Форум литературного общества Fabulae

Γλυκύπικρος ἔρως

Я ни в чем тебя не обвиняю – признаю, что это я не тот;
Не был бы я пригоршнею праха, мог бы дотянуться до высот.

И, рождаясь из безумства страсти, песня зазвучать во мне могла:
Я воспел бы большую свободу, смело обезглавил гидру зла.

Если б знали нежность поцелуя губы, что кровоточат сейчас,
Шла бы с Бетриче ты по лугу, ангелы бы чествовали вас.

Повторяя Дантову дорогу, семицветье я б узрел сквозь тьму,
Небеса могли бы мне открыться, как открылись некогда ему.

И меня б за то короновали – ни венца, ни имени мне нет! –
На коленях у престола Славы мог бы заставать меня рассвет.

Я сидел бы в мраморных палатах, приглашенный бардами на пир,
Где волынок сладостные звуки, где звенят тугие струны лир.

Китс меня, с чела откинув кудри, пригласил бы, как собрата, в дом,
В лоб поцеловал, пожал бы руку, угостил бы маковым вином.

По весне, когда над цветом яблонь вьются полосатые шмели,
Некие влюбленные однажды про любовь мою б к тебе прочли.

И, узнав про тягостные тайны сердца, охладевшего давно,
Целовались бы, не расставались - нам же расставанье суждено.

Ибо червь неумолимой правды наши жизни выел до корней,
Ибо роза юности увяла – слишком поздно горевать над ней.

О своей любви не сожалею – ах! как я был счастлив ей тогда! –
Но узнал, что время ненасытно, непреклонно движутся года...

В юности мы боремся со штормом, носимся по воле бурных вод,
А потом, без лиры и без хора, Смерть нас в бухту тихую ведет.

Но и за последнею чертою мы пребудем сирот сиротей,
Станет пеплом там Желаний трепет, там бесплодно дерево Страстей.

Ты Мадонны мне была дороже и желанней утренней звезды,
Драгоценней царственной Киприды, лилией встающей из воды.

За стихами век прошел впустую; ныне променял бы, если б мог,
На венок любовника из мирта я поэта лавровый венок.

Γλυκύπικρος ἔρως - др.-гр. сладостно-горькая любовь. Понятие восходит к Платону (см. «Федр», 251). Здесь, возможно, цитата из эпиграммы Посидиппа из Пеллы (310–240 до н. э):

Κεκροπί͵ ῥαῖνε͵ λάγυνε͵ πολύδροσον ἰκμάδα Βάκχου͵
ῥαῖνε͵ δροσιζέσθω συμβολικὴ πρόποσις.
σιγάσθω Ζήνων ὁ σοφὸς κύκνος ἅ τε Κλεάνθους
μοῦσα· μέλοι δ΄ ἡμῖν ὁ γλυκύπικρος Ἔρως.
(AP V.134)

Брызни, кекропов сосуд, многопенной влагою Вакха,
Брызни! Пускай оросит трапезу нашу она.
Смолкни, Зенон, вещий лебедь! Замолкни и муза Клеанфа!
Пусть нами правит один сладостно-горький Эрот!
(пер. Л. В. Блуменау)

Flower of Love
Γλυκύπικρος ἔρως

Sweet, I blame you not, for mine the fault was, had I not been made of common clay
I had climbed the higher heights unclimbed yet, seen the fuller air, the larger day.

From the wildness of my wasted passion I had struck a better, clearer song,
Lit some lighter light of freer freedom, battled with some Hydra-headed wrong.

Had my lips been smitten into music by the kisses that but made them bleed,
You had walked with Bice and the angels on that verdant and enamelled mead.

I had trod the road which Dante treading saw the suns of seven circles shine,
Ay! perchance had seen the heavens opening, as they opened to the Florentine.

And the mighty nations would have crowned me, who am crownless now and without name,
And some orient dawn had found me kneeling on the threshold of the House of Fame.

I had sat within that marble circle where the oldest bard is as the young,
And the pipe is ever dropping honey, and the lyre's strings are ever strung.

Keats had lifted up his hymenaeal curls from out the poppy-seeded wine,
With ambrosial mouth had kissed my forehead, clasped the hand of noble love in mine.

And at springtide, when the apple-blossoms brush the burnished bosom of the dove,
Two young lovers lying in an orchard would have read the story of our love.

Would have read the legend of my passion, known the bitter secret of my heart,
Kissed as we have kissed, but never parted as we two are fated now to part.

For the crimson flower of our life is eaten by the cankerworm of truth
And no hand can gather up the fallen withered of the rose of petals youth.

Yet I am not sorry that I loved you --- ah! what else had I a boy to do, ---
For the hungry teeth of time devour, and the silent-footed years pursue.

Rudderless, we drift athwart a tempest, and when once the storm of youth is past,
Without lyre, without lute or chorus, Death a silent pilot comes at last.

And within the grave there is no pleasure, for the blind-worm battens on the root,
And Desire shudders into ashes, and the tree of Passion bears no fruit.

Ah! what else had I to do but love you, God's own mother was less dear to me,
And less dear the Cytheraan rising like an argent lily from the sea.

I have made my choice, have lived my poems, and, though youth is gone in wasted days,
I have found the lover's crown of myrtle better than the poet's crown of bays.