Форум литературного общества Fabulae

Я – В КРАСНОМ – ПЛАТЬЕ!

Город обложили тучи. Дождь шёл каждый день, и хотя песок в часах июня подходил к концу, люди ещё ни разу не выходили на улицу в босоножках и сандалиях.
Я сижу на небольшом подиуме у батареи под окном и жую хлеб с толстым слоем повидла. Впереди очередной скучный день. До моего выхода на работу ещё сорок пять минут, муж ушёл пятнадцать минут назад. Я помахала ему в окно, он чуть улыбнулся как обычно и скрылся в облаке крупнокапельного тумана или мелкокрапчатого дождя, это уж как кому нравится! Каждое утро у меня есть час для себя. Время, когда я могу жевать бутерброды, сидя на полу комнаты и листая журналы или читая книги; время, когда я могу после душа расхаживать голышом по квартире; время, когда я становлюсь той, кем мне всегда хотелось быть.
Сегодня я ем хлеб с повидлом, крошки падают на пол, капелька повидла испачкала белоснежную занавесь – ничего, я вернусь с работы раньше мужа и успею всё пропылесосить,  почистить. Из моих слов можно заключить, что мой супруг один из потомков Синей Бороды, нет-нет, совсем не так. Просто он любит, чтобы все было comme il faut! Я стараюсь соответствовать. Но это мой выбор, моя игра. Мне нравится представлять, как рассердился бы муж, заметив, что я веду себя неадекватно. Я вообще много чего люблю представлять себе. Как было бы если бы…
Сначала моя мама, потом муж рядом заставляли  меня невольно смиряться с обстоятельствами и вести себя так, как этого ждут окружающие. Отличные оценки в школе, а потом в институте, строгие костюмы неброских цветов, волосы, убранные в гладкую прическу, тихий голос, негромкий смех – Серая Мышка, такой я нравилась окружающим, а может, они все просто привыкли. И никто на свете не догадывался, что я мечтаю быть вычурной, изящной, немного стервозной. Носить большие шляпы (как героиня какой-то старой песни), декольтированные платья, нескромное бельё, колготы «сеточкой». Я всё время выдумываю какие-то истории, внутри себя шепчу безумные монологи, обращаюсь к незримым, а значит, несуществующим собеседникам. И Боже, как внимательно они слушают меня, как удивляются моему остроумию, восторгаются  моим вкусом.
Что же, пора на работу! И снова ждут меня суета, болтовня, какие-то люди, какие-то тягучие раздумья, проблемы, вопросы которые нужно разрешать.

*  *  *
Кто только не приходит в наш маленький, вечно холодный музей. Обычно, внимают, затаив дыхание, приезжие туристы. Несчастные пытаются отыскать в скудости экспозиции и монотонности экскурсии Высокий Смысл. Смешны их напрасные ожидания.
Аборигены ведут себя проще - забегают, прячась от дождя или мороза, надеясь найти здесь немного тепла, или на какие-нибудь очень уж особенные выставки.
Сейчас сезон абитуриентов и школьников, работающих и в свои каникулы. Серьёзные и ветреные, целеустремленные и беспечные, лица меняются как в калейдоскопе, я не стараюсь их запоминать, мне это ни к чему. Зачем привязываться к тому, кто никогда не будет рядом, а стоит внимательней присмотреться к кому-нибудь и сразу протягивается ниточка, я начинаю испытывать тревогу за совершенно постороннего человека и отчаянно люблю его. Люблю час, день,  неделю… Пока не сотрётся окончательно след, оставленный в моей памяти.
Я вернулась в свою каморку после чаепития и вздрогнула, раздвигая серебристо-серые портьеры, скрывающие дверь. От стены справа на меня смотрели пронзительно-вишнёвые глаза. Вишнёвые глаза в обрамлении длиннейших ресниц. Лёгкий тёмный пушок над по-детски пухлой верхней губой. Родинка на самом краешке губ слева. Вьющиеся пряди аккуратно подстриженных волос над красиво изогнутыми бровями.     Такого просто не бывает! Этого не может быть. Незнакомец из моих девичьих грёз. Как долго и безуспешно я ждала Его. И он пришёл.
Знакомый Незнакомец был весь в капельках июньского дождя и мне казалось, что его горячая кожа испаряет влагу и вокруг него бледным нимбом колышется лёгкий туман.  Он что-то говорил, а я не могла оторвать глаз от него. И совсем было неважно, что мне уже не шестнадцать, а в два раза больше. Неважно, что я замужем семь лет и по привычке люблю своего мужа. Просто этого человека я обожала всю свою жизнь. Он всё говорил что-то, и мне  пришлось вынырнуть наружу, чтобы понять чего он хочет от меня.
- …реферат к тридцатому августа… уезжаем на два месяца… надо успеть… – слышала  я, всё ещё не вникая. Вдруг почувствовала, что он заметил, что я ничего не понимаю, и сердце так и подскочило к горлу, перекрывая дыхание – наверное, я испугала его, и он сейчас повернётся и побежит вниз по лестнице с чугунными перилами, хлопнет дверью, заставив вздрогнуть от неожиданности  вечно дремлющую престарелую гардеробщицу и кассира.
- Я могу помочь вам, – сухо ответила я. – Теперь повторите свою просьбу медленно и разборчиво.
Мне хотелось справиться со своей тревогой и в то же время поставить его на место. Какое он имел право опоздать на столько лет и, придя ко мне, не узнать? Как он может смотреть на меня и не видеть ту настоящую Леди, что скрывается за Серо-мышьей маской? Как он может говорить о чём-то ещё, кроме как о  нас двоих?
- Т-творчество местных п-поэтов, – чуть запинаясь, проговорил он и покраснел. Мне всё-таки удалось вывернуться и остаться на высоте. А его смутила моя деловитость и тон, не терпящий прекословия.
- Нам нужно выйти на улицу. Наша библиотека находится в другом здании. Минуту, я возьму зонт.
- Н-не надо. У меня есть. То есть, хватит на двоих.
Я улыбнулась. Улыбнулась Я – Настоящая! Та, другая – моя оболочка, первой подошла к лестнице и чуть быстрее обычного, начала спускаться вниз. За нами захлопнулась массивная и такая древняя, что от неё все время отваливались кусочки, дверь, и, пока Он возился с дорогим японским зонтом, я трепетала от близости его тела. Этот юноша, почти ребёнок, шумно сопел над моим ухом, когда плечом к плечу мы шли под малиновым с иероглифами зонтом к маленькому приземистому домику, где располагалась наша крошечная, но иногда незаменимая библиотека.
Я по обыкновению долго возилась с навесным замком, мальчик позади, видимо, занервничал,  потому что предложил помощь.
- Не имею  права давать ключи посторонним, – всё тем же непримиримым тоном ответила я и, наконец, справилась с преградой. Нашла папку, и протянула мальчишке.
- У нас есть читальный зал, работать с материалом придется там, на дом не выдаём.
- Я знаю, – дрогнули в улыбке его губы, и я вдруг узнала, что он меня совсем не боится и весь мой фарс разгадан с самого начала. Взгляд его был оценивающим, дерзким, вызывающим и странным образом прекрасно сочетался с трогательной родинкой на по-детски пухлых улыбающихся губах.
    Мы вышли из библиотеки и одновременно посмотрели на чугунные ворота, сплошь заплетённые диким виноградом, из-под которых убегала вниз на противоположную сторону улицы извилистая дорожка. По мокрым выпуклым булыжникам скакал дождь, яркие купы гераней в больших керамических горшках ласково зазывали хотя бы на минуту забежать  в кафе, выпить чашечку шоколада. Маленькое кафе с затемненными розовато-коричневыми стеклами, с гладко выполосканными дождём, полуистёртыми широкими ступенями, с маленькими уютными столиками, на каждом из которых стоит в миниатюрной вазе крошечный букетик анютиных глазок. Юноша схватил мою руку и многозначительно повёл глазами.
    Я судорожно сглотнула и осторожно кивнула, боясь нарушить очарование мгновения. Но едва мы сделали несколько шагов по направлению к воротам, торопясь укрыться от дождя и одиночества в кафе, запах шоколада и ванили уже щекотал наши ноздри,  меня позвали к телефону!
…лишь на сотую, нет, тысячную долю секунды я какой-то частью существа откликнулась на зов… когда я снова взглянула на кафе с его геранями… его больше не было, как не было и булыжной улочки, только дождь и аромат шоколада оставались  с нами… нет, уже только со мной… Незнакомец неуловимо отстранился, хотя по-прежнему, мы шли под одним зонтом. 
Звонил муж, сказал, что он ждёт меня в постели, с температурой и насморком, потому что его поймала простуда. Первая часть фразы интереса не вызвала, конец её рассердил меня.
- Поставь градусник, выпей чая с мёдом, – безразлично посоветовала я и, положив трубку, поднялась в кабинет к начальнице, надо было отпроситься домой пораньше.
- Я приду ещё, – многозначительно пообещал мой Незнакомец, возвращая папку, – Я не успел. До свидания.
Я кивнула.
*  *  *
Он и в самом деле пришёл с компанией молодых людей и девушек. Стоял июль.  Жара, как прежде дождь, измучила всех. До отпуска оставались считанные часы, и я сегодня прибежала на работу в тонких «летних» джинсах и майке.
- Мы хотели послушать экскурсию, – ленивым голосом протянул он. Девицы захихикали, словно расслышали подобно мне, нескрываемое самодовольство в его голосе. Вишнёвый взгляд скрывался в сени ресниц, но вздрагивали  в улыбке детские губы.
- Вас немного, экскурсию придется оплатить как обычной группе в пятнадцать человек, – я не отрывала глаз от его лица, пытаясь сорвать печать невозмутимости. Или это не было притворством, и он решил покрасоваться своим приобретением перед друзьями.
- Нам уже сказали, – терпеливо выслушав, ответил он и насмешливо задержал взгляд на вырезе моей легкомысленной майки.
Я взяла указку и повела их по залу, рассказывая о мистериях Древнего Египта, совершенно не соображая, что говорю. Его взгляд прожигал на мне майку, руки вспотели, во рту напротив пересохло.  Заканчивая рассказ, я по привычке держала указку обеими руками и вдруг сломала её. Раздался сухой щелчок, одна впечатлительная барышня взвизгнула. Я улыбнулась на прощанье всем и направилась в свой кабинет. 
- Вы похожи на Анжелу Верде, – услышала я негромкий голос за спиной. – Тот снимок, где она в красной майке… Я хотел сказать, в красном платье…
- Экскурсия окончена, теперь вы можете сами походить по залу и ещё раз осмотреть наши экспонаты. В мой кабинет вход посторонним воспрещён.
- Это вы уже говорили!
Его голос привёл меня в ярость. Чего добивается этот сопляк? Ему нравится смущать меня и наблюдать под микроскопом? А я как восьмиклассница не могу справиться с эмоциями и тушуюсь, словно мне есть что скрывать. Я развернулась не зная, что могу сделать в следующий момент: отвесить пощёчину – истерично, столкнуть с лестницы –драматично! Я не сделала ничего этого. Повернувшись к нему, я увидела, как в вишнёвых глазах мерцает нежным светом мольба. И тревожно приоткрылись в ожидании поцелуя влажные губы. Я  поддалась искушению и запуталась в паутине его по-детски жадных объятий.
…Я лежала на траве, бездумно глядя на изменчивые облака, а он собирал под деревьями плоды и приносил мне… это были жёлто-розовые персики-недотроги, сок стекал по их пушистым щекам ему на пальцы, а с них, прямо в мой рот… потом он приносил вишни и рисовал кисловато-сладкими ягодами на моих губах, мы раскусывали их пополам, и целовались, смешивая тёмный сок с солнечными лучами… и конечно, яблоки... вечные плоды греха… Мы  пробовали яблоки одно за другим… морщились, если они были слишком терпкими, незрелыми, отбрасывали в густую траву… стонали от наслаждения, когда было сладко… так сладко, что сбивалось дыхание  и умолкало сердце….
Мы позволили прилететь птицам, и они спускались вниз, клевали плоды, следя за нашими движениями блестящими вишнёвыми глазами…
Потом опустился туман… сизый призрак в неслышных одеждах… он смежил наши веки… налил усталостью наши руки и ноги… мы были… были…

*  *  *
- Тебе не пора спать? – муж вышел из туалета, ещё слышалось журчание воды за дверью.
- У меня отпуск, – не отрывая взгляда от стакана с пузырящейся водой, ответила я.
Днём я бродила от киоска к киоску, пытаясь найти журнал с Анжелой Верде, киоскёры только плечами пожимали, и я уже начала  приходить в отчаяние. Я  испугалась, что её вообще не существует в природе, а значит, я снова создала вокруг себя незримый, то есть, несуществующий мир. Но мне хотелось, чтобы это была реальность! Впервые в жизни!  И я хотела существовать в этом реальном мире. Но Анжелы Верде нет, а значит, нет ничего другого…
- А, Верде? Да где-то тут в «уценёнке», – бойко ответил парнишка в чёрной майке с какими-то рок-монстрами. – Посмотрите сами.
Я благоговейно протянула руки к стопе потрёпанных журналов и заметила, как сильно дрожат мои пальцы. Вязаная мода для малышей, вышивка, рукоделие, ещё рукоделие, где же? Я машинально вытянула первый попавшийся журнал, решив купить его просто так, в нагрузку, и сразу же под ним увидела броскую красавицу на обложке некогда гламурного журнала.
Конечно, мой возлюбленный очень польстил мне, сравнив с этой нимфой! В блестящие рыжевато-красные локоны, густой волной ниспадающие на глубокое декольте винно-красного платья, вплетены диковинные цветы, невообразимо длинные ноги по щиколотки погружены в голубую воду и вокруг них обвиваются неземные травы, прозрачно-зелёные глаза обещают… Чёрт возьми! Ничего они не обещают! Кто она такая, эта заморская  дива? Она где-то бесконечно далеко… Ближе звёздное небо.
Я стану ею. Нет, я буду лучше! Я – здесь, я – рядом, я живая и тёплая!

*  *  *
Подобно Грею, я с одержимостью искала тот самый верный цвет. Но мне нужен был не алый, совсем иной красный. Цвет вина, мерцающего на просвет в стеклянном бокале. Цвет, собравший в себе все оттенки солнечного лета, пахнущий одновременно и вишней, и морем. И я нашла его.
Не слишком дорогая ткань, тонкая шелковистая на  ощупь, блестящая, словно крыло переливницы.   Продавцу не понять моей радости. Девушка начисто лишена воображения. Но она рекомендует мне машинные иглы, подбирает замок-молнию, нитки и я ухожу счастливая, оставив в душном салоне   невидимое облачко своих фантазий ей в подарок.
В этот день зарядил дождь, а я кроила на полу лоскут, казавшийся мне живым, я даже видела, как пульсирует кровь в переплетениях его нитей. Клацали блестящими челюстями ножницы, вспарывая винно-красные волны, бегал, суетился мелок, замирая на берегах мерцающего  моря, и снова щёлкали ножницы, прихотливо изменяя его линии.
Сухо, деловито стучала по видимым ей одной рельсам, допотопная швейная машинка, изъятая из пыли и забвения.  Путались нитки и мысли, наспех глотались какие-то пельмени и соки, что-то я обещала телефонной трубке. Шилось платье…

*  *  *
А я не смею думать о Тебе,
Судьбою не дано такого права,
Я между звёзд плыву на корабле,
И рассуждать пока пытаюсь здраво.

Что в гавани твоей? – Огонь очей,
Безумие короткой, терпкой ночи.
Но вспыхнет утро, и опять  ничьей,
Я окажусь одна в кругу порочном.

И день за днём  промчится череда
Однообразных и унылых буден.
И так уютно сложатся в года,
Мгновенья, где тебя со мной не будет…

Жаль прошлого, а будущего сны
Безоблачной не предрекают  яви.
Но  отказаться трудно от весны,
И есть ли у меня такое право?..

*  *  *
Конец августа. Лето обмануло, и на этот раз… Обещано было так много, но сквозь пальцы  пролились напоённые солнцем дни и только запах горячей сосновой коры ещё таит привкус надежды на вечное лето…
Пританцовывая на острых каблуках, в чёрных «сеточкой» чулках и винно-красном платье на узких бретельках я спустилась по изъеденным вездесущим временем деревянным ступенькам библиотеки. Глядя на вершины деревьев, повернула к чугунным воротам по уложенной булыжником улочке, отодвинула длинную виноградную плеть, мешавшую движению створки, и, улыбаясь тёплому вечеру, двинулась  к шоколадному кафе.
Он уже ждёт за нашим столиком, у самого окна. Избитый киношный штамп: одинокая роза, придерживаемая мужской ладонью, словно цветок может вспорхнуть с молочно-белой скатерти и улететь в наливающийся закат. Но Любимый так свеж и юн, он очень наивен и не догадывается, что это уже было. Он чуть напряженно всматривается в моё лицо и весь превращается в улыбку. Неуклюже поднимается с места и принимается ухаживать за мной так же по-детски, неумело. Аромат ванили и горячего молока кружит мне голову, и я медленно таю как мороженое в кофейной чашечке.
Юбка моего платья нежно льнёт к ногам, и взгляд моего Мужчины задерживается на её крае, застывшем немного выше колен. Потом он скользит выше и выше, там, где в глубоком вырезе поблёскивает крошечный фианит, обрамлённый тонким серебряным шнурком. Его дрожащие пальцы бережно убирают светло-русую прядь моих выпущенных на свободу волос, за плечо, открывая мое лицо для поцелуя. Приносят шоколад в керамических чашечках, пирожные и вишню в крошечных корзиночках. Нам хорошо…
Уходит лето.

*  *  *
Истончились ароматы, закат размыло чернилами сумерек, и я бреду по серой безликой улице, где виноград никогда не увивает чугунное кружево; где никогда не дрожат в струях дождя пышные герани в керамических горшках; где никогда не подают шоколад в маленьких чашечках; где не поёт на французском, тоскующая о любви прекрасная рыжеволосая Милен; где вообще никогда не говорят по-французски…
Большой затененный вязами и тополями двор, железные потёртые качели возле вечно латающейся скамейки, шум машин и грохот сковородок за давно немытыми кухонными окнами.
Дома включают свет, но туда идти мне не хочется. Я опускаюсь на качели и, склонив голову к пахнущему ржавчиной стержню, поддерживающему доску, медленно покачиваюсь, убаюкивая мир вокруг себя.
Ночью холодно, но мне не хочется в тепло. Свет в Доме не гаснет. Что делает Муж? Какие мысли скрипят в его голове, не укладываясь в привычную схему? Что вообще он делает в моей жизни?
Теперь, когда я в красном платье, ему ни за что не определить мне прежнее место ни в своём Космосе, ни тем более, в моём.
Чёрная кошка в темноте находит меня и беззвучно прыгает на колени. С нею теплей. Мы ждём Осень.

*  *  *
Осень пришла в сером тумане, она пахла холодной росой и арбузом. Она привела с собой свет разленившегося солнца, он брёл за нею на мягких лапах, потом упал возле моих ног, тепло мурлыча.
Человек вышел из подъезда. Он был обречён на безнадежность. Отчаяние  и безысходность исторгала вся его поникшая фигура. Он провёл ладонями по щекам и подбородку, словно омывая их, потом посмотрел в мою сторону. Замер на миг, потом резкими, вспарывающими туман шагами приблизился ко мне и наотмашь ударил по щеке. Вся сила удара пришлась на струны качелей, но я заплакала. Он опустился на колени и, прижавшись тёмной головой к моим ногам, замер.
- Я думал… Думал никогда не увижу тебя больше… Зачем ты так со мной… Где ты была? С кем? Он тебя обидел?
- Что? Ты разве не видишь? Я – в красном платье и меня никто и ничто уже никогда не сможет обидеть! Я – другая! Не такая, какую ты хотел видеть рядом с собой. И уже не смогу быть прежней.  Ты уверен, что мы будем вместе?
- Я… Я просто очень люблю тебя… – он прерывисто вздохнул, словно собираясь с силами и неловко вытер слёзы. – Скажи, ты ведь никуда не уйдёшь? Я не могу никому тебя отдать… Я  просто очень тебя люблю…
Я коснулась пальцами его лица, он прижал мою ладонь к губам.
- Куда же я от тебя уйду, дурачок? Обещай мне только одну вещь…
- Какую?
- Нет, пообещай, вслепую, не зная, что я попрошу…
- Но, это может быть, невыполнимое обещание… Я так не могу…
- Вполне выполнимое…
- Хорошо, обещаю!
- Обещай, что мы никогда не поедем в Париж, и  никогда не будем пить шоколад в кафе, где у входа цветёт герань…

*  *  *
Я снова стала другой! Прелестная кудрявая мордашка в коляске – это мой ребёнок! Иногда, прогуливаясь с коляской, я встречаю Его. Он подстриг волосы, немного обрюзг, на его лице редко играет улыбка. Меня он, конечно, не узнаёт.
Как не узнаёт, проходя мимо надменного, корнями вросшего в землю музея, ту улочку, что внезапно становится булыжной и убегает к кафе на другой стороне дороги.
Мы оба стали другими: и я заново полюбила своего мужа, и Он встречается с одной и той же барышней, которое лето подряд. И Он даже не догадывается, что я до сих пор ношу на себе то волшебное лето, окрашенное в винно-красный цвет нашей Любви.