёт по схеме - а? Не спустись я тогда к Иувалу, сидели бы мы с пустой мошной.
- Да, - рассвирепел синий. – Не шлялся бы ты на землю, да не придуривался бы, эллинским товаром торговали бы по сей день. Этому скомороху надо мешиахом прикидываться, обрезанных баламутить, покойников воскрешать и рвань напитывать из ничего, а мне опять заботы – с креста тебя снимай, вознесение организуй, и что с того? На полторы тыщи лет гешефт умер, пёс ты смрадный, ни тебе поэтики, не музыки, как слизнуло от твоих фокусов.
-Эль, ты не прав, – говорит голый, – что такое пятнадцать веков? Так, мгновение, а по моим стараниям Шекспира по сей день торгуем, Данте нарасхват, Бетховена распихивать устали…
- Молчи, Вели, ты моего любимчика погубил, не прощу тебе, необрезанному...
- Ну, Адонай, угробил я его, появившись, каюсь, но реквием-то в спросе и цена растёт...
Да, пора мне вниз, раз ты разрешаешь, рынок новинок просит. Эко и Павич больше не идут,  а стоящего более ни пса не видно. Устрою я им пару явлений, чуток растормошу, за одно в НАСА порядок наведу. Слушай, Егу, в музыке после Яшки с флейтой ничего приличного нет, одни негры с репом. Давай, сорганизую я новый прорыв, – голый щёлкнул пальцами,– у меня тип топ получится. Стимульну  я арабов, момент, как говорили мудрые, созрел. В них, в арабах, сей час злости полно, - цимес будет...
- Стимульнёшь ты, новый йом кипур будет… – проворчал синий. Поковырял в аппарате, вытащил колёсико, поднёс к переносице, покрутил глазом, сплюнул и швырнул в канаву. – Давай, Велиал, спускайся, всё одно, хуже некуда. Арабов пока не трогай, - не дозрели. То, что от России осталось, соедини с Китаем и на месте смотри, может индусов добавишь.
- Эль, что же выйдет, где православные, а где буддисты?
- Вот с такого компота может что толковое и выйдет. Кастильцев с инками перемешали – славно получилось.
- А Европа?
-Всё, с Европы мы своё сняли, сдохла Европа. Да, этот из двух братьев, который Стругацкий, жив ещё? Напомни ему про контракт, - пусть отрабатывает за себя и за брата. Ну, ступай, на худой конец прикроем этих, если не будет толка. Затеем новый гешефт. На Плутоне можно поработать и Меркурий тоже наш  по аренде бессрочно. А на них свет клином не сошёлся...
Вот, Ребе, какой странный сон мне приснился. Крепкое уродилось в этот год кошерное. А под конец, тот, который голый, говорит: – Не согласен я, Цваот, с тобой, и прикрыть тебе их не дам, я их полюбил такими, какие они есть...





МЕШУГЕН (мешугене) – чудак
ТАЛИТ КАТАН – нижняя рубаха с кистями
ШТРЕЙМЛ – меховая шапка с широкими полями
ПИШЕКС – он же шванц…
ТОХА – она же тухес - задница
ШЕДИМ – злой дух, демон
ШХИНА – богоявление
ИУВАЛ – изобретатель музыкальных инструментов, прародитель музыкантов
МЕШИАХ – мессия, помазанник
ЙОМ КИПУР – день искупления

Отредактировано vakeli (2007-09-13 01:06:05)