Форум литературного общества Fabulae

ПЬЕСА ДЛЯ ДВУХ ЛИЦ

Пролог
Сколько они помнили себя, почти столько и враждовали. Это было странное соперничество. Время и Ветер. Странное оттого, что ни та, ни другая сторона никогда не относилась всерьёз к этому противостоянию, но и отказываться от него не собиралась.
Ветер. Конечно, в глубине души он признавал неоспоримое первенство Времени, но бесшабашность и непосредственность юности заставляли его снова и снова играть роль вечного оппонента. Ему нравилось разбрасывать охапки пожелтевшей листвы или алмазные россыпи снега. А ещё он любил появляться там, где его меньше всего ждали, и по правде сказать, не ждали вообще никого. Именно этому качеству мы и обязаны той историей, свидетелем которой совершенно случайно оказался прощелыга-Ветер.
Время было солидно, представительно, известно и популярно. О нем всегда много писали, да и само оно не прочь было попробовать себя в эпистолярном жанре. Кроме того, оно обладало незаурядной памятью. А ещё Время любило искусство. И, пожалуй, более всего театр. Оно ходило на все постановки и обычно ни одна из них не оставалась для него неразгаданной. До тех пор, пока оно не встретилось с одной пьесой.
Это была блестяще поставленная и разыгранная пьеса. Зрителей поражала активность исполнителя, который был и режиссером, и постановщиком, и критиком, и костюмером, и ещё бог знает кем. Здесь поспешим огорчить (или обрадовать) многоуважаемую зрительскую аудиторию – как оказалось впоследствии, пьеса имела несколько действующих лиц.
И ещё несколько маленьких организационных моментов. Во-первых, уважаемых зрителей, несомненно, удивило полнейшее отсутствие декораций. Поспешим ответить. Декорациями здесь служила сама жизнь. И второе. Любопытнейший читатель, на твой нетерпеливый вопрос о жанре разыгранного действа, незамедлительно отвечаем. Ты можешь найти в этом и элемент фарса, и может быть абсурда (если это назвать жанром), и, наконец, трагедии. Окончательное же решение будет за тобой.

Итак, Акт первый: Он и Она
Он был Могуществен и Необъятен, как не имеющий начала и конца Великий Космический Путь.
Она – ничтожна и мала, как одна из миллиардов звёзд, неуклюже выглядывающих посреди ночного неба.
Он был Возвышен и Причащен священной тайной, как Собор Парижской Богоматери.
Она – прибита сухой пылью к впалой груди земли на площади Монмартра.
Он был Вечен, как непрерывно вращающееся колесо «сансары».
Она – мимолетна, как ускользнувшая в небытие минута.
Он был Всё. Она была нужна Ему.
Они встречались непременно ночью. Казалось, что именно в это время они были как никогда откровенны друг с другом. Взявшись за руки, неторопливо шли по тенистым аллеям старого заброшенного парка и разговаривали. Дойдя до середины аллеи, останавливались, и Он, выпуская её руки из своих, становился за её спиной, предоставляя ей право идти первой. Унылая, тусклая прежде луна выхватывала колчан с серебряными стрелами и выбрасывала их ей в спину. Стрелы тут же преображались, образуя вокруг Неё венценосное сияние, именуемое ореолом.

Акт второй: Он
Она жила им. С каждой минутой потребность в нём становилась всё сильнее. Он был ей необходим, так же, как воздух, который вдувал жизнь в её ослабленное тело и не менее ослабленную душу.
А Он? Что видел и чувствовал Он, смотря на Неё?
Ему нравилось ловить на себе взгляд мучительной жажды. Нравилось, когда в исступленном состоянии, доведенная до предела человеческих сил, заламывая истонченные руки-плети, Она вскидывала ввысь изнуренное, бледное лицо, и с глухими рыданиями бросалась головой в стену. В эти предрассветные часы Он торжествовал. Он упивался её несвободой. И когда Она, опустошенная и бессильная, валилась на холодный от равнодушия пол, тогда Он давал утолить мучившую её жажду. Как Он был Добр. Как Милосерден. Сейчас Он смеялся над этой глупой шуткой. Он никогда не любил её. Почему же Он выбрал её?
Он увидел её однажды вот таким же зимним вечером тринадцать лет назад. Закатное солнце, сделав прощальный реверанс уставшему городу, медленно съезжало куда-то к другому краю планеты. Она шла среди таких же убогих, жалких и ничтожных существ. Их были миллионы, похожих на неё мужчин и женщин. Так думал Он, пока случайно не встретился взглядом с её глазами. С этой минуты и навсегда Он точно знал, что именно Её он искал.

Акт третий: Она
После их встречи Она изменилась. Он сделал её по образу своему и подобию. Когда Она шла по мостовой, люди невольно оглядывали это странное до неприличия, и непохожее на них до возмущения существо. В их глазах Она читала одно и тоже: намертво прицепившуюся к ним злобу.
Она шла  по утонувшей в асфальтовом железе земле и думала. Бесшумно крупными молочными хлопьями падал снег. Как давно приняла Она это решение? Как оно созрело в Ней? Она смотрела на этот декабрьский снег, и, казалось, наглухо заколоченные двери её памяти начинали открываться. Снег. Тогда тоже шёл снег. Только был он таким мягким и ласковым, что от него совсем не веяло холодом. Радостное весеннее солнце, проснувшееся среди необъятного океана лазури, весело грело её босые ноги, касавшиеся осыпанной снежной замяти деревьев. Недавно отзвенели звонкой песней ручейки и ей, тогда молодой и красивой, показалось, что на всей планете вот так же зазеленела свежая трава. А ещё было удивление этим смещением времен. Зелёное и Белое. Весна и Зима. Она на несколько секунд остановилась. Где-то в глубине сердца лязгнул затвор. Это было очень давно. Она запнулась. Да, давно и, кажется, в другой жизни. Там, где Она ещё была в определённой доле счастлива и беззаботна. Она ещё не встретилась с Ним.
Она стояла под ласкающими лучами солнца и смотрела на голубые цветы. Ей казалось, будто частичка неба легонько спрыгнула на цветущий луг. Было в них что-то такое, чего Она и сама до конца не понимала.
В каком-то внезапном порыве Она посмотрела в небо. Оно было особенно свежо и ясно. И такое лазоревое. Вообще, небо имеет множество оттенков. Когда оно хмурилось, опечаленное какой-то неприятной новостью, то становилось сначала грязно-серым, потом землисто-синим, затем, сведя брови-тучи у переносицы, муарово-фиолетовым и под конец, превращалось в сгустившийся сумрак ночи. Когда небо радовалось, оно было поочередно – то голубым, то розовым, то совершенно лазоревым, то багряным. Тогда оно радовалось. Она попыталась что-то мучительно вспомнить. Взгляд её снова поднялся в самую высь и без того высоких небес (словно ища у них ответа), немного пробежался в тончайших эфирных кружевах, и вдруг резко остановился.
Она увидела глаза печального юноши. Юноши, который шёл каким-то неуверенным шагом по коридорам её памяти. Она окликнула его. Юноша остановился, грустно улыбнулся, сказал что-то и навсегда затерялся в бесконечных лабиринтах. Она задумалась. Всё? Откуда-то из глубины чей-то голос отозвался, что нет. Теперь Она и сама отчётливо видела это. Детская колыбель, медленно раскачивающаяся в такт раздававшейся тихой мелодии. Чья-то нежная и тёплая рука касалась чистого младенческого лобика.
Она прошла ещё двадцать шагов. Нет, нет. Было ещё что-то. Она опять импульсивно взглянула в знакомое небо, потом также внезапно сбросила с него взгляд, окунув его в прозрачную изморозь земли. Память снова возвращалась к ней.
Она видела до боли знакомые тени. Они стояли друг против друга и непременно между ними проскальзывала ещё одна, маленькая, третья тень. Противостоящие бросались грязными каменьями, которые весьма уверенно и непринужденно достигали адресата, но при этом почему-то всегда задевали жмущуюся между ними полутень. Но ведь было потом и другое, как две капли похожее на это. Снова были камни, правда, в других руках. Камни больно ударяли по слабому, безвольному и почти безжизненному телу чуть выросшей полутени. Были злые усмешки, звучащие в унисон камням где-то из-за спины, которые без ножа резали оголённые провода и без того надорванных нервов. Были холодные и совершенно пустые глаза, которые заставляли чуть бьющееся сердце источать новую юную кровь. А потом было Безбожие, Кощунство.
Это было именно то, что Он увидел тогда, тринадцать лет назад в её глазах. Это было то, почему Он выбрал её. Наконец, это было то, почему Она ждала Его. Ведь Она ждала Его пришествия?
Она также неторопливо шла по мостовой. Зимнее солнце, казалось бы, приветливо улыбалось ей с Олимпа. Казалось, только казалось. Она знала, что это была за улыбка. Как часто доводилось видеть Его улыбку.
Она помнила, как Он упивался, наслаждаясь её муками. Как ненасытно и жадно пил её кровь. А потом, в награду ей давал прекрасные строки. Она ненавидела эти строки. С того самого вечера их знакомства Она возненавидела тот Дар, которым наделил её Он.
Она никогда не была мстительна. Но сейчас в ней вспыхнуло прометеевым огнём страстное желание отомстить. Не за себя, нет. За те далекие и тёплые нежные руки, за бесконечно печальные и далёкие глаза.
Однажды Она задумала бежать. Это было ранним утром. Он уже спал. Она тихо собрала свои вещи и вышла навстречу восходу. Она стояла на коленях перед Богом и разговаривала с ним. Она умоляла очистить её душу от скверны. Она просила свободы. Она ждала катарсиса. Господь Бог снисходительным жестом отпустил ей все прегрешения. Отпустил, да не простил. Не простил того, что временами ей казалось, что его никогда не было и все разговоры с ним были не иначе, чем разговоры с собой. В эти зловещие мгновения Она стояла над мирозданием и почему-то ей чудилось, что у неё нет обличия, она бестелесна.
…Он шёл по её следу. Он знал, где её искать. Как только колокол ударил последний раз, Он открыл дверь унылой кельи и как всегда спокойно, с неизменной полуулыбкой произнёс: «Собирайся, я пришёл за тобой…»
Теперь, совершив эту маленькую прогулку по запутанным лабиринтам памяти, Она твёрдо знала, что нужно делать. Вообще, за эти тринадцать лет Она интуитивно чувствовала, что этого не избежать.

Акт четвёртый: Снова Он
Знал ли Он об этом? Конечно, Он знал про Неё всё. Почему Он ничего не предпринял, не предупредил это?
Он был Бессмертен. Он был везде и одновременно нигде. Он был Зол. Злость шла из тех, дышащих раскалённой лавой глубин, откуда явился Он. Он был Злопамятен. Помнил, как те, другие, такие же ничтожные и жалкие как Она, в своём нелепом заблуждении, одурманенные фимиамом славы, пытались поставить себя выше Его. Глупцы, они так и не поняли, что Его нельзя раздавить, растоптать, уничтожить. Глупцы.

Акт пятый: Заключительный
Она знала, что больна. Она чувствовала это каждой клеточкой тела. Болезнью её был Он.
Он заставлял её рассказывать о раскатах грома в летнюю сонную ночь; о вспышках молнии на глухом чёрном небосклоне; о золотых далях полей, колосящихся солнечными стрелами; о голубом и бездонном небе; о безмятежном спокойствии зелёных озер; о рокочущих гладях морей. Она рассказывала то, чему её научил Он, сама же не чувствовала этого.
Теперь Она впустила это в своё мятежное сердце. Она жила. Она чувствовала. По телу пробежало и разлилось приятное тепло.
Она сидела на отвислом берегу самой большой и красивой реки в мире, как ей казалось. Несмотря на декабрьский холод, хрусталём сковавший и без того молчаливые уста реки, Она сидела, закинувши босые ноги к самой кромке льда. Тут ей показалось, что не было ни этого льда, ни хмурого неба, а снег удивительно тёплый и гладкий.
Был май. Она сидела на берегу реки и смотрела вдаль. В ответ на неё смотрело безмятежное спокойствие аквамариновой глади. Лишь изредка на зеркальной поверхности появлялись упрямые морщинки-складочки. Она смотрела на воду и думала, как это, наверное, прекрасно прикоснуться сейчас разгорячённой кожей к леденящей, освежающей поверхности и остудить накопившейся жар. Она представляла, как это будет удивительно, когда её тело, словно крохотная лодочка будет раскачиваться в такт случайным волнам. Постепенно дурманящая влажность проникает всё глубже, заполняя её всю. Ещё немного и они становятся единой стихией. И, наконец, она обретает то, чего у неё не было всю жизнь – тишину и покой.
Серебром сверкнул острый клинок.
Секунда, не более.
Лезвие точно и легко вошло между рёбер под самое сердце. Он мёртв.
Свобода.
Свобода.
Свобода.
Почему-то трижды простучало в висках.
Теперь Она навсегда принадлежала только себе. И это голубое и прозрачное от голубизны небо, и такие же голубые и светлые глаза; и это золотое и тёплое солнце, и такие же золотые руки. Всё это, а ещё: птицы, животные, цветы, травы, человеческие сердца принадлежали только ей. В этот Миг. В этот День. В эту Вечность.
Холодный декабрьский Ветер робко выглянул из-за одиноко стоящей сосны. Как-то неловко передвигаясь, Ветер поплёлся на другой берег реки. Там, он, в который раз, упрямо откидывал прядь с Её счастливого лица. Оно было спокойно и светло. Но Ветру не понравилось это спокойствие. Он просто не поверил в это. Впереди непременно должна быть буря, подумал Ветер и полетел к Времени, чтобы рассказать ему эту историю.

Вместо эпилога
Толпы людей мощной волной хлынули вверх по широкому проспекту. Пройдя метров семьсот, люди остановились. Огромный бронзовый монумент величественно возвышался над толпой. Несмотря на холодный зимний день, в руках у людей были свежие цветы. Площадь превратилась в июньский летний луг.
И вот среди этой пёстрой толпы они снова встретились. Это был Он – Мастер, который с гордостью смотрел на своё творение. Она стояла напротив него на этой площади главного города своей Родины – торжественная в бронзовом наряде и, как всегда, немного печальная. Несмотря на то, что ей сегодня принесли море цветов, Она стояла, зажав в левой руке единственный полевой цветок голубого цвета. То был цвет неба. Её любимый цвет. Другая, свободная рука её мучительно прижалась к груди. Этой грудью Она пела, из неё вырывала прекрасные и мудрые строки. Такой Она была тогда, у реки, в последний день их встречи.
Он ещё немного постоял подле неё. Затем сложил губы в знакомую полуулыбку Мефистофеля и также незаметно, как и всегда, растворился в безликой толпе.

Отредактировано Настя (2006-08-31 13:37:33)