Форум литературного общества Fabulae

Часть 1.

I.

Неразделенной болью падающих столетий
Я стою перед домом с радостным чувством воли.
Руки опустятся, как на голое тело плети,
Будешь кричать, чтобы я тебя успокоил.

Я разделяюсь на два и бью со смыслом.
Ветер тревожит волосы Вероники.
Множатся в них и растут через тело мысли,
Переоформившись в строки, листы и книги.

Мост через Мойку как первый распахнутый камень,
Мученик совести в горечи Петропавловки.
Я бы хотел тебя удержать руками,
Только слезы с ладоней срывались и капали…

Ветер мешал столетья со звездами,
Но это было раньше, до нашей встречи.
А в голове мелькали простыни, простыни…
Белый сплошной зигзаг и черный вечер.

Ослепительное вдохновенье погасло и скрылось в угаре…
Чьи то стройные ноги по белой черте шагали…

II.

Ты проходила в тумане мимо раскрытых окон,
А с канделябра, сгорая, падали свечи в руки.
Ветер гасил огонь, и бабочкин кокон
Шелковой нитью раскручивался в испуге

И объяснял мне поток совершенных истин:
Высшая цель скрывается в центре Непала,
Время не будет стоять, как часы, на месте,
Короток век бабочки Адмирала.

Тень расползалась и снова сходилась в центре.
Руки сплетенные станут гнездом случайно…
Ставить столбы на каждом пустом километре –
Это привычка, которая так печальна.

Голые сосны нацелены в небо стволами –
Каждый их выстрел во мне отдается болью.
Если они не станут мачтами и куполами,
Значит им суждено остаться со мною

Тебе остается друго буквальное дело –
Быть на черной доске белой полоской мела.

III.


Я поднимал украдкой падающие ресницы
Ровным движеньем губ, обещавших многое,
Но возвращались с юга пропавшие птицы
И оглашали воздух смутной тревогою.

Я любовался птицами, как окурками,
В пепле воды роящихся светлыми пятнами,
И прохлаждался темными переулками,
Пыльной разъезжей и мутной немой Фонтанкой.

И, находя какой-то удачный угол,
Где нет ни домов, ни ниток трамвайных линий,
Я уходил, а потом непременно путал
Время и место, и мы его не находили…

Ты улыбалась, во всем обвиняя лето,
И убегала, как солнечный луч, в неизвестность.
Я ревновал тебя к миллионам жителей планеты,
Но никогда не думал, что надо платить за верность.

Я понял свои ошибки, но было темно и поздно.
В небе поздним прозреньем горели погасшие звезды.

IV.

Кто же из нас остался – это было вопросом.
Многие лета повешены в серой дымке.
Мог караванщик путь находить по звездам,
В юности не слыхав ни одной пластинки.

Как в мостовую намертво вмерзший камень.
Я не мог оторваться, чтоб не исчезнуть
В безумной толпе под беспомощными ногами,
Слепо несущими глупые головы в бездну.

Сбросив апломб и тройку, хожу в рванине.
Где те стихи, которые слышит ухо?
Разве нога, что оставит след на равнине
Станет предметом для поклоненья духа?

Тот не высок, кто выше своих желаний –
Радостной болью не дернется всевеличье.
Я поцелую след быстроногой лани,
Если она потеряет свое обличье.

Если, будучи ветреной, пылкой, слабой.
Станет обычной растратившей чувства бабой.

V.

Небо – потемки. Чужая душа – ворота.
Открой, и польется поток откровенной чуши.
Открываю любую книгу – вижу болото.
В котором прыгают голые мертвые души.

Сифилис расцветает ягодами брусники
У тех, кто пил удовольствие в мелких дозах.
Я смотрю на выжженные фотоснимки
Женщин, застывших в самых удобных позах.

Поза один – нескрываемая усталость,
Сытость – легкое утомленье в кубе.
Поза вторая – это любовь и жалость,
Нежные руки и мягкие теплые губы.

Поза еще – нарочитое безразличье,
Вполоборота – единственный взгляд украдкой…
Поза из поз – осознанное величье –
Все хорошо, и, наверное, все в порядке!

Масса снимков, одинаковых и похожих –
Одиноких, несчастных, любимых, забытых и прочих.

VI.

Это – ничто по сравненью с прошедшим летом.
Птицы окрашены цветом летящей тени.
Стену любви подпираешь своим скелетом
И не уходишь только из глупой лени.

Можно остаться и вечною быть опорой,
Можно уйти, бросив дни и слова на ветер.
Можно стать одинокой звездой, которой
Нету места на нашей большой планете.

И, уходя, закрываешь щитами окна,
И, уходя, забиваешь гвоздями двери.
Остановить тебя я, конечно, мог бы,
Только тебе я больше других не верю.

День отодвинул слепую завесу лени.
Лилии в тихом болоте белеют рано.
И, расставаться, быть может, самое время.
Самое время – закончить главу романа.

Годы вызовут к жизни других героев.
Прежних – белым туманом в листве укроют.



Часть 2.

VII.

Зубы завязли в пустых и бессмысленных фразах,
Ласки граничат с бессильем негнущихся пальцев.
Ты для меня – это утром законченный праздник.
Не уходи, и на следущий день оставайся.

Свет, исчезавший в глубинах дворовых колодцев,
День, рассыпающий искры предательских взглядов.
Выйдя из дома, зажмурю глаза от солнца
Женщин, зовущих с лестниц, еще не снятых.

Падали звезды в бокалы с шампанским, гасли,
Но это было в вечер, таких – немного.
Плавились и шипели в кипящем масле
Щупальца одинокого осьминога.

Нравились мне живые и быстроногие,
Золото пышной прически и губы алые.
Глаза откровенные, добрые и одинокие.
Руки зовущие, нежные и одичалые.

Звезда из бокала, погаснув, в груди разгорится,
Стоит немного разговориться…

VIII.

Мысли приходят сами и ищут страданья,
Если один, и с тобой – наслажденье прошлым.
Город и реки в одежде из серого камня
В другие минуты понять до конца невозможно.

В каждом окне – те же мысли и те же проблемы:
Тупость от горечи, жалость и боль – от желанья.
Рыбы, наверное, только поэтому немы –
Слишком они холодны и малы для страданья.

Тело – раскинутый мост через два океана.
Дрогнет рука, и вопьются зубы в предплечье.
Портвейн, опрокинутый в светлое горло стакана,
Скажет мне, как одинок и томителен вечер.

Мозг высыхает и бьется, но только под утро
В пропасти света зажмурит глаза и раскиснет…
Только одна голова поступает мудро,
Двигая членами всех комиссий…

Солнце заходит, касаясь деревьев краем…
Иногда одиночество - может казаться раем.

IX.

Ветреный взгляд… Успокойся, не трожь – это с нами.
Память уйдет и останется боль на столетья…
Меряя спины и ноги женщин шагами,
Видишь во взгляде одну только ложь и ветер.

Синие крыши домов. Где ты видел такие?!
Боже, как все это глупо, дико и больно.
Ты любишь одну, а тебя обступают другие.
И некуда деться. И нету ни сна, ни покоя.

Пей, как лекарство, холодную горечь разлуки.
После оценишь ее благородную силу.
Ты на вершине – к тебе сразу тянут руки,
Падаешь вниз – и тебя лишь толкают в спину.

Бей по рукам и этих, и тех, и прочих.
Бейся за жизнь, не тревожься, ведь все не напрасно.
Ветер знамена на стенах домов полощет…
Не для тебя, не для нас этот громкий праздник.

С нами лишь горечь и боль, и столетья драмы.
Скрежет и скрип одинокой оконной рамы.

Х.

Все бестолково. Лишь люди велики и слепы.
Души скользят, как коньки по непрочному льду.
И на окраине дачи стоят, как склепы.
Между могил я один по проспекту иду.

Суетный день растревожил и смял на мгновенье
Серые стены, как призраки мертвой души.
Чувствую мысли любимой, как дуновенье
Свежего ветра… Мой ангел, лишь ты не дыши.

Красные камни… Брильянты горят, как сосуды
С терпким вином, несомненно, дешевле, чем чувства.
Может вино исцелить от обычной простуды,
А от любви избавляет навеки лишь чудо…

Я в чудеса – не поверю, и нет вдохновенья.
Нет ни покоя, ни сна, ни простого несчастья.
Я иногда ухожу от тебя на мгновенье,
Ну а навеки – увы, не в моей это власти.

Ты управляешь собою, как я не умею,
И оттого я тебя обнимаю, как фею.

ХI.

Думаю, думаю ночи и дни, и – напрасно.
Что это даст для души и для тела неистовых?
Скрытая страсть – это так откровенно опасно,
Если она изо рта рассыпается искрами.

Тот, кто и днем откровенно и сладостно мучаясь,
Ночь проводил в голубом, и открытом для истины,
Он меня не поймет, и, читая от случая к случаю,
Скажет, что это маразм и бездарная мистика.

Я успокою его, убедить не подумая.
Брюсовской логике трудно противостоять.
Только гитара – опять надрывается струнами,
Кто бы там ей не приказывал просто молчать.

Все отошло. И ушло в драгоценную память.
Можно лишь помнить – всего не постигнешь умом.
Как отрезвеешь – увидишь, что нечего ставить.
И остается – ударить. Пятым углом…

Центр затерялся среди бесконечных окраин.
Как сонная килька, в железную банку запаян.


На сайте