Форум литературного общества Fabulae

Феофан

Россия петровских преобразований стала гораздо богаче и сильнее в экономике, но стала ли она такой же в духовности?

Первый по Европе

- Дрожишь вековая традиция, жизнь спокойная, дремотная? Чуешь погибель свою скорую. Трепещите устои тысячелетние перед богатырем русским...  Да нет, не богатырь это – Феофан. Этот сможет.
Феофан Прокопович - самое влиятельное лицо духовного звания  эпохи Петра I, выдающийся русский церковный и общественный деятель, ученый и поэт. Он один из первых в России, кто вел научные наблюдения, пользовался микроскопом и телескопом. Великий подвижник грандиозных дел своей эпохи. Личность сильных эмоций, быстрых действий и моря энергии.

Человек еще ничего не сделал, а Феофан уже знает его поступки, помыслы и тайные желания. Еще никто, ничего не заподозрил, а чутье Феофана подсказывает, как нужно действовать в новой обстановке, стремительный ум уже успел найти своевременное и правильное решение. А вот начинается проповедь: люди замирают от восторга, плачут от скорби, мысленно переносятся за тысячи верст и сотни лет - и все это достигается Феофаном с помощью слова, интонации, жеста.

Современники высоко ценили ораторский дар Феофана Прокоповича. Михаил Ломоносов, воспринимавший проповеди Прокоповича как эталон ораторского искусства, так говорил о них: «Лучшие примеры читать можно в словах Феофана Прокоповича». По словам поэта Александра Сумарокова: «Он ритор из числа по всей Европе главных». В его духовном наследии множество ораторских, богословских, политических, нравоучительных, исторических и стихотворных сочинений на русском, латинском и польском языках и до сих пор есть чему там поучиться.

Феофан прилагал огромные усилия для просвещения России. Он возглавлял так называемую «ученую дружину» прогрессивных писателей, отстаивавших петровские реформы. В качестве фактического главы Синода много сделал для создания в стране сети духовных школ, оказывал поддержку Татищеву, Кантемиру, Ломоносову.

Ломоносова Прокопович спас от исключения из московской Славяно-греко-латинской академии. Выгоняли его из академии за то, что тот назвался дворянином, каковым не был. Феофан сказал по этому поводу: «Не бойся ничего. Хоть бы и со звоном большого московского соборного колокола стали тебя объявлять самозванцем — я твой защитник».

В своем петербургском доме Прокопович на собственные средства открыл школу для бедных и осиротевших детей, из которой вышли несколько известных российских ученых. Наиболее способных учеников Феофан отправлял в Академию или за границу. Всего там получили образование 160 мальчиков. Учили их риторике, философии, математике, музыке, пению, живописи, ремеслам. Он знал,  как нужна поддержка начинающим свою жизнь дарованиям. Ведь с самого детства выпала ему нелегкая доля.

Дороги, ведущие из Рима

Родился Феофан в Киеве в 1681 году, при крещении был наречен Елизаром. В юных летах он лишился обоих родителей. На воспитание взял его к себе родной дядя иеромонах Феофан Прокопович, бывший тогда наместником Киево-братского монастыря и ректором Академии. Он смог дать ему хорошее образование. Грамота и ум вот где блистал спасительный свет для Елизара, вот где видел он возможность стать полноправным, достойным человеком быть не хуже, а лучше других. Надеясь приобрести больше сведений в чужестранных училищах, отправился в Литву. Оттуда за блестящие успехи он был послан в Римскую академию в коллегию Св. Афанасия. Эта коллегия была учреждена со специальною целью распространять католичество между последователями восточного православия в Греции и в славянских землях.

Здесь Елизар учился три года, и изучал, прежде всего, философские науки. Войдя в доверие к иезуитам, получил доступ к секретным фондам библиотеки Ватикана. Он присмотрелся к строю римской церкви, однако не принял почти тотальной нетерпимости  к инакомыслящим. Уже тогда внутренне насмехался над проклятиями, которые папа Инокентии XII публично сыпал на всех, не принадлежащих к западной церкви и не признающих верховной папской власти.

Отказавшись от карьеры, предложенной ему иезуитами, ночью бежал из Рима и, проделав нелегкий путь через страны, охваченные войной, вернулся в Киев. Возвратившись на Родину, принял монашество. Переименовался он по имени покойного дяди своего Феофаном.

По приглашению митрополита Варлаама Ясинского принят в Академию учителем словесности. Феофан как будто хотел загладить свое пребывание в Риме неприязненным отношением к католичеству, в особенности меткими обличениями лукавства и фальшивости иезуитов.

Кто не любит вина, женщин и песен…

Героя нашего повествования трудно упрекнуть в приверженности к католицизму или униатству. Скорее наоборот, уж если  упрекать его в отходе от православия то в сторону протестантизма. Проявлялось это даже и в отношениях к удовольствию.

- Кто не любит вина, женщин и песен, так дураком и умрет! – говорил в свое время основатель новой ветви Христианства Мартин Лютер.

- Есть люди, - говорил Феофан, - которым кажется все грешным и скверным, что только чудно, весело, велико и славно: они самого счастья не любят; кого увидят здорового и хорошо живущего, тот у них не свят; хотели бы они, чтобы все люди были злообразны, горбаты, темны, неблагополучны... "

Однако российский светоч предостерегал, что на этапе чувственного познания нельзя останавливаться. Быть во власти своих чувств - это значит оставаться всегда в плену чаще всего недобрых привычек и низших удовольствий, разрушающих психику, нарушающих нормальную жизнедеятельность человека.
Вопреки веку торжества разума и веры в науку он не стремился все объяснить с рациональной точки зрения. Он хорошо понимал, что мир рожден не рациональностью и не трезвым холодным расчетом. В его "Рассуждении о книге Соломоновой, нарицаемой "Песня песней"...", божественными признаются церковное песнопение и религиозная поэзия. Божественное начало призвано гармонизировать материю, придавать ей соразмерность, пропорциональность, благозвучность и изящество. Именно поэтому Прокопович писал: "Великий светоч ума человеческого - философия - либо рождена, либо вскормлена поэзией".

Смысл жизни Феофан видел не в отречении от суетного мира, а в его преобразовании. Если у приверженцев ветхозаветной старины любовь к отечеству выражалась в стремлении к национальной замкнутости, консервации существующего, пренебрежении к знаниям, то Прокоповичем она трактуется как стремление к увеличению экономического, политического и культурного потенциала страны. Идеал христианской добродетели не в отшельничестве, скитаниях, рубище и веригах, а в исполнении своего гражданского долга


Обликом морали

Петру I пришлось очень по душе такое направление мыслей. Он приблизил Феофана к себе и решил сделать Новгородским епископом. Однако влиятельные люди из духовенства подняли против него целую бурю. Они старались обвинить Прокоповича  в неправославии и не допустить до епископства; подбивали других епископов протестовать против посвящения Феофана и просить государя отложить его рукоположение, пока Феофан не отречется от своих неправославных мнений. Но они ничего не могли сделать против воли Петра.

Бывший учитель словесности, правда и сам не особенно рад был таким переменам в своей жизни. Вызванный главным лицом России в Петербург,  Феофан пишет своему другу Марковичу: "Говорят, что меня вызывают для епископства; эта почесть привлекает меня так, как бы меня приговорили бросить на съедение зверям. Завидую митрам, саккосам, посохам, свечам и другим украшениям! Прибавьте к этому больших и вкусных рыб! Если я интересуюсь этим, если ищу этого, то пусть Бог покарает меня чем-нибудь еще худшим... "

Этот мир с его сводом правил, где Феофана запросто могли назвать тем словом, которое сейчас и не напечатаешь, мир в котором он был безродным выскочкой, не мог ему быть своим. Своим был Петр – властитель, ломающий этот старый мир. Феофан  едет в Петербург, принимает епископство, ибо привык побеждать он, ибо тесна стала ему Киевско-печерская лавра.

Прокопович выступал как сторонник петровских преобразований, сподвижник Петра I в борьбе с реакционным духовенством и развивал идеи просвещенного абсолютизма. В своих восхвалениях Петру он мало пускался в праздную риторику, но всегда касался практической стороны и полезности для страны мероприятий государя. Все тогдашние уставы, касавшиеся церковного управления, писаны были сим ученым монахом. Феофан был более министром, чем святителем церкви, более светским ученым, чем религиозным проповедником.

У этого незаурядного человека было множество врагов, и еще больше находилось людей, считающих, что у них есть право осуждать его. Но в чем же были основные обвинения?

- Гордыня обуяла… - то есть чрезмерно высокое мнение о себе?  А судьи кто? Да, кем они захотели манипулировать то? Да он просто выше таких критиков по существу. И подчиняться, преклоняться им не собирался.

-  Бесстыжий… - ха, да они бы еще Петра  I бесстыжим назвали!

- Он папист или лютеранин? - Да он Феофан Прокопович! Он сам здесь некое начало на этой бренной земле, а не последователь кого-либо. 

- Сомнения в его вере в Бога? - Он то верил, но не всем дано понять это. Он верил потому, что именно верил и знал, а вот боялся ли, жил ли в страхе божьем вот это уже сомнительно.

И все же Феофан был опаснейшим человеком, как для себя и окружающих, так и для взнузданной до кровавого пота России. Увы, всепрощающей любви, той любви, которую дарят  только за то, что ты есть, он не получил. Не удалось ему прочувствовать и впитать этой любви хотя бы капелюшечку. Могучий интеллект мог бы превратить ее в море, но не было ее, той самой спасительной капельки.


Интеллект без любви

Ум, феноменальная эрудиция ученого монаха работали на полную мощь, он был подлинной душой грандиозной реформы тысячелетнего института церкви. Он легко доказывал все, что ему угодно. Великий переустроитель желает обосновать пользу синодального управления церковью в противовес единодержавию патриарха и Феофан блестяще делает это в пространном «Духовном Регламенте». Примеры и цитаты из Ветхого завета, мировой истории приводят читателя к убеждению, что нет хуже единовластия, что все благо - от коллективного управления. Но если требуется обосновать безграничную власть самодержца, то Феофан  в новом трактате убедительно доказывает, что нет благодатнее для людей режима единодержавия.

Десятки исторических примеров из мировой истории, цитат из Священного писания и трудов отцов церкви – при господстве бушующего интеллекта, выстраивались в стройную систему доказательств. Только вот вместе с водой из купели, увы, выплеснут, был и ребенок. Активность Петра и Феофана завершили превращение Русской православной церкви в служанку государства. Священникам была уготована участь доносчиков, обязанных открывать властям священную тайну исповеди.

В ходе  реформы стало фактически запрещено почитание чудотворных икон, введен запрет крестных ходов и строжайший запрет славлений, упразднены часовни. Проведение таких преобразований в жизнь оказалось безуспешным. Однако на практике это способствовало углублению пропасти между Церковью как институтом государства и народным Православием.

Но самое страшное возможно в другом. Феофан последовательно и успешно проводит тотальную идею петровской эпохи - преобразования выливаются в установление полного контроля власти над всеми сферами жизни русского человека, над его телом и душой.

Он оставался жив

- Не сон ли нам привиденное? Ох, как истинная печаль! Виновник бесчисленных благополучий наших радостей, воскресивший аки от мертвых Россию и воздвигший в великую силу и славу, Отечества своего отец, — противно и желанию и чаянию скончал жизнь и — о, лютая судьбина! – Так рек Прокопович в скорбную минуту погребения Петра. Ему было о чем горевать. Покровитель и соратник по духу отошел в мир иной, а Феофану предстояло продолжать оставаться живым. И это было делом нелегким.
После кончины своего покровителя, великий сподвижник преобразований внезапно очутился в страшном омуте интриг, козней и лукавства. Староцерковная партия подняла голову и направила свои удары на Феофана. Ему пришлось выдержать ожесточенную и опасную борьбу, отражая обвинения уже не столько богословского, сколько политического характера.

У него был выбор или подвергнуться опасности быть выкинутым из общества, в котором жил, сохранивши за собою память честного человека, - или, предупреждая угрожавшие ему опасности, начать без зазрения совести выкидывать всех тех, которые становились ему на дороге или могли, по его соображению, сделать ему какое-нибудь зло. Феофан, выбрал последний путь, и из просветителя времен Петра стал, после его кончины, ужасным тираном, не разбиравшим никаких средств, когда приходилось толкать других, мешавших ему на пути, - стал безжалостным мучителем, который тешился страданиями своих жертв даже и тогда, когда они переставали быть для него опасными.
Не раз битый в левую щеку, Феофан, никогда не подставлял правую и не имел привычки прощать врагу своему. Он упорно преследовал недругов, засаживал их в тюремные ямы, на каждый донос строчил ответный. Как писал биограф великого светоча, архиепископ всю свою жизнь не покидал Тайной канцелярии: был в ней либо подследственным, либо обвинителем.

Очень неблагополучно грозила закончиться для него эта борьба. Однако ему  удалось искусно воспользоваться обстоятельствами вступления на престол императрицы Анны.  Он стал во главе партии "среднего чина людей", которая помогла государыне восстановить самодержавие. Благодаря своему деятельному участию в этом событии, Феофан вновь приобрел прочное положение при дворе и в Синоде - и обрушился на своих старых врагов, полемику с которыми на этот раз повел уже не столько в литературе, сколько в застенках тайной канцелярии.

Прежний горячий защитник реформы, действовавший во имя интересов просвещения, теперь, при изменившихся условиях русской жизни, хотя и старается ограждать результаты реформы от посягательств реакции, но все же обращается из деятеля прогрессивного в строгого консерватора. Теперь он оправдывает существующий порядок даже  в тех случаях, когда он противоречил его собственному идеалу.

Скончался Феофан Прокопович 8 сентября 1736 года на 55 году жизни. Погребен в Новгородском Софийском соборе. Богатейшая библиотека архиепископа новгородского по именному указу передана была в библиотеку Новгородской духовной семинарии. Рукописи – в Академию наук. Чувствуя приближение кончины, он приставил ко лбу указательный палец и сказал: "О главо, главо, разуму упившись, куда ся приклонишь".