Форум литературного общества Fabulae

Приглашаем литераторов и сочувствующих!

Вы не зашли.

  • Форум
  •  » Проза
  •  » Начало исторической повести в форме воспоминаний

#1 2007-06-04 23:36:48

Persian
Участник
Зарегистрирован: 2007-02-16
Сообщений: 13

Начало исторической повести в форме воспоминаний

1897 г. Детство

Начать свои записки я хотела бы со своего десятилетия… Как потом оказалось, именно тогда была решена вся моя дальнейшая жизнь. Со всеми «важными» людьми на самом деле я встретилась благодаря институту, куда поступила через год, но почему же меня туда отдали?
Все прошлые годы мы жили безвыездно в нашем имении… Впрочем, можно ли тогда было называть имением оставшийся нам крохотный кусочек земли? Да, в те годы и дом, в котором «барской» семье были отведены четыре комнаты, считался маленьким..
Еще в середине ушедшего века здесь была настоящая, большая усадьба, такая, куда селил своих героев – Лариных, Троекуровых и Дубровских – Пушкин… И все же очень скоро ее постигла судьба большинства дворянских гнезд, тех, чьи владельцы не были богатыми людьми и не достигли высоких чинов на службе… Отнюдь не всегда помещики теряли свои имения из-за пристрастия к картам и заморским винам. Только содержать уже построенные дом и службы стоило больших денег, а жить только за счет сельского хозяйства, особенно тем, чье, как и наших предков, имение принадлежало нечерноземной губернии…
Поэтому еще до моего рождения отец решил разделить свои земли на небольшие кусочки, понастроить легких летних особнячков и сдавать их дачникам, став самому как бы главой этого поселка… Наша же семья перебралась из порядком уже обветшавшего большого дома в тот самый флигель их четырех «барских» комнат.
Семья же наша состояла из шести человек – меня, отца, двух моих старших братьев и младшей сестры (мама умерла вскоре после ее рождения)… Еще в доме жила Аня, двоюродная сестра отца, она давала нам уроки, была вместо гувернантки… В то время ей было еще только двадцать лет.
Дачники, а значит, и их дети – мои ровесники. Приезжали к нам только на лето, но проблем с общением у меня не было… Я проводила все свободное время с братьями, привыкла играть в их мальчишеские игры… Верно, не случайно меня все-таки назвали Женей – именем и для девочек, и для мальчиков…
И читать я предпочитала их книги – Жюля Верна, Майн Рида, Купера… А что же было еще читать, с другой стороны? «Детские» повести, те, которые только попадали в наши края, с одними и теми же сюжетами, были лишь тоскливо-нравоучительны,  Лидия Чарская стала кумиром девочек моего возраста только через десять лет, а пока еще даже не начала печататься… Вот и оставались лишь зарубежные приключенческие романы, да еще, пожалуй, произведения «взрослых» писателей об их детстве… Поэзия? Я любила читать стихи Лермонтова и Некрасова, но делала это не очень часто…
Конечно, я терпеть не могла всех так называемых девичьих занятий – шитья, вышивания, танцев, игры на фортепьяно, предпочитая читать или рисовать… Но и в живописи я предпочитала рисовать людей и животных, что-нибудь архитектурное, а не «природные» пейзажи и цветы… Я была искренне благодарна Ане за то, что она, прекрасно понимая меня, больше занималась со мной настоящими, а не светскими науками… И отец – тогда еще - ничуть против этого не возражал…
И такой моей хорошей жизни как раз тогда, в 1897-м, пришел конец… Начать с того, что поступил в кадетский корпус и уехал брат Миша, с которым мы были погодками и с которым я была особенно дружна. Осталась сестра Маша, которую я, конечно, любила, но… Она младше меня на три года, и все мысли и  интересы  у нее еще детские…
Потом вдруг сняли и на сентябрь самую большую из наших дач… Приехали туда генеральская черта с детьми, да еще две сестры главы семейства – младшая, еще незамужняя и вторая, вдова с двумя дочками, Аделаида Николаевна Пескова…
Сначала я обрадовалась этому детскому обществу… А как оказалось потом, все эти девочки – те, что подходили мне по возрасту – были уже настоящими кисейными барышнями… Тогда такие, впрочем, назывались благовоспитанными. Они смотрели на меня с ужасом, как на какую-нибудь дикарку, стоило только при них как-то раз залезть на дерево. А уж вслух заявить о своей нелюбви к рукоделиям… Особенно громко начинала визжать Алечка Пескова – дочь той самой вдовы…
И в ответ я презирала их благовоспитанность. Презирала их самих, особенно Алечку. Презирала их гувернантку-француженку, их незамужнюю тетку, саму Аделаиду Николаевну… Ведь именно они трое сделали девочек такими!
И вот последняя-то и сама часто стала заходить к нам домой, и отца приглашать к себе… Кончилось все, разумеется, свадьбой.
Все вместе мы перебрались в старый большой дом – ведь ни в нашем флигеле, ни на «их» даче вместе с генеральской семьей мы не могли бы разместиться – слишком много нас стало. Вот только, хотя это бы все-таки наш дом, хозяевами, а точнее, хозяйками в нем чувствовали себя Песковы.
Аделаида Николаевна считала себя вправе вмешиваться во все – конечно, для общего блага. При этом… Злой ее никак нельзя было назвать. Вот только  странно, что у женщины родом из шестидесятых были такие архаичные взгляды на девичье воспитание! Хотя… Сама ведь признавалась, что ими с сестрой больше бабушка занималась.
И начались эти песковские преобразования с того, что были ограничены наши занятия с Аней, которой оставили только математику и «устные». Музыку и французский, понятно, передали француженке… И последняя стала занимать большую часть моего времени. То есть не только моего – я ведь должна была заниматься вместе с ненавистной Алечкой, бывшей во всем истинной дочерью своей матери… Так старательно и с такой кроткой улыбочкой она делала  то, что требовали гувернантка и младшая незамужняя тетка, которой поручили заниматься с нами рукоделием, но терялась на Аниных уроках…
Я же делала все ровно наоборот.  Математику, историю и географию отвечала сразу и со всеми нужными подробностями. Фортепиано? Да, я усердно старалась наверстать упущенное, но при этом не хотела, чтобы эту старательность принимали за послушание… Я показывала, что музыкой занимаюсь ради самой музыки и, как теперь не покажется вам странным, именно за это меня теперь отчитывали в три голоса.
У Песковых было так заведено, что все эти «девичьи» занятия надо было любить постольку, поскольку «хорошо воспитанная девочка» должна все это любить. То есть, говоря проще, надо было любить собственное соответствие этому идеалу. А вот любить ту же музыку? Ведь мы же с Алечкой не станем профессиональными музыкантшами – Пескова-старшая уже так решила.
Ее сестра придавала, правда, чуть большее значение в нашей будущей жизни своим рукоделиям.
- Женечка, тебя же замуж никто не возьмет, если ты этому не научишься! – обыкновенно говорила она.
Странным было только, почему же это вышивание не помогло ничем ей!
Обе – и француженка, и новоприобретенная «тетя» задавали нам всегда столько работы, что у меня почти не оставалось времени, чтобы читать… Конечно, я ненавидела их еще и за это.
- Ну и зачем тебе все это? – спрашивала Аделаида Николаевна, - Ты уже сейчас столько знаешь… Пожалуй, можно было бы сразу в пятый класс тебя сажать!
- Так что же в этом плохого?
- Тебе же самой неинтересно будет учиться первые годы!
- Буду тогда читать, как для старших классов!
- А когда ты, наконец, в них перейдешь?
- Тоже дальше…
- И зачем? Ты же кончишь институт, - в то время уже было твердо решено, что меня, как и Алечку, отдадут в тот же институт, где уже училась – в тот год в шестом классе – старшая из песковских дочек, - и нам тебя по выпуску уже замуж выдавать…
Замуж? Да я бы с радостью вовсе не выходила замуж, но… В таком случае и детей у меня не будет, а их-то я тогда все же хотела! Но все равно – зачем же неволить себя в семнадцать лет? А когда же дальше учиться?
Последнее я обыкновенно говорила вслух, но у «мамочки» всегда находился один и тот же ответ, после которого начинался один и тот же спор:
- Ты же, значит, находишь, что мы немногому тебя научили?
- Почему? Я просто хочу знать больше…
-Но тогда ты и не сможешь выйти замуж!
- Почему?
- Потому что… Вообще-то, тебе рано все это знать, но… Поверь мне! Никто не потерпит рядом с собой женщину умнее себя, так что же нам с отцом, какого-то особенного гения сразу тебе искать?
- Да я сама найду!
- Но это неприлично, Женя!
Вас удивляет, наверное, что такие разговоры велись с десятилетней девочкой… Но вся песковская система - а об этом в доме говорили открыто – была нацелена на то, чтобы воспитать нас выгодными партиями…
И все же Аделаида Николаевна ошибалась! Вот ведь, мои братья потому и дружили со мной, что я им ни в чем не уступала. И я им была интересна как человек! Наверное, когда они вырастут большими, они так же будут выбирать себе невест… Что же они, выходит, какие-то неправильные, ненормальные?
Они приехали к нам на Рождество, которое мы тогда первый раз отмечали вместе обеими семьями – нашей и брата «маменьки»… А еще тогда же я наконец познакомилась со старшей из песковских сестричек, Тоней, а главное – с единственным сыном Аделаиды Николаевны, Арсением…
Он был старше меня на три года и сначала больше дружил с моим братом Лешей – ровесником ему. Но все равно – мы ведь составляли одну компанию…
Кстати, как мне казалось, старшая Пескова недолюбливала его, может быть, потому, что он родился на свет мальчиком… Ей-то вряд ли вообще были нужны сыновья.
Прошли праздники, и снова для меня кончилось счастливое время – ведь мальчики опять разъехались по корпусам, а для нас, девочек, занятия возобновились… А тут еще нам с Алей стали еще дольше твердить про институт – близилось время нашего поступления… Причем неоднократно подчеркивалось, что Алечку туда отдают только на учебу, а меня – еще и на исправление… Исправление это и означало, что меня там, в институте, должны превратить в хорошо воспитанную девочку в песковском представлении.
Я не очень понимала сперва, почему для Али каждое такое наполнение кончается слезами? Ведь она же должна чувствовать себя там как в раю!
- Ты не понимаешь, - ныла она, - зачем мне куда-то ехать? Разве нас дома не могут всему тому же научить?
- Научить могут, конечно, доченька, - обыкновенно отвечала Аделаида Николаевна, - но аттестат-то может выдать только настоящее учебное заведение…
- Да зачем он нужен, этот аттестат?
Что ж, в этом я была полностью согласна со сводной сестричкой. Ей он, похоже, действительно никогда и не понадобится – не женихам же предъявлять! А мне…
А что же я? У меня самой под влиянием всех этих разговоров сложилось довольно фантастическое представление об институте. Его здание казалось мне замком из детских сказок, пронзительно розовых и сиреневых цветов, но с решетками на окнах… Институтки в то время представлялись мне сплошь белокурыми и кудрявыми, обязательно одетыми в такие же кружевные платьица, которые нам велели тогда носить дома… А вся институтская жизнь, как мне казалось, проходила между роялем и пяльцами с вышивкой, изредко разбавляясь танцами.

1898 г. Институт

Итак, в начале августа, после счастливого лета, вновь проведенного с братьями и Арсением, нам предстоял отъезд в Петербург…
У Аделаиды Николаевны совсем скоро должен был появиться ребеночек, поэтому ей – конечно, к большому Алечкиному горю – пришлось остаться дома… И все же сейчас отправлялось  путь много народа – ведь, кроме нас, отцу и Ане надо было еще развести в корпуса мальчиков…
Пока мы прощались с ними, я с интересом… Да что там – с завистью глядела на оба «заведения» - выстроенные в три этажа в форме буквы «Н» из простого кирпича, украшенные только греческими портиками… Почему же мальчикам везет больше? Почему же именно нам предстоит ехать в «золотую клетку»? Если бы меня только спросили, я бы, конечно, предпочла нечто такое же, как корпус, предназначенной мне, должно быть дворцовой роскоши…
«Наше» четырехэтажное здание оказалось и впрямь чем-то похожим на замок. Но, к счастью, его стены были серыми, и ничего ажурного, никаких неуместных тут завитушек мы не увидели… Пышно были украшены только главки домовой церкви.
А вот Алечке, вообразившей себе, видимо, то же, что и я, институт явно не понравился.
- Зачем мы сюда приехали? – снова принялась причитать она, - оно же все какое-то мрачное… Да и холодно, наверное, там внутри…
- Что холодно – это оно так, - «подбадривала» сестру Тоня, - но это, девочке, далеко не самое худшее, что вас может там ждать… Если на то пошло, некоторые люди там гораздо вреднее!
На самом-то деле, думаю, она сердилась, что из-за нашего поступления ее тоже привезли раньше, чем закончились летние каникулы.
Тем временем мы подъехали к главному подъезду, где на крыльце уже собралось, видимо, около сотни девочек с их родителями, няньками и гувернантками… Это была очень пестрая толпа, пестрая не только по одежде, но и по проглядывавшимся уже сейчас характерам и привычкам… Даже на само здание института ожидавшие на крыльце смотрели по-разному. Скромно одетые девочки, многие из которых, видимо, приехали из глухой провинции, смущались при виде такого большого и «официального» дома. Нарядные – те, кто, как и Алечка, наверняка ожидали попасть в такой же нарядный дворец – и не старались скрывать своего разочарования…
Тоня уже оторвалась от нас и побежала внутрь, в свой класс… А нас, поступающих, через полчаса пригласили войти и повели в зал, единственное подходящее помещение, которое только могло всех вместить…
Если коридоры казались аскетичными – светлыми, но просто выкрашенными до высоты человеческого роста зеленовато-серой краской и ничем не украшенными, то зал… Были в нем, конечно, и колонны с пышными капителями, и лепной потолок, и наборный узорами, а не просто уложенный «елочкой» паркет… По внутренним стенам были развешаны портреты императоров и прежних начальниц института.
Обыкновенно, когда зал служил приемной для родительских посещений, там стояли мягкие диваны и кресла… Но в тот день вместо них в зал стащили парты, а на возвышении, устроенном для концертных выступлений, поставили длинный стол, за который сели начальница, инспектриса, институтский священник и несколько учителей – все те, кто  должен был нас экзаменовать. Позади стола поставили и классные доски…
Сначала писали два диктанта – русский и французский, потом по очереди поднимались к столу и отвечали устно… Эта вторая часть экзамена длилась, конечно, очень долго. Но, представьте, никто  не думал в тот день проверять наши знания и умения по светским предметам! Я еще хорошо помню из того дня растерянное личико Алечки, увидевшей, какие арифметические задачи дают решать экзаменующимся прежде нас… Но чем бы я могла ей помочь? В то время даже на переводных экзаменах, как мы узнали уже потом, вызванная учителем воспитанница брала билет и отвечала по нему сразу, без подготовки. Что уж тут говорить об экзаменах при поступлении в институт! Мы же никак не могли знать, о чем будут спрашивать каждую из нас, поэтому отпадала всякая возможность использовать шпаргалку или списывать друг у друга, а ведь вслух подсказывать отвечающему «у стола» никак невозможно!
Только я разъяснила это сводной сестричке, как в экзамене вышла заминка.
- Макарова! – назвал один из учителей, но к столу никто из девочек не пошел. Тут возмутилась начальница:
- Макарова! Вы же есть в списке! Или вам учиться не нужно?
Подождите! Ведь Макарова – это же я! Это наша фамилия. Просто меня никогда раньше так не называли, поэтому я и не сообразила, что идти отвечать требуют у меня… И потом, ведь фамилия Макарова не такая уж редкая, ее запросто могла носить и какая-нибудь другая девочка из поступающих… А вызывая нас, учителя не прибавляли к фамилиям имена.
Отвечая на вопросы экзаменаторов, я совершенно не волновалась. Ведь в этих-то настоящих науках я так сильна! А мест много, даже «казенных»…
Дело в том, что в большинстве петербургских, да и провинциальных институтов каждый год набиралось тридцать-сорок девочек, составлявших один только класс. Но вот в тех немногих, в число которых входил и наш, с самого младшего, седьмого и до старшего, первого, каждый класс делился на два параллельных отделения, и для этого каждый год набирали по шестьдесят-восемьдесят человек…
По принятой двенадцатибалльной системе я получила «12» по русскому языку, «11» по арифметике и закону Божьему и «9» по французскому… Алечка имела три наивысших отметки «12», но вот по арифметике получила всего-навсего «7» - самую низкую из удовлетворительных оценок. Так или иначе, но мы обе были приняты теперь в институт, и как сестры, пусть и сводные, в одно отделение.
Следующие дни до общего съезда мы жили в гостинице  ходили с Аней по магазинам, покупая всевозможные мелочи по выданным в институте спискам. Кроме принадлежностей для письма и умывания нам приобрели и «личные» альбомы… Алечка, конечно, прыгала от восторга, и Ане несколько раз пришлось делать ей замечания.  Я же долго отказывалась…
- Зачем? Стишки переписывать, глупые пожелания?
- Ну почему же обязательно глупые? – убеждала наша юная воспитательница, - Можно просто любимые… Я же сама, Женя, когда училась, не расставалась со своим альбомом…
Тогда я решила, что буду записывать только «настоящие» стихи или цитаты из прочитанных книг… Дневник вести не стану, если только не случится вдруг что-то особенное – тогда, конечно, запишу.
В назначенный день съезда нас, теперь уже семиклассниц, снова собрали в зале слушать речь начальницы. Потом поднялись на третий этаж, в классную комнату своего отделения, где наша «французская» классная дама, Валентина Александровна Звонарева, знакомилась с нами по своему алфавитному списку, а после – диктовала расписание уроков и, конечно, прочла лекцию о наших обязанностях…
Потом нас повели в гардеробную – переодеваться в форменные платья. Мы уже видели их, встречаясь в коридоре с воспитанницами других, старших классов, и конечно, и в этом мои прежние опасения не оправдались…
Да, те свои платья «матросского» стиля, которые я носила дома до женитьбы отца, я ни за что бы не согласилась добровольно сменить на институтскую форму. Но кружевной розовый наряд, пошитый мне и носившийся по указанию Песковой-старшей… Конечно, простое длинное густо-зеленое платье с короткими рукавами и вырезом «лодочкой» показалось мне куда милее! Не понравилось только, что к нему надо было надевать еще белые пелеринки и рукавчики-манжеты… А ведь впоследствии мы снимали их только для танцев!
Когда мы снова поднялись в класс уже «казенными», как раз и началась наша будничная институтская жизнь…
---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Продолжение следует...
Примечания.
Эти воспоминания вроде как пишутся в конце 20-х - 30-годах, а не сразу же после происходящих событий smile1.
Все они - одна из частей большей работы... Должна быть еще одна повесть, обычная - то есть про то же время, но современная по времени написания, от третьего лица. Она будет заострена на других героях тех же событий, а еще - будет более объективна в "исторических" оценках.

Есть еще вариант:  когда все будет написано, соединить обе повести. В этом случае в книге будут чредоваться "объективные главы" и главы из воспоминаний.

Подробнее всего, конечно - события в 1917-1922 годы...

Отредактировано Persian (2007-06-04 23:40:44)

Неактивен

 
  • Форум
  •  » Проза
  •  » Начало исторической повести в форме воспоминаний

Board footer

Powered by PunBB
© Copyright 2002–2005 Rickard Andersson