Форум литературного общества Fabulae

Дорогие редакторы, простите, что мучаю вас, но хотелось бы знать - туда-не туда? Таких глав ещё штук 20, но не буду вас утомлять всем объёмом.

«РЯДОВОЙ». Повесть.

Глава1. Расставание.

Часть 1

Он прилип лбом к вагонному стеклу. На лице идиотская улыбка. Он беззвучно произносит какие-то утешающие слова маме, стоящей на перроне в окружении его друзей и подруг. Рядом с мамой учительница по русскому языку и литературе Софья Андреевна. Они весело машут ему руками. У мамы уже красное от слёз лицо. Это очень заметно на фоне его любимого платья из серого сатина. Софья Андреевна трогательно прижимается к маме, что-то говорит, показывая на него. Мама ещё больше заливается слезами.
Рядом с ним так же растерянно и ошалело смотрит в окно его новый друг Лёшка. Сам Лёшка из деревни и вид у него деревенский: на копну нечёсанных волос нахлобучена серого цвета молодёжная панама, губы толстые, лицо как будто выросло из носа. Господь, когда творил его лицо, случайно выронил из рук, но в последний момент ухватил за нос. Так оно и осталось.
Но в тот момент, когда тронулся поезд, наш герой не думал о своём новом друге. Он думал о том, что сейчас мама придёт домой и будет долго плакать. А потом, красная от слёз, попьёт чаю и уснёт, нарыдавшись и наглотавшись снотворного. Потом из письма он узнает, что так оно и случилось. Только чай она пить не стала, а уснула сразу, со слезами на глазах.
Он видел маму впереди толпы. Лес трепещущих рук у неё над головой и ... всё. Внутри что-то оборвалось. Мысли побежали, сбиваясь, путаясь, обгоняя одна другую. Полчаса, а может и больше, он просидел в каком-то заторможенном состоянии, тупо уставясь в окно.


Часть 2

Он очнулся от толчка поезда. Скучно и обречённо оглядел вагон. Подумал о начале какой-то новой жизни. Подумал о том, что до областного центра ещё сутки езды и что надо чем-то заняться.
Он поискал глазами своего нового приятеля. Тот оказался в следующем купе и крутил улыбающейся башкой то вправо, то влево. Видимо слушал чей-то разговор.
Он подсел к говорящим и заставил себя понять смысл разговора и суть происходящего, но ничего не получалось. В голове копошились непонятного происхождения мысли, а в глазах стояла вечная картина – пейзаж за вагонным окном.
Он раньше не понимал, что значит – «лететь в пропасть». Теперь понимал. И чем дольше потом было его пребывание в рядах Вооруженных сил Советского Союза, тем медленней и медленней был его полёт. А точнее – падение во времени. Ему было сложно это объяснить даже самому себе, но он это чувствовал.


Часть 3

Выходили из вагона медленно. Он пытался разглядеть в окна знакомый город. Козырёк  модной некогда кепки цеплялся за верхние полки. Он взвалил свой маленький рюкзачишко, в котором ещё осталось что-то от маминых харчей, на плечо и вышел из вагона.
Не успев спрыгнуть с последней ступеньки, он заметил своего дядю. Это Валера. Валерий – как он обычно подписывался в письмах. Он живёт в этом областном центре со своей семьёй: Татьяной – его женой, Олей и Галей – его дочками. Работает в центральной типографии. Хорошо рисует и фотографирует. Иногда этим подрабатывает. И очень прилично.
Стали друг перед другом.
- Привет, Валера.
- Здравствуй, Паша.
Волосы Валеры ровно спадали вниз, как будто он стоял под душем. А Пашкины бритые участки головы, не закрытые кепкой, обдувал ветер и оттого становилось ещё неуютней.
Валера улыбнулся из-под своих темных очков.
Всей командой они обошли поезд и вышли к вокзалу.
На перроне стояла Валерина жена Таня. Она скептически улыбалась. Пашка старался не оторваться от основной группы. Валера с женой шли чуть поодаль.
Шли какими-то безлюдными улицами с безликими двенадцатиэтажными коробками. Остановились перед дорогой, чтобы переждать транспорт. Таня и Валера нагнали их. Теперь он получше мог их разглядеть и запомнить.
У Тани в руках чёрная плащёвая сумка, доверху забитая дорожной едой. Сколько он помнил Таню, она всегда была с сумкой. Это её вечный атрибут. Она работает в столовой. Недостатка в хорошей еде у неё в семье не бывает. И этим она гордится. И её за это уважают. В том числе и Пашка. « Она не виновата, - думал он,- что приходится гордиться тем, за чтобы раньше было просто стыдно. Время меняет всё, и всех, и вся. Чем мы раньше гордились, теперь нам кажется это смешным и уродливым. Что раньше считалось неприличным и скрывалось, теперь выносится напоказ и этим гордятся, мол: ты – не можешь, а я, гляди, - могу. Люди, придумав себе нормы и правила, всё время пытаются обойти их.»
У Валеры в руках фотоаппарат. Тоже неизменный его атрибут. Пашка вспомнил, с какой любовью  и тщательностью Валера сам готовил все растворы, закрепители, проявители. Он хорошо помнил красный свет в ванной, где на его глазах происходило таинство проявления.
Наконец они перешли дорогу. Прошли по тропинке, срезающей путь. Валера попросил Пашку обернуться и щёлкнул фотоаппаратом. Потом через месяц он пришлёт ему эту фотографию. И Пашка опять вспомнит, как плёлся позади толпы, как тревожно и неуютно было сердцу. Узнает на фотографии свои серые брюки, красную клетчатую рубашку, свою кепку и выгоревший от солнца рюкзачок – вечных спутников его школьных походов. Но не узнает своих глаз… Холодных и отчужденных…


Часть 4

Молчаливая группа молодых парней во главе с усатым старшим лейтенантом подходит к кирпичному, серому четырёхэтажному зданию. Так же молча заходит в него. Паша второпях говорит Валере и Тане, чтоб они подождали.
- Может, я сейчас выйду. Выясню: что там да как.
- Так сумку-то возьми.
- Зачем? Сейчас выйду и возьму.
Когда всех новобранцев выстроили в коридоре и начали шмонать вещи, Пашка подумал, что правильно сделал, что не взял сумку. По цепочке пронеслось: забирают чай, сахар и всё что есть вкусного.
Пашка нагнулся над своим рюкзачком и начал бережно распутывать узел. Так же бережно начал всё наглядно выкладывать, чтобы удобнее было всё рассмотреть. Потом сел на корточки и спрятал под себя чай, сахар и всё, что было вкусного. Какой-то солдат хмуро и безо всякого интереса рассмотрел всё, что Пашке было не жалко и перешёл к следующему. Озираясь, Пашка спрятал всё обратно.
Потом все пошли куда-то наверх. Он поддался течению и его вынесло волной на третий этаж. Кто-то сказал, что нужно ждать медицинской комиссии.
Ждать - так ждать. Только и оставалось теперь, что  ждать. И быть готовым ко всему. Зашли в большую комнату с шестью окнами. По обе стороны стояли железные кровати, на которых лежало по матрацу и подушке. На некоторых были одеяла. Кто лежит, кто сидит на подоконнике, уставясь в окно, кто, собравшись кучкой, играет в карты. Пашкина группа расположилась в углу на нескольких кроватях.


Часть 5

Пашка медленно озирается в маленькой и тесной раздевалке. Ищет свободное местечко. Наконец, примостившись, начинает снимать с себя одежду. Кругом трутся друг о друга голые тела. Мелькают разноцветные трусы. Пашка с интересом рассматривает телосложенья. Становится немного весело. В руках появляется папка из плотного картона с бумажками, справками, характеристиками. Он только успевает подумать: «Вот он весь – я. Сам свой в своих собственных руках. Вся моя жизнь в этой папке из плотного картона, подписанной карандашом старательно, но коряво». Мысль свою он додумал уже в первом кабинете.

Часть 6

Пашка набирает номер телефона, который он может сказать, разбуди его хоть ночью. Слышит её голос и не может сдержать улыбку. Это Светка. Светланка. Это она. Он уже потерялся во времени. Он разговаривает с ней. Кончаются двушки. Он успевает только сказать, что перезвонит, чтоб сообщить – когда он уезжает. Всё. И вешает трубку.


Часть 7

Пашка вернулся из кафе. Устроился поудобнее на матраце. Вдруг всё пришло в движение, все вскочили со своих мест, пришлось встать и Пашке. Общее построение на плацу. Это с другой стороны казармы. Потоком его вынесло на запруженный  бритоголовыми пацанами плац. Все были такими разными, у каждого были свои интересы, увлечения, девчонки, заботы, но объединяла их сейчас одна боль. Тупая и тягучая как мамино малиновое варенье. Когда теперь он его попробует?..
Пашка встал в строй и постарался ни о чём не думать. Ни о чём. Он наблюдал за офицерами, которые озабоченно ходили перед строем. Это «покупатели». Так их называют.
Много позже он вспомнит эту картину, когда его командир капитан Сохань будет рассказывать на очередном политзанятии: «…Поехал я в Харьков. Походил по городу. Понравился мне город. Дали мне бумагу, провиант на 130 человек. Приезжаю в военкомат. Так и так, мол, вот такие дела, надо 130 человек. Они мне дают 20 «дел» и говорят: «Половина из них имеет полное право по здоровью не идти в армию.» Делать нечего. Взял я эти папки, взял ребят, выдал каждому по ящику провианта, сели мы в поезд. Взяли мы - сколько могли съесть. Остальное я оставил в военкомате. Они уже там по-своему этим добром распорядились. На 20 человек у нас было два плацкартных вагона. Разместились мы, конечно все в одном. Ехали как баре. Проводник второго вагона набрал себе «левака». Деньги сделал он, конечно, хорошие. Ну, и я в накладе не остался. Я имел с этого дела четыре бутылки креплёного. Но это, конечно, мизер по сравнению с тем, что налевачил он…»
Пашка с любопытством глядел на офицеров-покупателей и чувствовал как падал во времени. Падал…


Часть 8

«Как здорово, что в этом городе у меня есть дядя Валера!» - подумал Пашка, когда тем, у кого есть родственники, разрешили переночевать у них, но с условием, что те за ними придут и оставят в залог паспорт. Валера так и сделал и эту ночь Пашка провел  в домашней обстановке.
Поел горячего домашнего борща, посмотрел телевизор, посидел в мягком удобном кресле и думал, думал, думал… Мысли путались, бежали, суетились и он не поспевал за ними. Его потянуло ко сну и полулёжа, по старой домашней привычке, он решил почитать. На этот раз попался в руки номер прошлогоднего «Огонька». Там было много чего интересного, но в памяти остался только профиль Слуцкого, статья о нём, его необыкновенные своей концентрацией мысли стихи.
Наутро, в 7.30 он был уже у входа в военкомат-распределитель.
Напутственные слова Валеры.
Падение во времени.

Часть 9

Перед строем стоит высокий стройный капитан. Сквозь густые чёрные усы неторопливо цедит фамилии ребят. Идёт распределение. «Названные товарищи» выходят перед строем и поступают в распоряжение своих «покупателей».
Доходит очередь и до Пашки.
Он вразвалочку подошёл к небольшой кучке пацанов. Постепенно она росла. Доросла до 20 человек. Сейчас придет другой человек, который и старше и упитанней, и у которого нет такого затравленного выражения глаз, и заберёт ребят. И он приходит. Но это не тот. Хоть и в погонах. Это дежурный. Он ведёт их в военкомат и заводит в класс на третьем этаже. Он просит их подождать здесь и они начинают ждать здесь.
У Пашки появилась возможность получше всех рассмотреть. Через некоторое время он узнает имена и фамилии всех. Через неделю забудет то, что узнал, но не забудет то, что увидел.
Ребята сидели за г-образным столом. Что-то тихо и весело обсуждали. Пашка улыбался, глядя на всех, и молчал. Его сосед что-то сосредоточенно рисовал пальцем на полировке стола. У него было грустное и усталое лицо с полузакрытыми веками. Потом Пашка заметит, что это его обычное состояние. Был он из разряда пофигистов: армия? – плевать, служба? – плевать, отслужу и вернусь – плевать.


Часть 10.

Дверь распахнулась неожиданно.
Он вошёл весёлый и счастливый. Крокодиловой кожи дипломат мягко опустился на стол. Из его раскрывшейся пасти выпорхнули ручка и листок бумаги. Обладатель дипломата, ручки и листка с радостным любопытством оглядел просветлевшие лица ребят и предложил для начала познакомиться. Это был капитан средних лет. На его голове покоилась чёрная в завитушках шевелюра, облысевшая со лба. Под его прямым спартанским носом раскинули крылья, дотрагиваясь до самых уголков рта своими мягкими щекочущими перышками, усы. Карие глаза глядели прямо  и открыто. Он своим видом вселял надежду на то, что всё будет хорошо. Его мягкий голос, повторяющий за ними их фамилии, как бы говорил: не волнуйтесь, всё ещё образуется, всё будет хорошо, ведь мы с вами – друзья.
На первый взгляд он мог показаться несколько щупловатым, но подбородок, выпирающий вперёд, придавал всему его виду воинственность и твёрдость. Его вид вселял уверенность.
Потом он стал рассказывать о том, где они будут служить. Это будет Белоруссия. Пашка не был там никогда, поэтому слово «Белоруссия» не возбудило в нём никаких воспоминаний и дум.
Воспоминания не пробудились, поэтому он решил попытаться разбудить уснувшее от напряжения воображение. Пашка представил себе огромный серый плац. По его периметру стоят одноэтажные белые мазанки-казармы. Небо очень большое, высокое и пустое. Даже солнца не видно. Возле земли небо голубое, а если поднять глаза, то там наверху оно белое-белое. И мазанки-казармы, и плац – всё залито этим белым светом. На фоне этой белизны выделяются чёрные провалы окон и две зелёные фигуры солдат, а точнее даже – фигурки. Эта картинка останется в памяти Пашки даже дольше той, которую он увидел в действительности. Он увидел…но не будем забегать вперёд.

Часть 11.

Пашка стоит на перроне и смотрит куда-то в сторону. На небо не смотрит, потому что мешает солнце, на землю – потому что тогда не будет видно его лица, а он очень хочет, чтоб она получше его рассмотрела и запомнила. Когда они ещё увидятся?
Светка стоит рядом и, откинув голову набок, смотрит на Пашку весело и изучающе. Пашка смотрит в сторону, но ничего не видит. Он поворачивает своё лицо к её глазам, только затем, чтобы нарушить тишину. А тишина стоит, как на зло, пустая и глухая. Всё кругом молчит: и ребята, усевшиеся на длинных скамейках, и поезд, который через пять минут разлучит их, и вокзал, и город, и они сами стоят и молчат.
Пашка редко поворачивает лицо. Он боится её взгляда. Он не смотрит прямо в глаза только в двух случаях: тому, кого сильно любит, либо кого сильно ненавидит.
В его руках целлофановый пакет, а в нём испечённый ею специально для него медовый торт. С тех пор как он позвонил ей в последний раз и сказал во сколько уходит поезд, прошло 4 часа.
- Если бы ты пораньше сказал, он бы в холодильнике успел дойти, а так он ещё не совсем готов…
- Ничего. Спасибо тебе…
- Там ещё конфеты…
- Спасибо… Хорошо…
Вдруг эту кромешную тишину разорвал резкий паровозный гудок. Ребята встали со скамеек, побросали «бычки». Город внезапно замычал, засвистел, заскрипел шинами.
Они прижались друг к другу щеками. Она стыдливо улыбнулась. Он смотрел в её глаза, а она куда-то Пашке в плечо.
- Не скучай, - сказал он, - Пиши.
Она задумчиво качнула головой, продолжая глядеть в одну точку.
Поезд набирал скорость. Асфальт перрона вот-вот кончался и вдруг он увидел Светланку. Она показалась ему такой маленькой и беззащитной среди серого безмолвия асфальта и бетона. Она махала рукой. Её чёрная смоляного цвета коса спадала с плеча, и как будто споря с чёрным цветом косы, из-под синей блузки выглядывала ослепительно белая манишка. Такой он её и запомнил: синим корабликом с белым парусом, плывущим по серому и грязному морю. До свиданья, Светка! Вот и всё.
Пашка ещё долго смотрел на проплывающие мимо дома, пролетающие мимо дома, ускользающие мимо дома и хотелось уцепиться за них, ухватиться, чтоб остановить это бесконечное падение. Он не хотел больше падать! Почему за все шесть лет их переписки и встреч он ни разу не сказал, что любит её?! Почему ни разу не поцеловал её даже в щёчку?! Почему?!
Пашка дал себе слово, что обязательно в первом же письме скажет ей то, что она и без того знала. Но надо же сказать! Надо! Так положено. Иначе, это всё как будто неправда. Как будто даже и не с ним…