Форум литературного общества Fabulae

Из «Посланий»

Сергею Александровскому

Давно ль ушла пора, когда мы жизни наши
с обоих жгли концов ночами напролет?
Нет в закроме зерна и дичи нет в ягдташе;
сижу-смотрю, как снова канул год.

Пусть не подарит он былого урожая,
но стоит ли жалеть, назвав себя груздем?
Давай писать стихи, лениво приближая
тот час, когда мы медленно войдем

в зеленоиглый бор. Нам только и осталось
идти его тропой, взирая вполглазка
туда, где меж ветвей сидит в засаде старость
на расстояньи рысьего броска.

Юрию Арустамову

Небо, наколотое на ветки,
мало похожее на тиару;
словно щебечущие нимфетки,
скачут синицы по тротуару.

Скачут, хлопочут, чего-то ищут,
ветки им служат опочивальней;
птицам не нужно духовной пищи,
им бы добычу поматерьяльней.

А по соседству живут поэты,
коим планида дана другая:
жить, эти ветки и небо это
в ровные строчки перелагая.

Племя, которому мало надо -
рюмку да чуточку хлеба-соли,
чтобы горланить свои баллады
и втихомолку стонать от боли.

Мы на кулеш не меняем душу,
ибо товар не имеет спроса;
серому небу - глядеться в лужу,
слово - поэтам, синицам - просо.

Мира юдоль разобрав на дольки,
не обнаружим ее каркаса,
и освещает дорогу только
пасть огнедышащего Пегаса.

Алёне Бабанской

Я пойду, поднявшись до света,
по раздолью пойменных трав;
паутина бабьего лета
облипает влажный рукав,
словно деревенские бабы
крепко обнимают меня.
Под ноги ложатся ухабы,
и шуршит сухая стерня.
Выведет дорога к оврагу,
ни души, ни звука окрест;
я в низине наземь прилягу,
ежели бродить надоест.
Запишу с привычной сноровкой
то, чем проникается взгляд:
на лугу земные коровки,
а над ними божьи парят.

Евгению Витковскому

1. Хореизмы без харизмы

В полутьме берложной,
в доме старом, обжитом,
трудится художник,
наклонившись над листом
иль клавиатурой —
это, право, все равно,
лишь бы без халтуры
строки падали вольно,
лишь бы ритма поступь
оставалась хороша,
лишь бы без коросты
в рифмы вылилась душа.
Детскую считалку
промурлычь себе под нос,
пусть лежит вповалку
слов невысказанных воз.
Линии пунктирю,
и найдется, чем дышать:
раз-два-три-четыре,
раз-два-три-четыре-пять.

2. Дифирамб

Сегодня мы справляем юбилей
того, кто стоит тысячу талантов,
а не согласный с этим дуралей
от зависти пойди и околей:
он возвратил поэтов-эмигрантов —
чего не мерят пачками рублей.

Земной свой путь пройдя до половины,
он перевел поэтов Буковины,
где Розенкранц — отнюдь не Гильденстерн;
и голоса из сумрачных каверн
докажут, что в поэзии едины
классическая поступь и модерн.

Вот посреди вселенского разлада
он взялся за французские баллады,
найдя их в самых разных языках;
не говорю про Англию, но ах! —
бразильцы и поляки были рады
найти себя в отобранных стихах.

Он лире кельтской не дает покою —
как под его могучею рукою
она по-русски радостно поет!
и рыжий бард, отчизны патриот,
вздыхает над славянскою рекою,
гадая, кто же тут ему нальет.

До сей поры наш дорогой Евгений —
гроза невежд и липовых мишеней,
всегда исполнен яри бунтовской;
а посему даю наказ благой:
здоровья вам — а нам стихотворений,
которых сроду не создаст другой.

Андрею Кроткову

Отдыхают классики, оборотясь к стене,
от объятий вечно голодных муз,
бубенцами звенит в раскатистой тишине
запоздалая тройка. Семерка. Туз.

И все чаще тянет удариться в белый стих,
не обстрагивать рифмы заподлицо.
Пусть усталое время идет хоронить своих
хорошо сохранившихся мертвецов.

А еще забавней — размер пустить на убой,
чтоб верлибр запрыгал вольной блохой,
не подкованной никаким поддатым левшой,
и, по сути дела, не столь плохой.

Потому, что былого осталось наперечет,
и не вырваться из муравьиных жвал,
повторяя горькое: «догадал же черт…».
Так на то он и черт — догадал.
 
Сергею Шелковому

Узнав на старости лет о том,
что миром владеют вши,
зачем на чае гадать спитом –
сядь и стихи пиши.

Пиши, как слышишь, вяжи слова
надежно, морским узлом.
Пиши – заносчивая молва
ославит тебя ослом.

Пиши, как бегут наперегонки
свой марафон без ног –
останутся две или три строки
(чудо, если пяток).

Когда ж переполнится Божий гнев,
ты, взвешенный на весах,
на утлые гирьки не посмотрев,
скажешь: «еже писах».

Игорю Цареву. Запоздалое

Стихотворство – это не игра
в поддавки с Фортуною слепою:
здесь носилки, стоны, фельдшера,
поле нескончаемого боя.

Под сиюминутностью побед
затаилась братская могила.
Снова взрыв. И падает сосед.
А меня пока не зацепило.