Форум литературного общества Fabulae

Приглашаем литераторов и сочувствующих!

Вы не зашли.

#1 2008-09-19 22:17:03

Eudoxie
Автор сайта
Откуда: УРАл
Зарегистрирован: 2006-12-03
Сообщений: 960

Двадцать пять

Оля заканчивала музыкальное училище в родном городке. Городок тот когда-то держался на золотых приисках, а после войны возвели в нем строго засекреченный ракетостроительный завод, сам Королев у его истоков стоял. А потом постепенно он стал просто главным городским предприятием. Там и трудился Олин отец.
       Девушка с раннего детства старательно осваивала фортепиано под его руководством. Папа уходил из комнаты, оставляя дочери коробок спичек. Час проиграла – спичку отложила. Потом приходил, считал. Иногда мечтал вслух, как будет она по телевизору выступать, и с непередаваемой интонацией произносил: «Ольга Матвеенко. Советский Союз». Папа любил собак. В доме жил рыжий боксер Цезарь, которого он частенько брал прямо за брыли, констатировал «морда!» и в самую эту морду кусал. Еще у папы в кабинете стояла бамбуковая палка. Но он никогда к ней не прибегал, и в целом был добрый человек.
       Потом папа переехал к какой-то женщине, она тоже работала на заводе. Маме он звонил, рассказывал про новую жизнь и жаловался на жену, что та не понимает ничего с последней страницы в Литературке. Но не возвращался, дочка родилась.
       Оля осталась с мамой и младшей сестрой. Мыла подъезды, зарабатывала на пальто. С Цезарем гуляла, только с санок он ее больше не скидывал в сугробы. Так же играла на фортепиано, только без спичек.
       Потом училище кончилось, и направили ее под областной центр, в деревню, детей музыке учить. Оля поселилась в городе – там и родственники жили, и квартира была бабушкина. Город был большой, промышленный, и Оля жила в самом его центре, около Публичной библиотеки. Четвертый этаж сталинской полнометражки, высокая угловая комната с тремя окнами, выходившими на трамвайное кольцо. Все было ново, и казалось особенно прекрасным в свете внезапно обретенной самостоятельности. Подумать только: встаешь и отводишь шторы, там просыпается огромный город, розовым кажется дым заводских труб, и бежит-бежит внизу улица Коммуны.
       А потом потекла та жизнь, ради которой Оля и оставила дом - дни, постепенно приобретшие другое очарование – стабильности и спокойной уверенности.
       Петровка была обыкновенной советской деревней, почти без асфальта. Ехать в нее из города было километров тридцать на фырчащем автобусе. Остановкой называлась просто точка среди поля, от которой еще предстояло топать до деревни, а потом на другой ее конец – до музыкальной школы.
       Школа помещалась в здании просторной избы, где в четырех классах проходили все занятия - и игра на инструментах, и хор, и музыкальная грамота. Она находилась почти у самого озерного берега, так что Оля из своего кабинета могла слышать, как волны легонько шумят. Но таких моментов было немного – ученики к ней приходили один за другим. Была даже Татьяна Ларина в ученицах. Для записи учебных планов Оля вела пухлые журналы с желтоватыми страницами.
       Когда начались затяжные дожди, Оля, вернувшись однажды в город, только под остановочным фонарем заметила, что ее сапоги все облеплены глиной. Торопливо прошмыгнула в подъезд, стараясь не встречать соседей. И с тех пор взяла в привычку возить с собой сменную обувь. Приезжала на деревенскую «остановку» и доставала из сумки резиновые сапоги. Переобувалась, балансируя на одной ноге и размахивая сапогом, чем, вероятно, привлекала внимание проезжающих мимо. В вестибюле музыкалки ставила сапоги возле печки-голландки. Вечером процесс повторялся.
       Обедала Оля в деревенской столовой, традиционно: суп, второе и компот. Только здесь все было не простым и привычным: котлеты такие, что не помещались на тарелке, суп наваристый, но прозрачный и яркий, а компот с хрустящими грушами. Иногда вечером, уже после занятий, Оля заходила в дом одной из своих учениц, и брала у ее мамы трехлитровку молока за 30 копеек. Та порой усаживала ее за стол и угощала пельменями в большом керамическом блюде с голубыми лопушистыми цветами. А когда Оле приходилось задерживаться в школе, и автобусы уже не ходили, та же Курбатова отправляла мужа подвезти ее на грузовике до города. Отправляла с ним и дочь, чтобы папа чего не удумал.
       Но чаще всего Оля добиралась на автобусе, терпя соседство многочисленных рыбаков, обретавшихся на деревенском озере. Они заполняли автобус собой, своими ящиками и водочным духом. Таскались на рыбалку круглый год: лед трещал – они сидели. Однажды нескольких особо неуемных унесло вместе со льдиной на середину озера. Кто-то вызвал вертолет, и экстрималов спасли. Оля наблюдала картину из окна музыкалки.
       Отработав положенные два года, она оставалась абсолютно свободной. Не успела соскучиться по устоявшейся жизни – отдохнула у тети в Сочи, и в том же сентябре устроилась музыкальным руководителем в детский садик. Он был недалеко от дома и городского сада, в одном из высоких тополиных дворов, почти смыкающихся и шелестящих над головой. Там была другая среда – дети помладше, работа потяжелее.

Постепенно Оля обрастала новыми друзьями. Одна из подруг-сотрудниц познакомила ее с Олегом. Он только что вернулся с Афганистана и поступил в Политех. Он носил усы, водил за собой охотничьего спаниеля и замечательно щурил глаза.
Через полгода они поженились и переехали в новую квартиру, которую заслужил Олег. Поселились на окраине города, и там Оля отыскала работу в местном садике.
Таких садиков она сменила немало, но везде наверное помнили, как прямо она сидела за фортепиано и какие чудные устраивала праздники.

       Сейчас Ольга снова ездит работать в деревню. Только совсем в другую деревню, под другим городом. Уже не на фырчащем рыбацком автобусе, а в обыкновенной маршрутке. Не ведет больше толстых «амбарных книг» - держит аккуратные папки, в которых подшиты ее собственные детские песни, ноты с цветным картинками. Ольга теперь педагог первой категории, ее работа – снова в чудной бревенчатой избушке, а детский участок – на настоящей поляне.
       У меня есть прекрасная фотография: Ольга на этой самой полянке показывает новое движение, изображает рожки, а под мышкой папка, и трава, и дети кругом. Я смотрю: настоящая женщина, настоящий труд. И жизнь настоящая: дети подрастают, а Олег все также привозит с охоты связки уток, и также щурит глаза. Вот уже двадцать пять лет подряд.

Неактивен

 

#2 2008-09-20 15:30:44

ПРОСВЕТЛЁННЫЙ
Забанен
Откуда: Дмитров
Зарегистрирован: 2008-09-10
Сообщений: 90
Вебсайт

Re: Двадцать пять

А крылья, которые были у Ольги ей так и не пригодились.

http://img292.imageshack.us/img292/7466/734ie6.gif


Откровения Старца Игоря http://www.liveinternet.ru/users/2963455/

Неактивен

 

#3 2008-09-30 15:03:06

Aberrat
Редактор
Откуда: г. Подольск
Зарегистрирован: 2006-06-01
Сообщений: 364

Re: Двадцать пять

Неплохо. Ни о чём, но неплохо. Нам показывают жизнь достойного, судя по всему, человека и... всё. Отрывок энциклопедических данных сдобренных теплотой мелочей - и больше ничего. Однако всегда приятно почитать про хорошую жизнь, как останавливаясь взглядом на биографии депутата какого-нибудь, волей-неволей увлекаешься и прочитываешь. Где жил... как жил...


Aberrat
Ибо всё - тлен...
царь Давид

Неактивен

 

#4 2008-09-30 20:55:43

Eudoxie
Автор сайта
Откуда: УРАл
Зарегистрирован: 2006-12-03
Сообщений: 960

Re: Двадцать пять

спасибо вам
не депутат конечно, но человек действительно достойный.
в качестве диссонанса в нынешней подборке поставила за этим следующее

Недопустимое
       Сентябрь уже полноправен: он дошел и до тополей, распространился на их листья. Они станут другими, они теперь будут сверху, снизу и вокруг - везде, и все разные. Можно будет их слушать, трогать, с плеч отряхивать, можно будет на них наступать. Под одним из тополей, посреди этих листьев стоят мальчик лет восьми и велосипед, который слишком ему велик. Мальчик смотрит наверх, к окнам и кричит "Папа!" а по ту строну дороги идет женщина - маленькая такая женщина, довольно невзрачная и слабая на вид, к которой редко благоволят светофоры. Она идет торопливо, потом бежит, чтобы успеть н зеленый свет. Торопится, потому что мальчик продолжает звать папу, и тот, возможно стоит у окна. Женщина бежит еще и потому, что хочет расплескать мысли из своей головы. Это дурные и недопустимые мысли.
       Если бы мог представить себе этот мальчик, кем для него могла бы стать эта женщина, в общем-то обычная женщина, такая невзрачная и слабая на вид. Да что там горы воротить и реки вспять поворачивать, что там алгебру учить и убирать за собакой - она бы научилась ездить на велосипеде, с которым никогда рядом не стояла. Она вставала бы на рассвете, и везла мальчика куда-нибудь на Клязьму, дышать осокой.
       Женщина входит в подъезд и, огибая лифт, бегом поднимается до своего этажа. Потому что сейчас мальчик дозовется до папы, тот на лифте спуститься к нему, и они пойдут гулять в листьях.

Неактивен

 

Board footer

Powered by PunBB
© Copyright 2002–2005 Rickard Andersson