Форум литературного общества Fabulae

Письмо шестое
                 Прасковья Ш*** - Алине Валкановой
                     Из Царского Села в М*** уезд

                                                                       4 сентября

Вновь здравствуй, ma cherie. О причине долгого моего молчания ты узнаешь из письма, которое придет одновременно с этим, так что читай сначала то, оно помечено десятыми числами августа. О скольком же мне предстоит рассказать тебе! Но начну я с событий, так сказать, общественных, политических, а затем уже перейду к нашим семейственным. Во-первых, сегодня флигель-адъютант  ротмистр князь Суворов, внук великого  полководца, примчался в Царское Село с известием: Варшава была взята и оккупирована фельдмаршалом Паскевичем un fait d`armes brilliant; три линии окопов, прекрывающих город, были взяты штыковой атакой. Наши войска проявили высокую доблесть и покрыли себя славой в этом ожесточенном сражении, которое продолжалось сорок восемь часов, в этом положении, имея противника у ворот города и в таких превосходных силах,  поляки во время начатых переговоров требовали еще старых границ. Наконец, возможно для того, чтобы избежать разграбления, Варшава сдалась (27-ого), армия заключила ряд капитуляций, она вышла через Прагу, направляясь в Плоцк. Всего наших пало 6000 человек. Фельдмаршал граф Паскевич, раненый в бок, сказал: u moins j`ai fait mon devoir. Мартынов и Ефимович убиты, Гейсмар ранен.
Гвардия все время стояла под ядрами. Суворов был два раза на переговорах и в опасности быть повешенным - государь пожаловал его полковником  в Суворовском полку. Паскевич получил титул светлейшего князя Варшавского. Взятие под стражу еще не началось. Государь тому удивился, все мы также.
Во-вторых, на днях скончался в Петербурге фон Фок, начальник  третьего отделения государевой канцелярии (тайной полиции). Государь сказал: j`ai perdu Fock, ie ne puis que le pleurer et me plaindre de n`avoir pas pu l`aimer.
Все эти новости я узнала от Пушкина и Россетти.
А теперь, mon ami, перейду к известиям моей, или нашей, семейной жизни. Додо вернулась домой, цела и невредима, несколько дней назад - то был вечер первого дня, когда установилась сухая и довольно теплая погода. Буря, повергшая в ужас все окрестности, в том числе и отдаленное Парголово, продолжалось до того четырнадцать дней; дороги еще до сих пор почти непроходимы. В эти дни, когда бушевала стихия, сестрица нашла укрытие в дачной местности Парголово, под Петербургом, в доме Одоевских. Она два дня пролежала в жару, но, к счастию, все обошлось благополучно. Все Царское ликует, получив известие об окончании военных действий, также говорят, что в Петербурге холера прекратилась. Государь собирается вскоре вернуться в столицу. Думаю, maman согласится со мною, и мы также в ближайшее время последуем туда.
У нас все благополучно, и кроме недавнего возвращения Додо в семье еще одна радость: моя  belle soeur  Аглаэ ждет ребенка, и к маю следующего года я имею счастие ожидать племянника или племянницу.
Приезжай поскорее в Петербург, ma cherie, - эта зима обещает быть весьма щедрой на балы: после стольких месяцев войны и холеры все хотят, наконец, повеселиться. Приезжай непременно, и поскорее пиши ко мне, пока сюда, в Царское: по крайней мере весь сентябрь мы проведем здесь - это самое пленительное время года, любимое и мною, и maman, и Додо и, кстати сказать, нашим знаменитым стихотворцем и добрым соседом Пушкиным. Он сам так и сказал мне: «Вдохновенье, Полина! Эта золотая осень и близость незабвенных воспоминаний юности питают во мне вдохновенье…» Только представь себе, Алина, я имею счастливую возможность видеть и слышать Пушкина, да - автора «Цыган» и «Онегина», как бы мне хотелось поговорить с тобою, разделить все  эти впечатления! Погода сейчас стоит на удивление сухая и теплая. Даже жаркая, какой не было и летом. Золотые листья заполнили всю нашу веранду, где мы ежедневно завтракаем и ужинаем, они стелятся по дорожкам парков, усыпают наш сад. О, как очаровательна ранняя осень в Царском Селе! Но как жаль, что ты, моя дорогая, не видишь всего этого. А сейчас я должна одеться к обеду, на который званы Вера Федоровна Загряжская и Ветровские. Вольдемар также будет здесь…  но о нем я тебе расскажу, когда ты приедешь, незабвенная Алина, так что к октябрю непременно будь в Петербурге - я очень тебя прошу, ma cherie, а пока прощай и будь здорова
                                                            вечно твоя подруга, 
                                                             Полина Ш***

P.S.  10 часов вечера в тот же день
Перечитала письмо и увидела, что не написала тебе, о каких  незабвенных воспоминаниях говорит Пушкин. Здесь, в Царском, находится Александровский Лицей, где великий поэт наш, как и Миша, провел годы юности. Пушкин был лицеистом самого первого выпуска, 1817 года. Он часто посещает милые его сердцу места, иногда в сопровождении моего братца. О, Миша так рад этим прогулкам, так горд, что у него есть общее с Пушкиным!
Вот и все, что я хотела дописать. Вновь прощаюсь с тобою, ma cherie, с неизменным стремленьем как можно скорее видеть тебя и с глубокими пожеланиями всего наилучшего
                                                    тебе и твоему семейству,
                                                     всегда тебя любящая,
                                                                         Полин.

                                Журнал Евдокии

              Кое-где сейчас листья еще зеленые – не изумрудно, а изжелта-зеленые, как мои глаза. В основном – это на тополях, а на кленах и яблонях они золотые, с разливами багрянца. Этот изжелта-зеленый цвет необыкновенно прелестен в листве, а во взгляде, на мой взгляд (невольно получился каламбур, шутить я сейчас совсем не могу), в глазах – он некрасив.
Помню (как не помнить!), как Володя целовал мои глаза, а я просила его вглядеться в их цвет, каким он его находит, говоря, что он вовсе не красив, и что в отрочестве я очень от этого страдала, непременно желая себе черные, как у Пашеньки, или голубые, как у Мишеля. Володя умиленно смеялся, требуя закрыть глаза, снова долго целовал их, а потом говорил, что они прекрасны, что они тают медом сладострастья. Я в негодовании прерывала его: мне Володя милее, когда он спокоен, в порывах он как-то неестественен, как обо мне всегда говорит Миша, как я сама это чувствую…
Мы с Володей схожи настолько, что нам не было нужды говорить о себе, мы, словно зеркала, отражаем души друг друга. Наш характер – это застылый пламень, который прорывается наружу только тогда, когда мы вместе, да еще, когда Володя играет.  Д встречи с ним я не подозревала в себе никакого огня, пусть даже застылого. Когда сливаются эти тлеющие огоньки в один огромный, всепоглощающий…впрочем, нет слов, чтобы описать это.
Понимаю, что может Володя любить меня, как отражение души своей, но зачем он говорит о внешней моей прелести – нестерпимо сознавать, что он может быть нечестен со мною.
Во мне нет ни живости, ни грации, ни очарования сестры моей, стан мой вовсе не гибкий и не стройный - к чему все это перечислять, я вовсе не красива, вот и все. Разве что к месту будет стихотворение г-на Баратынского:
Есть что-то в ней, что красоты  прекрасней,
Что говорит не с чувствами - с душой;
Есть что-то в ней, над сердцем самовластней
Земной любви и прелести земной.
Но любовь наша именно земная, она доставляет земные страдания, пронзительные и нестерпимые страданья. Их, как может, облегчает maman своею бесконечною добротою ко мне.
Пашенька еще совсем дитя: она узнала, что его зовут Владимиром, и непрестанно теперь повторяет: «У меня Володенька (она увлечена сыном Ветровского), и у тебя Володенька!» - так радостно, словно мы с нею две барышни-невесты, полюбившие, по случайности, двух Владимиров, которым не терпится стать не только тезками, но и родственниками, женившись на сестрах! Милая Поленька, по крайней мере, ты не будешь страдать так, как я - уверена, этою же зимою твой Володенька посватается к тебе. а мой…я не могу даже назвать его моим!.. Хочется открыться Пельажи, Александрине, но…никак не могу признаться себе, что не до конца доверяю моим лучшим подругам -  в мыслях моих против воли проносится: «Они светские девушки…»
Сегодняшнее утро провела я у Аглаи, которая чувствует себя не совсем хорошо, что обыкновенно в ее положении. Миша так трогательно заботлив, он повзрослел - эта ранняя женитьба в действительности  изменила его к лучшему, думаю, отцовство повлияет еще ощутительнее.
Володя так хочет стать отцом…это затаенное страстное его желание, как жаль мне его! Наше дитя с ним…О, нет, я снова перешла к тому же, следует писать о другом, думать о другом…
Письмо от Дениса внесло немного радости в мое существование - теперь я спокойна за кузена, он жив и невредим, возвращается в Петербург в рядах торжествующего войска. Он сообщил и о нашем М-ском соседе Алексее Григорьевиче М***, добром  приятеле Миши и прежнем воздыхателе Поленьки - он был тяжело ранен при Остроленке: пуля пробила плечо. Сейчас, к счастию, он оправился, и в составе полка своего (лейб-гвардии драгунского) также возвращается в столицу, где, по словам Дениса, останется на зиму. О, входят Ветровские, мне должно закончить излияния несчастной душим моей.
                            В тот же день, 11 часов вечера
Бывают в жизни моменты, когда тоска, неотступная и безысходная, становится острой до пронзительности, когда расстаешься со всякою надеждою на счастие, когда просишь у Бога только бесчувствия или смерти. За ужином, сидя напротив Ветровского, я переживала ужаснейшие минуты
жизни моей - он смотрел на меня с такою любовью, с такою искренней нежностью; я не поднимала глаз от своей тарелки, но то не спасало меня от его неотрывного взора. Раньше мне не было так невыносимо в обществе Ветровского, теперь же, в первую встречу после моего возвращения, я вдруг почувствовала себя так плохо, мне стало так горько… Произошло это, как я теперь понимаю, по двум причинам: ощутив в полной мере, что значит любить без надежды на будущее, я осознала вдруг всю глубину страданий несчастного Ветровского, которые много превосходят мои - он любит безмолвно и безответно, я же чувствую всем существом своим незримое присутствие любящего Володеньки…также нестерпимо сознание того, что Ветровский смотрит на меня с теми же чувствами, что и он. Почему раньше я не думала о Павле в такие моменты? - сейчас я понимаю: я не любила его. Да, я думала, что любила, а это была всего лишь придуманная любовь к придуманному мною человеку, которого на самом деле не существовало в Павле. Я поняла это только сейчас, когда Володя говорил мне о своей бесприютной юности, об идеале, представлявшемся ему во снах, который лишь теперь он встретил во мне, а тогда, несчастный, жестоко ошибся, приняв за его воплощение по-матерински его полюбившую, но совершенно чуждую ему душою будущую жену, Ольгу Степановну. Он женился, а я была еще ребенком в тот год, ничего не ведавшая, перенесшая всю нежность пробудившегося сердца, всю способность к мысли и чувству на несчастного названого брата моего…
О, если бы я могла быть в то время в Москве! Милый Володенька выпустился тогда из Благородного пансиона (который окончил отлично, оставив имя свое, выгравированное золотом на мраморной доске, рядом с именами Жуковского и Н.Т.). Представляю, каким прелестным худеньким юношею был он тогда! Как блестели его прекрасные, большие серые глаза, когда он председательствовал в Обществе любомудрия с Веневитиновым! Он мучительно искал тогда странный свой идеал - смешно и горько! - среди московских гостиных, в этом обществе, что так верно изобразил Грибоедов (дальний родственник Володи). О, злая насмешка судьбы!.. Зачем меня не было  тогда в Москве? Чувствительное и одинокое его сердце, не раз обманутое, принимало Ольгу Степановну - оно  не ведало тогда, что есть на земле другое, тогда еще младенческое, сердце, что бьется созвучно с ним…
Когда б он знал!..