Форум литературного общества Fabulae

Vsevolod · 2006-06-28 20:55:24

Здравствуйте всем обитателям данного форума. Набрел на него абсолютно случайно, почитал, посмотрел. Возникло желание разместить здесь свое произведение. Это первая часть моего романа (хотя 11 авторских листов романом назвать сложно). Вот, хочу услышать Ваше мнение и Вашу критику. Заранее всем спасибо.

Посвящается людям, которые еще живы, в память о тех, кого уже не вернешь…

Часть 1. Хрупкая грань

Утро было обычным. Опять моросил мелкий дождь. Небо, налитое серо-свинцовыми тучами, медленно плыло по полусфере. Сергей проснулся как всегда рано. «Дождь. Десять дней. Когда кончиться эта тоскливая мука?» - эта первая спросони мысль прозвучала в его голове на редкость отчетливо для этого времени суток. Сергей потянулся, выпрямил свои худые, загоревшие за лето, ноги, уперся руками в спинку кровати. На часах было чуть больше семи. Надо было вставать, одеваться, завтракать, идти на работу. Понедельники – трудные дни для людей. Тело ещё живет выходными, а мозг уже перестраивают под будни, вот и получается конфликт рефлексов и сознания. Сергей откинул в сторону одеяло, перевернулся на бок, сел. Комната была наполнена давящей полумглой. Плотные серые жалюзи очень плохо пропускали унылый уличный свет. Сергей посидел минут пять, бессмысленно глядя в одну точку, затем резко встал, потянулся, вздрогнул и принялся одеваться. Натянул синие шерстяные штаны, футболку, старый, сильно выцветший от множества стирок, свитер, поспешно умылся. Далее по расписанию следовал завтрак, однако Сергей решил воздержаться от бутербродов с полупропавшей колбасой и перекусить на работе. Покачиваясь из стороны в сторону, он пошел на кухню. Включил телевизор, аккуратно стоявший на кухонном шкафе из светлого дерева, в котором хранились крупы и макароны. На панели функций загорелась маленькая красная лампочка. Это был старенький Панасоник, выпущенный в 2038 году. Древность по теперешним меркам, однако, сделан он был на совесть и служил исправно до сих пор. Сергей сидел на табуретке, бессмысленно щелкая каналы. «Везде одно и то же» - с возмущением произнес он и отложил подальше пульт – «Наводнения, теракты, ураганы, цунами, президент США обвиняет очередную страну в укрывании международных террористов. И что им не сидится у себя в Америке? Вечно лазают по всему земному шару с проверками». На этот раз комиссия была отправлена на Украину. Якобы там вот уже 20 лет ведется разработка биологического оружия. Сергей нажал на большую зелёную кнопку. Экран мгновенно потух, став абсолютно черным. Идти никуда не хотелось. На кухне было намного светлее, чем в спальне, однако вид за окном не располагал к пешей прогулке до ближайшей остановки, ведь машины у Сергея все еще не было. Довольно дорогое это было удовольствие для человека его достатка. Да и, если быть до конца честным, он не испытывал в ней особой необходимости. В отсутствии привычного утреннего завтрака запас времени сразу же увеличился на пол часа, а дома было так тепло и уютно, что на работу ехать не хотелось. И все же, вопреки всему, эта поездка была неизбежна, и не важно, когда она произойдет: сейчас или спустя три четверти часа.
Сергей поспешно оделся, вышел из квартиры, закрыл тугой замок длинным тонким ключом, изрезанным по бокам замысловатым узором так, что его было очень трудно подделать. На улице было мерзко. Действительно мерзко. Десять дней подряд шел мелкий моросящий дождь, сопровождаемый холодным северо-восточным ветром, который пробирал до костей, забираясь под свитера, плащи, куртки и рубашки. К четвергу обещали снег. Пусть снег. Лучше снег, чем мокрая, надоедливая дождевая пыль. Снег красивый, белый, а дождь грязный и противный. Сергей быстро зашагал в сторону остановки. Холодный ветер хлестал его по щекам и носу, изморось била в лицо, он кутался глубже в куртку и шарф, но это мало помогало. Оставалось только одно: идти как можно быстрее, на остановке сесть в теплую маршрутку и умчаться на работу.

Маршрутку ждать долго не пришлось. Через пару минут подлетела очередная газелька. Это была одна из немногих новых машин на водородном топливе, которые в качестве эксперимента были заброшены на улицы Автограда специалистами ГАЗ. С виду автомобиль выглядел весьма тривиально, практически ничем не отличаясь от своего предшественника образца 2042 года, слегка измененный задний бампер, пара дополнительных фар и новые дворники, вот, пожалуй, и весь ряд косметических изменений. Но зачем тратить время и деньги на придание внешнего лоска, если под капотом установлен абсолютно новый движок, не имеющий аналогов в мире. Это была воистину революция в машиностроении. Водородный двигатель мощностью 325 лошадей позволял разогнаться до 100 км/ч за 8 секунд, и это с полной нагрузкой в две тонны.
Сергей вошел в заднюю дверь. Приглушенный свет падал на как всегда пустовавшие сутра сиденья. Он прошел в глубину кузова. Ехать далеко. Тольятти сильно расширился за последние 10 лет. Сергей примостился на сиденье возле окна, уткнувшись носом в воротник куртки. Сзади к остановке подъехал какой-то автобус. Автобусы Сергей не любил. Там ездило кошмарное количество народа. В час пик можно было подумать, что туда напихано человек пятьсот, не меньше. У маршруток было, по его мнению, минимум три главных преимущества. Во-первых, быстрота передвижения. Во-вторых – наличие радио, правда в некоторых маршрутках оно почему-то издавало не мурлыкающие звуки попсовых песен о любви, а нечто грубое, хриплое и непонятное нормальному человеческому сознанию. Это нечто коробило Сергея, резало его слух, чувства сбивало в один грубый бесформенный клубок, и название этому нечто было «шансон». Непонятно, почему в это бешенное время сверхзвуковых скоростей и стремительных жизненных ритмов, все еще оставалась достаточно популярна эта низкая, грубая, бандитская музыка. Но наличие шансона напрочь заглушалось третьим преимуществом. В салоне всегда было тепло. Печки качегарили вовсю. После дождливой, слякотной, холодной улицы сесть в пустую уютную машину – это просто счастье. Возле двери, едва слышно на общем фоне оживленного движения, зашумел электромотор. Она быстро приняла исходное положение, захлопнулась с мягким щелчком, и водитель включил левый поворотник…

Николай проснулся сегодня рано, даже чересчур рано для первого дня отпуска. Электронные часы показывали 7:25. В комнате было тихо. Слегка мурлыкал лежавший в ногах кот. Стук маятника в зале отмеривал секунды. Николай решил встать. Спать не было никакого желания. Изрядно растрепавшиеся за последнее время нервы не давали организму забыться. Николай медленно приподнялся. Ногам было холодно и мокро, будто их засунули в таз с ледяной водой. Постель была сырой от пота, неуютной, чуждой телу. Николай встал, придерживаясь рукой за низкую тумбочку. Другая находилась у противоположного края полутороспальной кровати с матрасом из плотной резиновой ткани, которая обеспечивала необходимую жесткость и к тому же, совершенно не деформировалась со временем из-за своих упругих свойств. Одеваться Николай пока не стал. Он окинул блуждающим, еще не совсем проснувшимся взглядом спальню. Над изголовьем поставленной вдоль стены кровати висел все тот же натюрморт с бутылкой молока и двумя зелеными яблоками, изображенными маслом на полотне. Столь необычное сочетание, совсем не характерное для натюрмортов, скорее всего и сподвигло Николая на его покупку. Стены были покрыты спокойными зелеными обоями с абстрактным квадратно-прямоугольным рисунком. Плотные светло коричневые шторы были раздвинуты по бокам, открывая взору узорную, посеревшую со времени прошлогодней генеральной уборки, тюль, рассеивавшей и без того не очень яркий заоконный свет. На дальней тумбочке в стеклянной рамке стояла большая фотография с подписью на обратной стороне: «Николаю Морошеву, человеку, который не раз спасал наши шкуры. От ребят 4-ой роты». Взгляд оборвался на собственном животе, по которому сплошной полой проходил длинный шрам.
Дав сознанию полностью проясниться, Николай пошел на кухню и нажал на сенсор чайника. Затем вытащил из шкафа какой-то древний обогреватель и включив его в сеть, сел на стул, подставив ноги под струю горячего воздуха. Посидев так минуты две, он понял, что это не поможет. Холод был внутренний. Он будто исходил из самых глубин его истерзанной недосыпаниями и стрессами нервной системы. Чувство беспокойства и тревоги все усиливалось. Оно становилось невыносимым, хотелось кричать, метаться по комнате. Но Николай поступил иначе. Он включил недавно купленный телевизор. По шестнадцатому каналу шел какой-то комедийный сериал. Николай налил себе чаю. Приятное тепло потекло по его горлу. Но и оно тоже было каким-то поверхностным, не затрагивало глубин души. Николай отставил чай, привстал, дотянулся до выдвижного шкафчика с медикаментами, располагавшегося напротив четырехугольного стола. Пузырек с валерьянкой был почти пуст. На дне оставалось 3-4 таблетки. «Надо будет купить» - подумал Николай, откупоривая туго засевшую крышку. Две маленькие желтые таблеточки упали к нему на ладонь. Николай запрокинул голову назад, проглотил таблетки, запитые водой, фыркнул и уселся обратно на стул, бессильно опустив руки на стол. На кухне между тем становилось все теплее. Горячий воздух обволакивал маленькую комнату в девять квадратов. Из телевизионного динамика слышались голоса бабуинов и макак. Николай переключил на первый. Шли новости. Тайфун в девятый раз за год обрушившийся на побережье Японии, и очередное землетрясение в Китае по какой-то странной, необъяснимой причине не вызывали былого удивления. Погода становилась все более неуправляемой и капризной. По всему земному шару наблюдались небывалые катаклизмы. Да что далеко ходить – в Тольятти в конце ноября уже десять дней шел дождь! Когда такое случалось в последний раз не могли припомнить даже старожилы. Стук сердца становился все менее различимым. Николай уже чувствовал, как веки начинали опускаться – валерьянка подействовала – долгожданное тепло, теперь уже не косметическое, а глобальное, исходившее от нервных окончаний мозга к мельчайшим капиллярам пальцев ног и рук, растеклось по телу. Тепло спокойствия и уверенности в том, что завтра не надо идти на работу. Он выключил телевизор, печку взял с собой в спальню. Выставил режим максимального обогревания и плюхнулся на постель...

Машин в это рабочее ноябрьское утро было немерено. «Хорошо, что сейчас не какой-нибудь допотопный 2005 год. Если бы такое количество автомобилей скопилось здесь лет сорок назад, то горожане просто задохнулись бы от выхлопов» - эта мысль в голове Сергея проскользнула мгновенно, как фотовспышка, потухнув почти сразу после зарождения. Не было смысла в этой мысли, просто рассуждения человека, который едет в этот понедельник на работу в теплой газельке, посреди всеобщего холода и хаотичного движения машин, замкнутый в своем маленьком, уютном микромире. В стекло брызнуло водой из грязной лужи. Сергей инстинктивно дернулся, затем медленно отвел взгляд от снующих по дороге автомобилей и перекинул его на ехавших в маршрутке людей. Рядом с ним сидел пожилой человек лет 60-ти в тяжелой, как показалось Сергею, кожаной куртке, фуражке в клеточку, которые стали в последнее время весьма популярными среди старшего поколения. На переднем сиденье устроились две девушки: одна в легкой синтепоновой куртке с длинными рыжими волосами, высокая; другая – ростом чуть пониже, с короткой стрижкой, в черно-коричневом кожаном плаще. Судя по всему студентки. Они тихо беседовали между собой на какие-то отвлеченные темы, не обращая внимания на дорогу. Взгляд Сергея скользнул по первому ряду сидений. Слева у окна сидела тучная женщина, не старая, но и не молодая, лет 40-45, а рядом 16-летний юноша, с легким, белым пушком под носом. Напротив него пристроились двое мужчин, невыразительной внешности. На заднем ряду сидела красивая длинноволосая девушка и читала какую-то фантастическую книгу. Сергей напряг глаза и прочитал название: «НЛО и инопланетяне». «Проблем в жизни не хватает что ли? Читает всякую ерунду» - книги про НЛО Сергей не любил. Можно даже сказать ненавидел. Его гораздо больше волновало отношения президента к проблеме американизации континента, а еще ему нравился футбол. Сергей отвернулся к окну. Небеса сыпали все той же мокрой пылью, лужи не стали меньше, но машин поубавилось. Теперь маршрутка ехала в сторону Приволжской улицы по широкому Московскому проспекту. «Скоро выходить» - подумал Сергей, щурясь. Не было никакого желания опять идти на улицу. За прошедшие полчаса он согрелся и повеселел. Теперь предстояло выбираться в столь недружелюбный внешний мир и топать в офис, где его ждала куча бумаг, вечно недовольный Михаил Петрович – директор конторы и атмосфера всеобщей суеты и напряженности. Фирма, в которой работал Сергей, занималась доставкой товаров с оптовых складов в магазины, на рынки и другие «стратегически важные» для населения объекты торговли, а сам Сергей занимал в ней весьма скромную и непопулярную должность менеджера. К слову сказать, он был весьма одаренным экономистом и при некотором везении мог бы достичь больших высот в карьере, чему, в немалой степени могла бы способствовать его внешность. Росту он был высокого: около 185 сантиметров. Вытянутое лицо, редкие брови, не длинные ресницы. Но всех поражали его глаза. Ярко голубые, будто подсвечиваемые изнутри, зрачки создавали эффект всепроникающего рентгеновского взгляда. Нельзя было спрятаться от этих глаз. Они смотрели сквозь одежду и плоть, в самую душу. Не сказать, чтобы Сергей отличался атлетическими формами. К совершенствованию своего тела он никогда не стремился. Однако выглядел он довольно накаченным. На вид ему можно было дать года 22, не больше. Но ему было 27. Хотя, когда человек находиться в промежутке между 20-30 годами вообще сложно судить о его возрасте. В целом же он производил впечатление довольно приятного, начитанного молодого интеллигента.
Сергей нажал на кнопку остановки. Фразы вроде: «На следующей останови пожалуйста» давно вышли из употребления. Теперь все было иначе: нажал кнопку, вышел на остановке; не нажал – ну и плохо тебе: все равно тебя никто не услышит. Водитель закрыт звукоизолирующим стеклом, на смену живому денежному обращению еще в 2031 пришли так называемые «маршрутные карточки». Компьютеризация достигла огромных масштабов. С одной стороны это и лучше. Меньше нагрузки на водителя, меньше нервотрепки, меньше проблем. Газель остановилась точно в отведенном месте. Сергей проворно вылез наружу и лицо мгновенно обдало холодом. Под ногами почувствовалась жесткость аллеи, выложенной мелкой плиткой. Дождь, дождь, ничего кроме дождя. Это унылое серое небо нависало над городом уже десять дней подряд. Эта мука должна была кончиться. Должна была, но не кончалась. «Почему так холодно?» - подумал Сергей, натягивая на голову вязаную шапку. Ответ он знал. Циклон пришел в Тольятти с севера, принеся мерзость осенней ноябрьской погоды. Сергей решил побыстрее добраться до работы. Ноги поспешно зашагали по тротуару, подгоняемые диким завывающим ветром. По сторонам тянулись скучные серые постройки. Офисы, магазины, небольшие кафе. В основном это был торговый район. Чуть подальше, за московским проспектом начинались жилые кварталы. Старые, панельные дома в пять этажей соседствовали с новыми кирпичными 16-ти этажными исполинами. «Приволжская 35. Ну вот и родная контора, будь она неладна». Семиэтажное кирпичное здание тянулось вдоль серой полосы дороги, казалось, до самого горизонта. Из окон несмело выглядывали некоторые сотрудники. Фирма, в которой работал Сергей, занимала небольшую территорию в самом начале, этого огромного здания. Сергей прошел через грязную, продуваемую всеми земными ветрами, арку, свернул налево, подошел к ступенькам, ведущим к стальной бронированной двери, подняв глаза, механически прочитал рекламу: «Конвент Агро. Оптовая торговля продуктами питания», затем потянул на себя дверную ручку и вошел внутрь.
Первой его встретила тряпка, лежавшая на полу. В её обязанности входило встречать всех входящих и терпеливо принимать всю грязь, которую они с собой приносили, в надежде, что вечером тетя Маша помоет её и вновь, уже чистую, положит на пол возле двери. Сергей небрежно шаркнув ногами, прошел дальше. В приемной было тихо. Секретарша Наташа приходила обычно позднее. Впереди был коридор с несколькими дверьми и кабинет Михаила Петровича. Медленно перебирая озябшими от всепроникающего ветреного холода ногами, Сергей прошел до второй двери направо, достал из кармана слегка поржавевший ключ, больше похожий на какую-то неизвестную геометрическую кривую. Замок тихо щелкнул, старая, обшарпанная фанерная дверь открылась неожиданно тихо. Перед Сергеем предстал его кабинетик. Крохотная комнатка размером чуть более 6-ти квадратов. На стенах все те же, наклеенные еще 10 лет назад, во время последнего, так и не доделанного, ремонта, спокойные бело-голубые обои. Старый радиатор, с довольно внушительным свищем, дожидался сантехников. Двухдверный коричневый лакированный шкаф, который занимал чуть ли не треть всего пространства. Из общей картины ветхости выделялся, пожалуй, только новый офисный стол, который был куплен месяца 2 назад. Да, в таких условиях работать было тяжело, но возможно, а потому нужно.
«Эх» - вздохнул Сергей и плюхнулся в свое кресло. Впрочем, этот предмет интерьера и креслом то назвать было нельзя. Скорее он был похож на обычный офисный стул, с пластмассовой ножкой, черной выгнутой спинкой, и приделанными к ней широкими ручками, которые, скорее, не помогали, а наоборот еще больше мешали и без того непростой работе молодого менеджера.
Сергей кинул беглый взгляд на висевший на стене календарь. «27-ое число» - негромко произнес он вслух. Да, на дворе действительно было 27-ое ноября, а вот снег еще даже не выпадал. Температура никак не хотела опускаться ниже 6 градусов и землю обильно поливали водой тяжелые, хмурые тучи. На шум открытого замка пришел Костя – молодой 23-х летний парень, с пухлым лицом и округлыми формами.
- Приветик, Сергей. Ты сегодня рано. Даже Наташи еще нет.
Костя занимал в фирме должность штатного маркетолога, и внештатного советчика в любых компьютерных делах. Вообще парень он был весьма и весьма неглупым, в свои 23 года стал дипломированным специалистом и просто хорошим человеком.
Хорошее настроение Кости передалось и Сергею.
- Костя, знаешь народную примету? Если программист в восемь утра уже на работе, значит он еще на работе.
Костя широко улыбнулся своей завораживающе-дружелюбной улыбкой человека с широкой душой.
- А может по кофейку? – мягким, уже заметно повеселевшим голосом спросил Сергей.
- А можно и по кофейку. Щас сделаем.
Костя быстрыми шагами направился к некоему подобию служебного помещения, служившему сотрудникам и кухней и комнатой отдыха и складом и чем еще только не служившим. Сергей запрокинул голову назад.
- А-а-а, еще одна неделя началась – руки его сцепились в замок, он осторожно потянулся, открыл глаза.
Да, работа у Сергея была не очень-то интересная, но за что он любил свою контору, так это за ее коллектив. В нем не было атмосферы недоверия, сплетен, козней за спиной соседа, как это часто бывает. Все люди вполне приличные, образованные. Картину, пожалуй, портил только Михаил Петрович, немного ворчливый, придирчивый, вечно чем-то недовольный мужчина 42-х лет. Однако особенность характера могла быть обусловлена занимаемой им должностью генерального директора, безусловно, нервной и требующей большой концентрации и напряжения.
- Сергей! Кофе остынет! – Костя громко кричал, хотя Сергей находился от него в пяти метрах за стеной.
- Иду – бесчувственным голосом ответил менеджер.
Сергей завернул в дверной проем.
- А, ты тут, - с удивлением, уже негромким голосом произнес Костя, подавая горячую кружку своему коллеге.
Рука Сергея потянулась к горячей синей кружке с ароматным, свежемолотым натуральным кофе. Странный звук заставил его поставить чашку на стол. Костя пулей вылетел из кладовой, как официально именовалась маленькая самодельная кухонька.
- Ну что, не успел на работу придти, уже кофэ хлестаешь? – голос шефа звучал одновременно и грубо и мягко, и серьезно и насмешливо, а еще это нарочно им измененное слово кофэ: вообщем непонятно было, в каком он сейчас настроении, стоит ли ему что-нибудь ответить, и если стоит, то что именно? – Ладно, я у себя в кабинете буду, когда придет Наташа, скажи ей, что мне нужны справки, она знает какие, хорошо?
- Да, конечно – растерянным голосом отозвался Сергей.
- А Костя тут?
- Да, он у себя в кабинете.
- Ну вот и славненько, а то мне надо факсики принять, да прайсов поскачивать из Интернета.
Шеф прошел дальше по коридору, до деревянной двери, за которой слышался стук клавиатурных клавиш.
«Так, Михал Петрович пришел. Начинаем работать» - Сергей взял кофе к себе в кабинет, сел в свое менеджерское кресло и стал ждать. Настроение после разговора с Костей было на уровне «выше среднего». В приемной послышался негромкий железный стук. «А вот и Наташа» - задорно в его голове пронеслась пара мыслишек.
Наташа заглянула в открытую дверь.
- Привет Сергей. Готов к труду и обороне? – красивым нежным, но не писклявым, а ровным, чистым голосом спросила молодая девушка, с правильным, загоревшим за лето лицом, улыбающимися глазами, и в целом очень неплохими формами.
Сергей повернул голову.
-Да, вполне готов. – сказал он несколько задумчиво, голосом специально немного выше нормы.
- Михал Петрович у себя?
- Да, - Сергей оживился, заговорил быстрее, как будто вспомнил нечто весьма важное. – Он просил передать, чтобы ты принесла ему какие-то справки.
- Хорошо – коротко ответила Наташа и быстрыми шагами ушла обратно в приемную.
На лице Сергея показалась слабая улыбка. «Желтые справки» - подумал он, посматривая на старые электронные часы, стоявшие на столе возле канцелярского набора. Мерно помигивали две серые точки, пришедшие на смену секундной стрелке. 8:27.

Николай ворочался на постели. Одеяло давно валялось где-то на полу. Военные кошмары опять обдавали тело холодным потом, а разум ввергали в состояние чуткого ощущения надвигающегося страха.
- Нет! – Николай вскочил, тяжело дыша.
«Опять, опять. Полгода не было и вот опять» - он провел мокрыми руками по, горевшему огнем, лицу. В комнате было жарко и душно. В углу вовсю качегарил старенький обогреватель. Николай поднял валявшееся неподалеку одеяло.
- Почему, почему это повторилось вновь. Что-то опять произойдет, как всегда. Да, как в прошлый раз. Так и теперь будет – Николай думал вслух. Голова его трещала, словно рядом били в огромный колокол.
Из зала донесся звонкий удар. Часы отмерили половину. Но половину чего? Николай медленно, осторожно, стараясь поменьше вертеть головой подошел почти вплотную к висящим на стене с желтоватыми обоями часам. «Пол первого! Половина дня прошла. А еще не сделано ничего!». Николай бросился было в ванную, но резкий пульсирующий удар в височной области заставил его остановиться. Рука инстинктивно потянулась к голове. Пальцы начали растирать больное место. Николай направился к аптечке. «Пенталгина нет! Придется идти в аптеку. О, еще же валерьянки купить надо! Точно!» - он медленно дошел до шкафа с вещами, натянул на себя черную водолазку и протертые у карманов синие джинсы, а поверх темно-синий свитер с замком под горло, затем накинул легкую осеннюю куртку, выключил в прихожей свет, вышел в полутемный грязный подъезд и закрыл за собой тяжелую железную дверь.
На улице все было по-прежнему. Как и вчера моросил мелкий дождь. Холодный северный ветер ударил в его округлое морщинистое лицо. Лицо человека, который видел слишком много для одной жизни; человека, привыкшего к лишениям и трудностям. Суровое лицо с расчетливым, спокойно-выжидающим взглядом. Лицо безымянного война безымянных войн, который понял нечто такое, чего не дано понять обычным людям. Весьма крепкое армейское телосложение и рост метр восемьдесят сильно выделяли его из серой толпы.
Ему было 32. А выглядел он на 45. Так измотала его жизнь. Много стран он объездил, много где приходилось ему воевать за чужие интересы и капиталы. А теперь он устал. Устал от войны. Устал от крови, которой так много пролил в своей жизни. Ручьев, нет, даже рек крови, которую он выпускал из людей своими верными пулями как что-то ненужное, требующее устранения. Тяжелее всего пришлось в Индии в 35-ом. Армия США бесцеремонно вторглась в страну. Ожесточенные бои, в ходе которых погибло около миллиона человек длились, как тогда казалось, бесконечность. И все ради чего? Чтобы испытать новое оружие – огромных боевых роботов модели БР-110 – первых из Уравнителей. Несколько дней, проведенных Николаем в Дели были для него тяжелым испытанием. Круглосуточные бомбежки, острая нехватка питьевой воды и продовольствия… и смерть. Смерть, царствовавшая эти семь дней. Смерть, как мародер и грабитель, собиравшая урожай с не для нее посаженных полей. Тогда он в первый раз увидел их. Этих трехметровых монстров, с огромными, встроенными в руки крупнокалиберными пулеметами, сотрясающих землю своими тяжелыми пневматическими шагами. Да, это было оружие, которого еще не видела смерть. Тогда американцы предложили ей заменить ее, морально устаревшую косу, на тяжелые крелатовые пушки Уравнителей. И смерть приняла предложение…
Николай уткнул нос куда-то глубоко в высокий, хотя и чересчур тонкий воротник, в котором с каждой минутой становилось все более неуютно. Нос неприятно щипало.
- А-а-апчхи – Николай громко чихнул, не прикрыв рот рукой, выпустив в атмосферу тысячи частичек ротовой слизи.
Путь до аптеки был коротким – всего-то пройти через две арки, затем направо, и, там, в небольшом универсальном магазинчике, компактно расположился аптечный киоск. Николай бодрыми шагами шел по мокрому дорожному асфальту. На балконе первого этажа небольшая группа подростков распивала пиво. «Нда, как приятно посидеть с другом за бутылочкой пива» - подумал Николай – «Но, только, конечно не в такую погоду и не на улице… Дома или в баре… Эх, позвонить что ли Сереге, может зайдет вечерком, поболтали бы». Размеренный ход его мыслей прервал сигнал автомобиля. Николай обнаружил себя идущим прямо по центру небольшой внутри квартальной дороги, и поспешно перебрался на тротуар, тем более, что ему нужно было заворачивать во вторую арку. Минут через пять Николай достиг небольшого, аккуратного, красиво облицованного пластиковыми панелями белого здания, над которым красовалась подсвечиваемая изнутри, интересно оформленная табличка с надписью: «Универмаг Лимпопо». Николай вошел внутрь. Горячий воздух из кондиционера дунул ему в лоб, лишь только он открыл дверь. Аптечный киоск размещался почти напротив входа. Николай заглянул в небольшое окошечко.
- Простите, А можно лекарства приобрести – вежливо поинтересовался он.
Пожилая худая женщина лет 60-ти обернулась и уставилась на него через толстые линзы очков.
- Мне, пожалуйста, Пенталгина пару упаковок и валерьянки штучек десять.
Странно, но отпуск такого большого количества валерьянки не вызвала у нее никакой реакции, будто она всю жизнь только и делала, что продавала всяким неврастеникам огромные пузырьки с маленькими желтыми таблеточками.
- С вас 140 рублей – сухим, лишенным чувств голосом сказала она.
Николай проворно провел карточкой по считывающему устройству. Взяв лекарства и, по пути купив две бутылки темного пива, он направился домой.
Боль в голове все усиливалась. Длинным зазубренным ключом Николай быстро открыл дверь квартиры и вошел в прихожую. «Как больно» - в висок опять ударило молотком. Николай почувствовал, как в глазах начинает темнеть. Плафон люстры уплыл далеко вверх, к лицу стремительно приближался мягкий ковер на жестком бетоне, покрытом линолеумом. Николай упал в обморок…
Прошло уже часа три, а может и больше. Николай проснулся на диване. Очень странно, но голова уже не болела. Во рту ощущался неприятный привкус густых непроглатываемых слюней, которые обычно образуются после глубокого дневного сна. Тело было словно напичкано ватой. Левая рука лениво свисала с края обитого красно-желтым мохером длинного широкого дивана. «Как я здесь оказался. Что вообще происходит? Я же упал на пол» - Николай попытался встать, опираясь на правую руку. В следующее мгновенье неприятные мурашки на руке дали ему понять, что это вряд ли удастся. Рука совсем затекла. Он придавил ее всем своим весом, и теперь требовалось время, чтобы восстановить ее былую функциональность. Николай оглядывался по сторонам, прислушивался, пытался припомнить, что с ним случилось, но все же никак не мог понять, почему он лежит на мягком диване, а не на жестком, холодном (отопление все еще не включили) полу. Он и не вспомнит. Не вспомнит, как провалявшись полчаса на ковре решил подыскать себе более подходящее место для отдыха. Как плюхнулся в беспамятстве на диван, уснул крепким сном. Как истошно, разрывая динамик, звонил телефон. Четко отлаженная машина - его организм, дала сбой. Неделя бесконечных нервных потрясений и недосыпаний не проходит бесследно. Тело просто сказало: «Извини, Коля, я больше не могу, приляг ка, отдохни чуток, а потом еще чуток, и еще, а там посмотрим». И Коля подчинился, не мог не подчиниться. Теперь ему стало намного лучше. Пелена, застилавшая глаза во время сегодняшней прогулки, как будто была смыта здоровым крепким сном. Сознание прояснилось, чувства стали четче. Вот только этот неприятный привкус во рту. Но, это уже мелочи. Николай повторно попытался встать. После недолгого покалывания в руке, она пришла в норму. Усилие. Он на ногах. Взгляд скользнул по деревянным настенным часам. «Пять! Уже пять! Да что же это такое! Что сегодня за день такой?!» - Николай думал, что сейчас только три, или около того. Двумя тяжелыми движениями он сделал попытку уложить растрепавшиеся волосы и пошел на кухню. Хотелось есть. В холодильнике было пусто. Хлеб тоже кончился. «Ну почему, почему он кончается именно тогда, когда я больше всего не хочу за ним идти!». Однако голод брал верх. К тому же, хлебный был ближе аптеки. Прямо за углом соседней пятиэтажки.
Минут через двадцать Николай вернулся домой, неся полную сетку каких-то выступавших коробок и банок. Пельмени, маринованные огурцы и всякие солености, палка копченой колбасы, кусок сыра и большая булка свежего, мягкого, с хрустящей корочкой, белого хлеба. Вот так всегда и бывало: вышел за хлебом, а вернулся с целой продовольственной корзиной.
Готовить Николай умел, но не любил. Жены у него никогда не было. Не потому что он не встретил подходящего человека, нет, просто одному ему было проще. Проще жить, воевать, проливать свою и чужую кровь. Возможно теперь, когда все это в прошлом он остепенится, женится, заведет детей, и будет жить своей маленькой личной жизнью. Кто знает, кто знает.
В спальне раздалось громкое «Мяу».
- Васька, иди. Кс-кс-кс-кс-кс.
Серый пушистый кот прилетел быстрее пули, заискивающе прижав свои маленькие лохматые ушки. Николай отрезал кусочек колбасы. Васька явно ждал чего-то другого. Презрительно фыркнув он ушел в зал.
- Ну и иди. Все равно потом вернешься!
«Как же я голоден» - подумал Николай, доставая из сетки пачку пельменей.
Да, пельмени были явно переперченными. Николаю то и дело приходилось заливать горевшее горло прохладной водой. «Что-то как-то не так» - он отставил подальше красивую розовую неглубокую тарелку с десятком недоеденных пельменей, плававших в водяном бульоне. Кастрюля с мутной водой тихо парила на плите, а мыть посуду очень не хотелось.
- Эх – Николай тяжело вздохнул, вышел на балкон, закурил. Зрачки глаз странно потухли. Опять накатили случайные военные воспоминания. Так часто бывало, когда он вот так стоял один на балконе и выпускал полупрозрачный ядовитый дымок…

Разрывная пуля просвистела у виска. Николай инстинктивно нырнул в окоп, укрепленный кое-где железо-бетонными плитами. Где-то вдалеке послышался хриплый голос Алексея.
- Коля! Живой?!
- Пронесло! – выкрикнул Николай и сам не услышал своих слов. Песчаное поле содрогнулось от взрыва мегатонной кастетовой бомбы.
- Авиация! Авиация! – кричал молодой лейтенант, сновавший туда-сюда по окопу.
Полуползком-полубегом, Николай бежал к небольшому бункерному сооружению. Вокруг раздавались беспорядочные выстрелы автоматов и дуратовых винтовок, очереди из крупнокалиберок следовали одна за другой, с промежутками по 3-4 секунды. Второй раз за день застава держала оборону. Второй раз за день 110 человек, на порядок меньше, чем пришло сюда в начале войны, отстреливались от пятисот элитных американских головорезов, душами останавливая танковые болванки, сердцами закрывая командиров от пуль. «Уроды, тяжелыми бомбят» - подумал Николай и в то же мгновенье почувствовал резкую боль в плече. Пуля с феолоновым сердечником разрывала плоть, как бумажный лист, острым жалом вонзаясь в болевшие кости.
- ААА! – болевой шок подкосил Николаю ноги, и он упал на горячий песок.
- Коля! Коля! Вставай! – все тот же хриплый голос издалека приближался к нему.
- ААА! – боль была адской. Из плеча алой струей на одежду выливалась кровь.
- Вставай! Быстрей! Наши на подходе! – Николай почувствовал как крепкие руки поднимают его на ноги.
- Леха! Куда бежать?! – стиснув зубы от душераздирающей боли, завопил Николай.
- За мной!
По узким траншейным переходам Николай добежал до бункера, а оттуда дальше к разрушенной вертолетной площадке. Несколько черных точек на горизонте внушали, робкую, незримую, неосязаемую надежду на спасение.
Семь минут тянулись словно семь дней. На крошечной площадке стояло человек пятьдесят. Они судорожно отстреливались, падали на землю, вставали и снова отстреливались от наступавшей вражеской пехоты. Вот их уже 40. А спустя еще пару минут останется всего 30, а затем 20 и так до 0, до того момента, когда последнему солдату в лоб угодит уравнительская пуля, до мгновенья, когда смерть в последний раз сорвет с этой песчаной поляны колосок жизни, одарив гробовой тишиной желтую сирийскую пустыню…

Громкий мелодичный звонок в дверь прервал тяжелые воспоминания. В руках Николай держал скуренную почти до фильтра сигарету. Он небрежно бросил окурок в пепельницу из толстого стекла, медленными, усталыми шагами подошел к двери.
Обнаружив за ней Сергея, он поспешил открыть двойной кодовый замок.
- Здарово Коля – Сергей бодро шагнул на небольшой ворсистый коврик.
- Ну здравствуй, здравствуй – Николай заметил у него в руках какой-то белый мятый пакет. – Это что?
-А это пиво! – жизнерадостным голосом ответил Сергей, доставая коричневую, с желтой этикеткой, бутылку. – Светлое. Твое любимое!
- Ну спасибо, друг! – Николай развел руки в стороны, слегка нагнулся, довольно неизящно попытавшись изобразить благодарность, – ты проходи, располагайся.
Николай выхватил пакет из рук Сергея и убежал на кухню, после чего оттуда периодически стали раздаваться звоны стеклянных пивных кружек. Сергей снял толстую синтепоновую куртку, шарф и шапку, небрежно скрутив в один громоздкий комок, закинул в левый рукав, как обычно перепутав его с правым, затем, разувшись, прошел в зал, плюхнулся в мягкое кресло с автоподогревом и взял с деревянного журнального столика новый номер «Ратного дела».
Николай залетел в комнату с двумя огромными литровыми кружками желтой, с высокой белой шапкой, жидкости, подал одну из них Сергею, вторую оставил себе и, последовав примеру своего друга, плюхнулся в другое кресло. Сергей отложил журнал, втянул воздух и сделал три больших глотка, вытер пену с губ, затем поставил кружку, повторно взял журнал и принялся внимательно рассматривать картинку на обложке.
Картинка представляла собой изображение Уравнителя стоявшего посреди зеленого, тщательного выбритого газонокосилками куска травы размером 3 на 3 метра на фоне чистейшего голубого неба, которое в последнее время так редко показывалось из-за унылых поздне-осенних туч. Робот представлял собой человекоподобную блестящую на солнце конструкцию из черного металлического сплава. На месте головы возвышалась стальная конструкция, лишь отдаленно напоминавшая форму черепа, а скорее представлявшая собой полый овал, в котором ясно просматривались несколько глазниц для объективов видеокамер. Такие структуры как рот, нос и уши естественно отсутствовали. В «руки», сделанные также полыми и напичканными силовыми и гидравлическими кабелями, были впаяны две крупнокалиберные пушки, а над ними возвышались скорострельные пулеметы. На спине располагался, едва вошедший в объектив шестиугольный отсек для хранения боеприпасов, с автоматической подачей в стволы орудий. Ящик этот был довольно внушительных размеров, однако не слишком выделялся на общем фоне стального чудовища. Несмотря на распространенное мнение о том, что здесь броня слабее, это не так. В этом месте она ровно вдвое толще, чем на «шее», где пролегает основной питающий кабель, который отвечает за передачу информации от всех датчиков и сенсоров на радиоантенну и непосредственно в микрокомпьютер робота, позволяющий ему самостоятельно принимать решения о защите, а также координирующий действие всех систем. Вообще же, робот был сконструирован практически идеально, что крайне желательно для аппарата, применяемого во время боевых действий.
Сергей рассматривал каждую деталь, каждую незначительную мелочь, как будто стараясь найти изъян и судя по его выражению лица, этот поиск не принес результатов.
Николай пил пиво осторожно, мелкими частыми глотками. Почему они ничего не говорили? А зачем. Между ними существовала бессловесная связь, которая не ощущалась посторонними людьми. Да, они были друзьями. Настоящими друзьями, каких нечасто встретишь даже в американских боевиках, не говоря уже про реальную жизнь. Они знали друг о друге все. А может и немного больше. И им не нужны были слова. Кому-то может показаться весьма нелепым вот такой неожиданный приход без приглашения, просто ради того, чтобы почитать журнал и попить пиво, но для них это было нормальным явлением.
-Ну и как тебе в отпуске? – заговорил Сергей с оживленным интересом, оторвавшись наконец от пристального изучения обложки.
Николай отпил немного, чтобы пена приходилась как раз по краю кружки.
- Да вообщем то неплохо, конечно – он на минуту замолчал и Сергей почувствовал, что-то тоскливое и скрытое в его словах – Только… Опять мне снилась война, Сережа.
Да, Сергей и сам уже понял, что было не в порядке. Он удержался от дальнейших расспросов, потому что знал, что Николаю они совершенно не нравятся.
Сергей опять уткнулся в журнал и после пятиминутного перерыва, когда Николай постепенно вышел из задумчивого состояния и с ним можно было продолжать разговор, спросил как бы невзначай:
- Коль, а с чего вообще все пошло?
Николай этого вопроса явно не ждал. Его глаза немного расширились, впрочем через долю секунды они приняли первоначальное положение и он тихо спросил, пытаясь языком слизнуть с верхней губы белую пену:
- Ты это о чем?
- Я об уравнителях. – чуть ли не оборвав его на полуслове пояснил Сергей - Вот опять они на обложке военного журнала. Пишут, что какая-то новая модель - БР-26. А вообще как они появились-то?
- Новая модель говоришь, – начал Николай сухим голосом – да чушь это все. Если ее поместили на обложку журнала, то она года два уже как устарела.
Лицо Сергея стало задумчивым.
- Хм… Интересно.
Еще несколько минут прошло в ожидании. Николай знал, что на этом разговор не закончится и пытался подобрать ответы на возможные вопросы.
- Повсюду эти уравнители! – гневно воскликнул Сергей и бросил журнал в сторону - Да что ж у нас своего оружия нет, которое можно было бы с гордостью изобразить на обложке?!
Разговор об Уравнителях заводился неоднократно, однако постоянно сводился на нет внешними обстоятельствами либо нежеланием Николая говорить. Теперь же он решил, что пора ответить Сергею на его вопросы, так как вряд ли кто-нибудь сможет ответить на них лучше чем он.
- Нет, Серега, такого, как Уравнители нет. – спокойно ответил Николай и сделал маленький глоток. Пива оставалось еще пол кружки. – Пожалуй, пришло время ответить на твои вопросы.
Сергей жадно хлебнул холодного пива.
- Ты когда-нибудь слышал о Владимире Семенове? – начал Николай, слегка подавшись вперед.
Сергею показалось очень странным то, что Николай начал так неожиданно прямо, но в то же время это изменило состояние разговора с какого-то неестественно натянутого на открытое и дружественное.
- Нет, а что должен был? – с удивлением ответил Сергей вопросом на вопрос.
- Нет, не должен. Раньше. А теперь я могу тебе сказать. – Николай сделал еще глоток, отставил бокал на столик, оперся локтями на коленки – Когда-то давно, в 2018 между Россией и США назревал крупный восточный конфликт. Косвенный, разумеется. Поставка вооружения, тренировка солдат и офицеров. Вроде бы ничего особенного. Если бы перед нашими учеными не была поставлена задача разработать новое оружие. Боевого робота, способного заменить солдат на поле боя. Безусловно, роботы применялись и раньше, но теперь нужно было создать не консервную банку на колесах, а боевую машину, способную подавлять врага ураганным огнем. Никто не знал как это сделать. И тут появился Семенов. При виде транзисторов и микросхем его глаза полыхали огнем. Да, он был гением. Он был отцом-основателем всей новой робототехники. Это он, он создал первого Уравнителя - БР-1. По теперешнем меркам это просто развалюха, но тогда это было оружие, которого так долго ждали. Оружие, которое можно было применять везде и всюду, где требовалось самопожертвование и самоуничтожение. Я надеюсь ты понимаешь, о чем я говорю? – Николай вопросительно глянул на Сергея. Конечно он понимал. Что тут непонятного? «Робот-смертник – вот и все». - И мы победили тогда. Мы сохранили шаткий баланс сил. Семенов был героем. Да, нашим героем. Наконец-то удалось показать американцем, что наша наука не исчерпала себя… Но слава погубила его, как это всегда бывает в нашей долбаной стране… Спустя два месяца, после постройки БР-2 он умер от пулевого ранения в сердце. – Николай прервался, словно обдумывая все вышесказанное.
На Сергея тоже напала задумчивость, но лишь на несколько секунд.
- Сволочи – выпалил он.
- Да, сволочи, – согласился Николай после небольшой паузы – еще какие. Свои же и убили. Тогда вообще непонятно было, где свой, где чужой.- Николай вздохнул – Эх, а потом проект закрыли, как бесперспективный. Упорно ходили слухи, что проект продали американцам, но если меня спросишь, так я думаю, что те его просто выкрали. – Николай взял кружку и сделал большой глоток. – И с этого времени пошло-поехало. Что ни год, то новая машина для убийства. А потом Уравнители завоевали для американцев пол мира.– Николай слегка усмехнулся и сделал еще глоток – Ну а дальше ты и сам знаешь. В 34-ом на Луне, в одном из кратеров нашли вещество, называемое в народе «лунной солью». Так американцы с ее помощью сделали материал, в 16 раз прочнее стали.
- Крелат – перебил его Сергей.
- Он самый. Сплав титана и этой долбаной соли. – Николай зло отвел взгляд в сторону. Затем сделал совсем маленький глоток из почти пустой кружки. – у них есть только одно уязвимое место. Они сильно подвержены воздействию магнитных полей и высокого напряжения. Ну, конечно можно еще бронебойными снарядами попробовать, но толку гораздо меньше. Вот так то.
Сергей допивал свое пиво. Николай откинул голову назад. Воспоминания обволокли его сознание.

-Саня, тащи сюда ЭМП! – истошный крик командира разорвал горелый воздух. – Щас жахнем, и ничего от них не останется!
Рядом с Николаем на землю упал стальной полутораметровый футляр. Вокруг него суетился крепкий паренек, приводя оружие в боевое состояние. Слева, метрах в пятнадцати оглушительно разорвался 200-от миллиметровый снаряд. Николай слегка пошатнулся, но остался на ногах, затем, крепко сжав свою дуратовую винтовку, бросился к кромке окопа. Земля вокруг затряслась. Николай всеми нервными клетками ощущал приближение боевого робота.
- Уравнитель! – эхом по окопу пронесся голос рядового.
- Сейчас мы его – парень, справа от Николая, наконец, собрал электромагнитную пушку и был полон решимости испытать ее в деле. Он установил ее на вращающемся диске, который закрепил на небольшом возвышении, и прильнул к прицелу. Сквозь грохот сражения до Николая долетали обрывки его невнятных фраз. Створки ствола ЭМП раскрылись и сгусток высоковольтной энергии устремился по направлению к металлическому монстру. Секунда, и он обездвижен. Еще секунда и крылатая ракета разнесла его правую ногу. Монстр покосился и рухнул на землю, подняв столб серой проселочной пыли…

- Коль, бери – Сергей протягивал Морошеву вторую кружку с пивом.
- Спасибо – Николай аккуратно, чтобы не потревожить пенную шапку, поставил кружку на столик.
- Ну а как же управляют этими машинами? – Сергей, слегка прищурившись, глянул в сторону Николая, явно ожидая получить ответ. Безусловно, он мог прочитать об этом в журнале, но разве там напишут всю правду? Он полагал (и весьма справедливо), что нет.
- Много разных систем было, да и сейчас есть – Николай опять пригубил кружку, словно это придавало ему новые силы, чтобы рассказывать истории и вспоминать о своем прошлом. – БР-1, например, вообще работал автономно, но… - Николай прервался, глядя куда-то глубоко внутрь себя.
- Так что же случилось? – с любопытством поинтересовался Сергей.
Николай медленно вышел из им самим созданной мысли.
- Так получилось, что программа управления дала сбой, и робот слишком рано выполнил команду самоуничтожения. Людей не зацепило, но случись такое на фронте, последствия могли бы оказаться печальными. Было принято решение, что роботы должны всегда находится под контролем человека. Поэтому начались разработки новых методов передачи информации. Кабели, как ты понимаешь, здесь не подходят: риск обрыва слишком велик, даже если кабель целиком будет сделан из крелата, да и не удобно это, таскаться с ним повсюду. Вот тогда то на помощь пришли военные и предложили установить на своих орбитальных спутниках передающую аппаратуру – Николай прервался и посмотрел на сероватый потолок. – Оставалась еще одна проблема. Как сделать так, чтобы человек мог контролировать робота. Но мы не успели закончить разработки. Семенова убили, и проект был свернут. – Николай подпер руками подбородок - Американцы создали систему контроля над роботами с нуля, в этом их большая заслуга. В ее основу заложен принцип тренажера, с подключением по спутниковому каналу к боевой машине. У каждого пилота свой собственный робот, которого он ведет в бой. Робот может автоматически выполнять некоторые функции, такие, как отражение огня или уничтожение вражеских ракет.
- Похоже на компьютерную игру – сказал Сергей и усмехнулся, но тут же осекся, поймав холодный взгляд Николая.
- Похоже на игру…да, возможно… только ты уничтожаешь не адских тварей, а себе подобных, людей, людей, которые имеют право на жизнь, на любовь, на продолжение рода, а ты садишься за штурвал и направляешь скорострельную 50-ти мм пушку на женщин и стариков, на детей и калек, которые ничего тебе не сделали, и нажимаешь кнопку на джойстике, а в следующее мгновенье на мониторе уже нет ничего, кроме огня, а в наушниках нет других звуков, кроме клокотания пламени.
Сергей тут же опустил взгляд. Столь гневное обличительство со стороны Николая на его шутливое замечание вызвало в нем сначала чувство стыда, а затем импульс мощного негодования.
- Почему, почему Коля, ты думаешь, что они убивают мирных людей, почему? Они же не звери, они такие же как мы! Тоже люди, тоже имеют семьи, у них тоже есть сердца.
Морошев задумчиво смотрел на спинку противоположного кресла.
- Есть – произнес он, не отрывая помутненного взгляда от внутренних раздумий, говоря практически машинально - Вернее были. Сначала. Когда американским военным впервые приказали вырезать мирное население, они наотрез отказались и вышли из эксперимента – Морошев резко перевел взгляд на Сергея и начал говорить более эмоционально - А знаешь, как они вышли? Их вынесли ногами вперед и сожгли вместе со всеми документами в местном крематории. А на их место посадили других. Головорезов, маньяков-извращенцев, способных на любую мерзость, для которых не существовало таких понятий, как честь, справедливость, жалость, сострадание. Хорошо, что им доверили только пять машин, которые использовали лишь в редчайших случаях, когда была необходимость поселить в сердца людей страх… - Морошев опять ушел в себя.
Страх. Сколько раз Николай встречался с ним лицом к лицу на улицах Дели. Сколько раз его обдувал холодный ветер отчаяния и трусости при приближении Стальной смерти. Сколько раз он кутался в шарф надежды и воодушевленных криков командиров, чтобы не замерзнуть, не сломаться под напором этого ветра. Не сосчитать. И каждый раз он явственно ощущал всю ничтожность своего положения и всю масштабность войны, для которой смерть одного человека ничто, а смерть миллионов есть пища, без которой она не может жить и плодится.
На секунду в комнате повис тяжелый туман молчания, а через мгновенье его развеял электронный звонок телефона. Он прозвучал так ужасающе громко в этой гробовой секундной тишине, когда даже маятник на часах не успел ударить, чтобы разорвать ее, что казалось что-то ужасное, неведомое, невидимое, но явное, пришло к Николаю в дом с этим нежданным вечерним звонком.
- Алло – спокойным голосом сказал Николай.
На другом конце провода послышался легкий всхлип, а затем расстроенный, напуганный чем-то женский голос произнес:
- Включи телевизор.
Николая обдало холодом, он что-то осознал в тот момент, но еще не понимал, что именно это было, и почему Наташа так нервничала. Пулей он кинулся к телевизору. Сергея ошарашило, когда Николай пронесся мимо него в дальний левый угол.
- Что случилось?! – вдруг испуганным, страшным и не своим даже голосом выкрикнул Сергей, увидев, как Николай судорожно нащупывает в полутьме заветную кнопку включения телевизора.
Экран вспыхнул через пару секунд, Николай опустился в кресло, пульт свисал зажатый в кисти руки. На экране то и дело мелькали какие-то металлические обломки, куски деревяшек и…Николай увидел нечто страшное, чего не видел уже много лет, с тех пор как уволился из армии. Это были человеческие тела, вернее то, что от них осталось. Ноги и руки, залитые кровью были повсюду, искалеченные лица, на которых застыла боль и страх, который эти люди испытали в последний момент… Краем глаза Николай успел увидеть надпись в правом углу: «США: Вашингтон»… Камера мгновенно переключилась на вид с вертолета. Пентагон горел. Горел ярким пламенем взорвавшегося тротила. Крики людей доносились откуда-то снизу, приглушаемые рокочущим пламенем, но они все равно были ужасны. Николай переключил на второй канал. «США: Нью-Йорк». Посреди города горело с десяток небоскребов. В США только что начался рабочий день. Здания были до отказа набиты служащими и посетителями. Люди, сумевшие выбраться из горевших строений, метались из стороны в сторону, не зная куда бежать. И опять крики, десятки, нет сотни тонн человеческих криков: предсмертных, хриплых, страшных криков, пронзающих сердце копьем людского горя. Первый канал: «США:Лос-Анжелес». Горит общеобразовательная школа. Из нее выбегают 12 детей. «Ну, где же остальные?» - подумал Николай, уже осознавая, что произошло. И вновь эти крики, крики родителей, потерявших своих детей, самое дорогое, что у них было. Крики, разорвавшие небеса, заставившие их заплакать бесконечным моросящим дождем. В кадре пронеслось туловище подростка без головы, которую перерезало железным листом. Николай с силой надавил на кнопку выключения, и тут же провалился в глубокую бездну забытья.

Тяжелая, налитая кровью, запрокинутая назад голова Николая медленно зашевелилась спустя всего три часа, что было весьма странно. Сергей сидел в кресле в одной из философских поз, соединя ладони друг с другом и держа их у верхней губы. В углу телевизор чернел своим плоским экраном, и, казалось, совсем уже забыл про все то, что показывал недавно. Сергей, не сводя глаз с точки на полу, медленно раздвинул руки и тихим, умершим голосом, выдерживая двухсекундные паузы, произнес:
- Двести тысяч человек. Пятьдесят городов. – затем он начал мерно, будто маятник, покачиваться из стороны в сторону, сверля отверстие в теплом желтом ковре, своими холодными голубыми глазами, которые неожиданно заблестели.
Николай все понял. Понял, но не осознал. Где-то далеко внутри эти слова задели открытую рану, но не тронули облицовки, и его лицо осталось прежним. Маленькая, совсем крохотная, слеза скатилась по Сергеевой щеке. Слеза злости, обиды, негодования, возмущения; слеза непонимания, ненависти, мести; слеза робости, страха, трепета, боязни. Слеза вышедшая изнутри и прошедшая по всем человеческим мукам, очистившаяся в них, прозрачная, кристально выскобленная слеза человеческого сострадания, упала, оросив сухую желтую пустыню ковра, впитавшись в нее и принеся облегчение своему носителю.
Вторично телефонный звонок разорвал позднюю осеннюю тишину. Вторично он заставил всколыхнуться нейроны нервных клеток двух недавних собеседников.
Сергей подошел, медленно снял трубку и все тем же мертвым голосом произнес:
- Да.
На минуту в телефонных проводах повисло судорожное молчание со всхлипами и редкими вздохами.
- Сергей, Сергей – тебя же тоже заберут, да? Ведь ты не останешься со мной? Да? Ведь ты пойдешь на войну?
Сергей решительно не понимал, что происходит. Что за вечер сегодня? Час назад он смотрел на дикую и безудержную человеческую боль, а вот теперь слышит о какой-то войне из уст человека, которого любит больше всех на свете. Какая война? Что еще за выдумки?
- Алён, какая еще война? О чем ты вообще? – как можно более спокойным голосом сказал Сергей, но нехорошее чувство уже пускало свои едкие щупальца в темноту его смятенной души. Очередные всхлипы укрепили их и теперь они впивались в Сергея с удвоенной, утроенной силой, укореняя чувство страха, зародившегося еще в тот самый момент, когда Николай пронесся мимо него в дальний угол.
- Ты что, не знаешь? – в трубке послышался протяжный шмыг носом – ты не видел? – В Америке произошли теракты в пятидесяти городах, и их президент обвиняет в этом нас. – Аленин голос утонул в слезливых всхлипах.
Сергей остолбенел. Чувства его смешались, он тонул в каком-то вязком болоте, не понимая, спит он, или это все на самом деле. Очевидно, не спит, очевидно, не спит, потому что нога еще болела от недавнего удара, но может и во сне такое бывает? «Надо ущипнуть себя» - подумал он и резко, почти рефлекторно, сдавил кожу на ладони, почувствовав острую боль. «Нет, не сон, значит все на самом деле» - сознание ничего не хотело понимать, оно хотело просто впитывать, не тратя время на подробности.
- Алён, ты хочешь сказать, что нам объявлена война? – обескуражено переспросил Сергей.
На другом конце провода Алена уже безудержно рыдала.
- Да, да, Сережа. Да! И они заберут тебя! Нет! Я не хочу, чтобы они тебя забрали! Нет! Ты мой, ты мой единственный! Почему, почему ты должен туда идти?! Почему?! Почему теперь?!
Сергей тихо повесил трубку и отключил телефон. Надо было подумать. Хорошо подумать, а сделать это было тяжелее, чем поднять восьмитонную глыбу. Раз не может он, значит должен подумать кто-то другой. Другой, более здравомыслящий, чем он. И этим другим мог быть только один: человек сидевший с запрокинутой назад головой и о чем-то судорожно размышлявший.
- Коля, как ты думаешь, что происходит? – полушепча произнес Сергей, проходя мимо кресла с Николаем - Не схожу ли я с ума? Алена говорит, что нам объявили войну, что мы виновны во всем, что случилось в Америке. Ты что-нибудь понимаешь?
Николай осторожно вернул голову в нормальное положение, что ознаменовалось головокружением и легким потемнением в глазах, и пристально всмотрелся в сине-черный силуэт, спрятанный февральской сумеречной темнотой, так как свет в квартире никто включать и не пытался, стоявший в 2 метрах от него. Ничего не отвечая он взял маленький пульт и включил телевизор. Все оказалось правдой, все до единого слова. Половина каналов показывала обращение американского президента к нации с призывом к войне, вторая половина – речь российского президента, обвинявшего американское правительство к клевете и объявлявшего о всеобщей мобилизации. Сергей многое осознал в этот момент, многое понял, прочувствовав всю ответственность этого важнейшего момента в своей жизни… А Николаю было легче. Он проспал все переживания и размышления Сергея, которых за эти три часа через его мозг прошло немало, и теперь, столкнувшись с новой, неизведанной реальностью, когда события происходили мгновеньями, когда не было вчера, ровно, как и завтра, когда мир мог быть разрушен в единочасье, он просто принял ее, влился, органично дополнив этот новый страшный мир. Он не пытался разобраться, что и почему произошло, он просто признал то, что уже совершилось, избавив себя от необходимости мыслить и обдумывать. И поэтому ему было легче.
Николай включил свет, прищурился и взглянул Сергею в глаза. Нельзя было забыть их. Глаза человека, который услышал о нападении на свою страну. Многие, весьма многие, не видевшие этих глаз, полагают, что в них появляется огонь, вера в победу, патриотизм, высокие чувства. Нет! Даже искры не проскакивает в таких глазах. Страх, негодование, отчаяние – вот что поселяется в глазах у человека, узнавшего, что ему предстоит сражаться, и скорее всего, умереть за страну, которая, в принципе, конкретно для него ничего не сделала. «Почему, почему я?» - этот вопрос задает себе каждый, встретивший войну. Этот вопрос задал себе и Сергей. Почему, почему он? Почему он должен гибнуть из-за того, что кто-то решил поиграть в солдатиков? Почему он должен сражаться против подобных себе, убивать их, пронзая хрупкую человеческую плоть свинцовыми стрелами? Почему он должен стать нижайшей пешкой в кровопролитной шахматной партии двух сверх держав? Почему он обязан умереть, ведь он так хочет выжить? Все это Сергей спрашивал у себя. Спрашивал, не находя, да и не ожидая найти ответа.
Николай тяжело встал с кресла, небрежно кинув пульт на журнальный столик, подошел к телевизору и щелкнул черную кнопку. Затем куда-то позвонил и сказал пару слов о квартире. Из его невнятного бурчания Сергей понял лишь то, что Николай хочет поселить в квартиру кого-нибудь на время своего отсутствия, а так как родственников у него не было, то он звонил друзьям и знакомым. Сергея почему-то насторожил этот его звонок, но виду он не показал. Николай повесил трубку и грубым командным голосом сказал:
- Скажи Алене, чтобы уезжала. Как можно дальше в Сибирь, но только не на Дальний Восток.
Сергея покоробило от этих слов. Только теперь он, кажется, начал понимать, ЧТО на самом деле приключилось. Он судорожно набрал номер своей невесты, громко и твердо сказал:
- Слушай внимательно: Уезжай куда-нибудь подальше! Поняла? Далеко, куда-нибудь в Сибирь или еще куда! Поняла? Но не вздумай ехать на Дальний Восток! Поняла? Я ухожу на войну! – а затем мягким голосом добавил – прощай, любимая.
Услышав взвизг на другом конце провода, Сергей повесил трубку, а затем начал одеваться.
Я ухожу на войну. Интересно, верил ли он сам в то, что говорил. Война. С утра он пошел на работу, а вечером уже на войну. Не слишком ли быстрый переход? Почему все происходит так молниеносно? Что вообще твориться в этом сошедшем с ума мире? Он не знал. Не знал того, что все было задумано именно так. Война должна была быть объявлена в самый кратчайший срок, чтобы люди не успели ничего осознать. Он не знал, что американцы уже развернули наступление на западные границы Белоруссии и Украины; не знал, что Европа раскололась надвое. Не знал, что ООН распалось в первые минуты после объявления войны. Он не знал ничего, точно так же как и миллионы других. Он не хотел этой войны, он не надеялся в ней победить или проиграть. Он надеялся, что ее просто отменят, удалят из памяти, объявят простой, нелепой случайностью, оговоркой или еще чем-нибудь подобным. Но его надежды разбивались об вой сирен, который как орел, кружился над городом, возвещая о приближении страшного, темного будущего.
Николай мощным движением руки повернул хрупкий металлический ключ, и дверь закрылась, как закрывалась сотни раз до этого, не подозревая о том, что откроется, очевидно, весьма не скоро.
Сумбурное, совсем не так представлявшееся Сергею прощание с Аленой, тяжелым грузом давило на его мощные плечи. Тревога, которую он испытывал, не утихала на всем пути его следования к ближайшему пункту сбора рекрутов, которая была указана на карте, врученной ему рядовым, суетливо бегавшим по подъездам. Но что это была за тревога? Сергей не знал. Скорее чувствовал на уровне подсознания. Он не хотел видеть Алену теперь. Боялся того, что она может найти его там, куда он теперь направлялся. Очень боялся, что она кинется к нему на шею, и будет держать до тех пор, пока солдаты не попытаются увести ее. Но они не смогут этого сделать. Ее мертвая хватка обовьет Сергею шею и он, в конце концов, с раздражением оттолкнет ее от себя. И она это почувствует. Он не сможет жить с мыслью, что позволил себе разозлиться на нее. Пусть уж лучше он не увидит ее теперь. Пусть лучше так…
Здание представляло собой какой-то недостроенный гараж, с массивными железными, настежь распахнутыми, воротами, из которого изливался яркий, видный издалека, свет. Народу там было немного, может около полусотни, плюс те два человека, которые вошли только что, стряхнув с себя темное покрывало холодной ноябрьской ночи. Где-то слева от толпы на трибуне стояли два человека, явно военных, и что-то бурно обсуждали между собой. Наконец, один из них повернулся к стоявшему внизу народу, вытащил откуда-то снизу старый, почти раритетный громкоговоритель и начал говорить, делая частые риторические и восклицательные паузы:
- Граждане! Россияне! Как вы уже знаете, нам объявили войну! На нас напали за то, чего мы никогда не совершали и не совершили бы! Американцы не имеют совести! Их солдаты превратились в диких зверей! Они убивают всех: военных, гражданских, женщин, детей, стариков, оставляя после себя лишь пустыню! Их жажда мести затмила им глаза! Россия нуждается в Вас! Американский президент прикрывается чувствами своих людей, говоря, что они воюют за своих близких, которых мы якобы уничтожили! Запомните! Это - вранье! Единственное, чего он хочет, это стать хозяином мира! Да, да, товарищи, об этом мечтали и Наполеон и Гитлер! И где они теперь?! Где?! Там же, где и все враги России! Я знаю, вам страшно! Я знаю, у вас есть дети, жены, матери и отцы, но ведь если вы не защитите их, то американцы доберутся и сюда! И устроят тут резню! Вы не хотите воевать за страну, так воюйте за себя, за своих родных! Не посрамите ваших прапрадедов, которые победили в Великой Отечественной! Повторите их подвиг! И вы обретете бессмертие в памяти людей!
Затем на трибуну поднялся второй человек и с тем же воодушевлением рассказал всем, что сейчас их вооружат и отправят на сборы в псковскую область, а затем распределят по батальонам. Речь этих двух людей произвела некоторое впечатление на Сергея. Патриотизм на время затмил страх и неизвестность. Он был готов бросаться под пули, по крайней мере до того момента, как Николай сказал, поймав в его глазах этот тлеющий запал:
- Сережа. Не спеши умереть, ибо ты рискуешь успеть.
Слова эти прозвучали будто бы невзначай, сухо и безжизненно, но они западали в самую душу, эти слова человека, слишком много знавшего о войне, привыкшего к ней, этого вечного губителя чужих надежд и мнений, который пулевыми ножницами не раз разрезал тонкие нити человеческих жизней.
- Не спеши, Сережа, не спеши – повторил Николай и отправился к столу, где молодой лейтенант в круглых, с тонкими линзами, очках печатал что-то на компьютере.
Лейтенант, увидев его, прекратил печатать и жиденьким голосом спросил:
- Фамилия имя отчество?
- Морошев Николай Степанович.
- Год рождения.
- 2013.
- Вы можете быть свободны.
Сергей уже стоял возле соседнего столика, где средних лет полковник хриплым, грубым голосом задавал ему те же вопросы:
- Фамилия?
- Шубин Сергей Сергеевич.
- Год рождения?
- 2018.
- Паспорт имеется? – неожиданно спросил полковник (хорошо, что Сергей всегда носил его с собой)
- Да, вот.
Процедура заполнения данных длилась минут 10. Народу прибавилось, человек на двадцать. Большей частью это были молодые парни лет 19-ти, судя по всему, вечерники, расположенного неподалеку экономического университета. Домов в округе было немного, так что рассчитывать на большой приток людей в этот недостроенный гараж не приходилось.
- Уедете на первом автобусе, ясно? – оторвав взгляд от монитора сказал полковник.
- Да, я понял, можно идти?
- Да, и, удачи вам!
- Спасибо.

Vsevolod · 2006-06-28 21:00:24

Второй кусок вдогонку.

Морошев уже ждал Сергея возле огромного красного автобуса, наполовину освещенного светом из ворот.
- Ну вот и все, Серега. Вот и все. Война пришла и к нам. А раз она к нам пришла, значит надо ее прогнать. И прогнать ее предстоит опять же нам. Залезай – Николай указал на открытую автобусную дверь. Шубин повиновался, проворно шмыгнув в довольно широкий проем, а Николай остался докуривать остатки сигареты.
Спустя полчаса автобус заполнился народом. Дверь со скрипом закрылась, водитель отпустил пневматические тормоза, под днищем что-то фыркнуло и колеса начали вращаться, увозя новобранцев как можно дальше от родного дома, как можно ближе к смерти – на фронт.
Да, несмотря на то, что война шла всего четыре часа, фронт уже был, причем не один. На западе американские войска активно наступали на Украину и Белоруссию. Страны Прибалтики даже не пытались сопротивляться, предоставив американцам право проезда и пролета. Английские самолеты бомбардировали Париж и Берлин. Это было что-то невообразимое. За четыре часа в Европе началась настоящая война. Может это слишком быстро? Слишком быстро даже для американцев? Может, не бывает так в жизни, чтобы в один день поместились мирная жизнь и военное положение? Оказалось, что бывает, очень даже бывает, вот только никто пока этого не понял. Возможно позже, лет через 30 историки поймут всю быстроту момента, но теперь это слишком сложно для понимания истерзанным человеческим сознанием.
Сергей почему-то думал, что они будут ехать на автобусе до самого Пскова, но его мысли были неверны. Автобус, на полной скорости несшийся по пустому шоссе, через час начал замедлять движение, а еще через 20-ть минут Морошев с Шубиным уже стояли на огромном бетонном поле и ждали прибытия военного самолета. Темнота сковывала взгляд и движения, не давая рассмотреть окружающих, гул стоявший вокруг от взлетавших и садившихся самолетов заглушал любой разговор, поэтому многие просто молчали. Вдали, на освещенной прожекторами площадке военные загружали в гигантский АН бронетранспортеры и джипы. Невдалеке загорелись сигнальные огни, на посадку заходил очередной самолет. Самолет, который возможно доставит их туда, откуда почти не возможно вернуться. Так и вышло: самолет остановился прямо перед новобранцами, освещаемый светом включенных недавно прожекторов.
Полет оказался нервным, много раз сильно трясло. Зоны турбулентности сменяли одна другую с интервалами в полчаса. Неизвестно, почему пилот выбрал именно этот маршрут, но Сергей предположил, что это был кратчайший путь. В предрассветном синеватом тумане самолет начал медленно снижаться пока, наконец, не почувствовался мощный толчок, и шасси начали бешено вращаться, неся самолет по относительно ровной поверхности псковского аэропорта.
Город казался умершим. Так, наверное, и было на самом деле. Многие жители покинули дома и уехали к родственникам, глубже в территорию нашей необъятной страны. Витрины магазинов были непривычно пусты, не работали кинотеатры, на школьных дворах мальчишки не играли в футбол, в центре города не было суетливо бегущих толп, лишь одинокие пешеходы быстрыми шагами перемещались по асфальтовым дорогам. Возле одной из пятиэтажек толпился народ. Вокруг царила атмосфера нервной веселости, перекликающаяся с трехэтажным матом особенно отчаявшихся и страшившихся. Странное дело. Люди, понимая, что завтра может не наступить, что через пару часов их жизнь, возможно, оборвется, оставив лишь тонкий след в чьей-нибудь истерзанной памяти, эти люди шутили, смеялись громким заливистым смехом, курили сигареты, нервно сплевывая на сухие серые бетонные плиты. Наверное – это что-то вроде защитного механизма, чтобы не сойти с ума во время этого долгого, невыносимо долгого ожидания, когда неизвестность давит на тебя с силой девятиэтажного здания, когда разум и чувства находятся в высшей точке своего напряжения, когда не охота ни есть ни спать, когда адреналин растекается по жилам, придавая новую энергию уставшим мышцам. Наверное. Николай быстрым уверенным шагом направился прямо в толпу. Сергей же оставался чуть позади, все еще осматриваясь по сторонам.
За трехчасовое ожидание Шубин вдоволь наслушался пошлых анекдотов про Штирлица и радистку Кэт, а так же остальных участников этой давней истории. С близлежащих улиц то и дело доносился шум автомобильных и танковых двигателей, невнятные крики командиров, другие посторонние звуки. «Интересно, и что же дальше?» - подумал Сергей, увидев выбежавшего из-за угла Николая, махавшего ему рукой, чтобы он подошел.
- Пошли, я узнал, где выдают обмундирование.
«Ну почему, почему он всегда все знает? Почему так много раз он предугадывал мои мысли? Наверное, он тоже когда-то был таким как я. Наверное, он уже многое знает. Наверное, хочет поделиться знаниями со мной, хотя…» - крик Морошева прервал его мысли.
- Ну где ты там, давай скорее!
- Да, да, бегу! – отозвался Сергей и сильно ускорил шаг.
Солнце уже встало. Холодное северное солнце, которое было так высоко над землей. Облаков на небе не наблюдалось и, судя по всему, день обещал быть солнечным, а предстоящая ночь достаточно холодной. После тольяттинской слякоти, сиявшее жизнерадостными лучами солнце вносило хоть и небольшое, но все же улучшения в общее настроение Сергея, если, конечно, эти улучшения вообще могли быть, поскольку непередаваемое волнение затмевало все другие чувства.
Мимо то и дело пролетали БТРы, на броне которых цепко сидели российские солдаты. Город оказался не таким уж и безжизненным, как показалось вначале. Просто это была не та жизнь, к которой все привыкли. Город жил, но жил ожиданием и подготовкой, сборами и транспортировкой, приемом и отправкой военнослужащих и техники. На большой площади рядом с недостроенными гаражами стояли большие кучи людей, разделенные тремя-четырьмя метрами чистого морозного воздуха. Полковника из тольяттинского сборочного пункта Сергей заметил издали, и поспешил присоединиться к его группе. Морошев пошел следом. Большую часть слов полковника они уже пропустили, поэтому выслушивали теперь лишь воодушевляющие лозунги и призывы. Курившие рядом сообщили, что обмундирование выдадут сегодня в пять часов здесь же, а до того времени всем приказано оставаться тут.
«Пять часов вечера! А сейчас только 10 утра! Что делать эти семь часов и….» - Шубин почувствовал злостное урчание в животе – «Чем питаться?». Денег у него с собой было мало. Рублей двести-триста, не больше, не разгуляешься, тем более, что все продукты из магазинов давно конфискованы и жестко распределяются. Однако западный ветер приносил едва уловимый аромат тушенки. Сергей решил проверить и завернул во двор близлежащего дома. Действительно, там была развернута полевая кухня, а за наспех сооруженными столами завтракали гражданские. Пулей Сергей бросился обратно, разыскал Николая и рассказал ему о неожиданной находке. Морошев не удивился рассказу Сергея. «Он что знал? Знал и не сказал мне? Мне, умирающему от голода?» - пронеслось у Сергея в голове. Конечно же он знал. Но он знал также и то, что еду дают три раза в день, и что первый раз они уже пропустили.
Вообще, Николай своим видом и поведением сильно выделялся из сплошной массы новобранцев. И это естественно, ведь за его плечами были Индия и Пакистан, Сирия и Камбоджа, Ирак и Иран, Ливия, Алжир, Босния, и еще много других мелких вооруженных конфликтов. Он был профессионалом, привыкшим к лишениям и тяготам солдатской жизни, умевшим обращаться с любым холодным, огнестрельным и энергетическим оружием. Как-то раз ему даже пришлось водить танк, правда недолго, однако сам этот факт уже говорит о многом. Иные скажут: «Удивительно даже, зачем такой опытный солдат как Николай вдруг стал простым менеджером?». Ответа они не найдут, да и вряд ли кто-то другой сможет найти. Возможно, вполне возможно, что ответа не знает даже сам Николай. Как бы то ни было – это его выбор, и он его сделал.
- Завтрак, Сережа, был час назад, а обед будет в 2 часа, так что придется ждать. Кстати, у тебя с собой сколько денег?
- Ну, рублей триста, а что? – проговорил Сергей, искоса посматривая на Морошева, будто ожидая от него подвоха.
Но Николай лишь быстро отвел взгляд в сторону резкого звука заводящегося мотора и добавил:
- Хорошо, спрячь подальше, воров везде хватает, тем более в такое время.
«Да, много же он повидал на своем веку» - подумал Сергей, глядя на сурового с виду человека, стоявшего с прищуренными глазами, вглядывавшимися в синюю даль горизонта, и думавшего о прошлом.

Восходящее солнце окрашивало восточный край неба в ало-розовые полутона, разрывая предрассветный сумеречный туман. Багровые солнечные стержни продирались сквозь ночные тучи, озаряя ровную верхушку леса магическим рыжеватым огнем. Степь дышала чистотой и свободой. Как давно Николай не видел этих родных пейзажей. Как давно он не ощущал колыхания российской травы под босыми ногами, не смотрел на бескрайние просторы золотых пшеничных полей, перемешанных с лесополосами и небольшими рощицами. Да, он был дома, наконец, после 9 лет скитания по чужбине, он вновь глубоко дышал прохладным июньским воздухом начинавшегося утра. Нельзя было удержать слез умиления при виде безлюдного великолепия травяных степей. Николай плакал, плакал, ступая по сухому чернозему, ощущая, как мышцы его ног наливаются силой, как душа раскрывается из кокона, превращаясь в прекрасную бабочку, взлетающую далеко в небо, навстречу бледной Луне. Как много стран он повидал за эти девять лет. Как много проглотил человеческого горя, которое сам же и приносил, как много раз мечтал о доме, отражая безжалостные атаки, как много раз хотел простора и запаха свежескошенной травы, когда сидел в узком и грязном окопе. Как много раз он этого ждал. И он дождался. Эта прохладная, мокрая трава теперь отирала его душу, смывая с нее тяжесть долгих лет страдания.
Вдалеке Николай увидел знакомые длинные шесты телевизионных антенн. Он обулся и быстрыми шагами направился к поселку. Ничего не изменилось за эти девять лет в его родной деревне. Городская суета не тронула здешнего размеренного уклада жизни. Постаревший дядя Вася все так же косил сено для своей лошади, вдали слышался крик петухов-будильников, дома стояли все теми же ровными рядами, улицы были все так же перпендикулярны, но что-то все равно было не так. Как будто что-то ушло из этих мест. Ушло навсегда, на всю жизнь. Здесь будто не хватало чего-то, и только подойдя ближе Николай понял чего. В самом начале Селянской улицы не было одного дома. Дома родителей Николая. Заросший бурьяном огород производил впечатление дикого, заброшенного кладбища, царившая здесь тишина была невыносима. Посреди метровой травы Николай заметил большой прямоугольный черный пустырь. «Пепел» - молнией пронеслось у него в голове. «Нет, только не пепел» - но это был именно он. Все, что осталось от 2-х этажного резного деревянного дома. Лишь пепел и недогоревшие деревяшки, которые были скрыты травой. Николай не писал матери два месяца, хотел удивить ее, приехать неожиданно, переступив порог своего дома крикнуть: «Мама, я дома!». Нет, не крикнет он теперь. Не крикнет, потому что нечего переступать, потому что нет больше у него дома и мате… «Нет, неужели, мама…» - пулей побежал он к дому напротив.
- Тетя Соня! Тетя Соня! – неистово кричал Николай.
Из окна высунулся незнакомый старик и грубо спросил:
-Что вопишь? Чего надо?
Морошев опешил:
- А где тетя Соня?
- Нет ее тут, не живет больше здесь, умерла год назад... Щас подожди.
Окно закрылось, а минут через пять старик открыл высокую синюю металлическую калитку и тихо спросил:
-А тебе чего надо-то?
Николай нервно произнес:
- А вы случайно не знаете, что стало с домом напротив и где женщина, жившая в нем.
Старик почесал седой затылок:
- Ну сам не видишь что ли? Сгорел дом. Пару месяцев назад сгорел. Жаль, хороший был дом, красивый такой, деревянный, резьба там…
- А с женщиной то что? – перебил его Николай.
Старик глянул в сморщенное лицо молодого человека. Вздохнул и медленно произнес:
- Задохнулась она в дыму то. Ночью пожар произошел, уж не знаю, от чего он случился.
Николай ждал этого ответа. Ждал и надеялся, что его ожидание не увенчается успехом. Странно, его интуиция никогда его не подводила. Он все понял еще тогда, когда увидел этот черный квадрат посреди бурелома. Несмотря на это, известие о смерти матери ошарашило его, да какой там ошарашило, вогнало в ступор, отчаяние и гнев одновременно. Гнев на себя, на нерадивого сына, который не удосужился написать матери письмо о том, что скоро вернется. И это чувство невосполнимой, безвозвратной потери, наполняющее сердце невыносимым страданием и душевной тоской, от которой хотелось застрелиться в то же мгновенье, или кричать так громко, чтобы разорвать голосовые связки и легкие. Кричать! Кричать! Кричать!
Голова Морошева стала тяжелее камня и повисла на толстой мускулистой шее. А старик недоверчиво и вкрадчиво взглянул на Николая.
- А что это ты так спрашиваешь? Ты не из управления случайно какого-нибудь?
«Какое еще управление! Да кто тебе вообще дал право так говорить!» - Николай хотел это сказать, очень-очень хотел, но понимал, что этот старик вовсе не виноват; что он, он сам - Николай Морошев виноват во всем и поэтому должен злиться только на себя, себя клеймит, себя бить по голове, разрывать на себе одежду. Искоса Николай посмотрел на старика, который ждал ответа на свой вопрос. Николай не хотел отвечать. Просто не хотел. Но и старик был не глупым. Он сразу все понял и потупил взгляд.
Морошев не стал ничего говорить. Он медленно развернулся и побрел по улице, разрывая себя на куски внутренним смятением, а по пути его встречали недоверчивые взгляды огородников, в столь ранний час поливавших свои участки…

Тонкая пелена прошлого постепенно спадала глаз бывалого солдата, он возвращался к реальности, взгляд прояснялся, мысли становились упорядоченными. Морошев обернулся. Сергей стоял у красной кирпичной стены и читал списки. Сзади на бешеной скорости пронесся легкий танк. Людские кучи постепенно сливались в одно большое разноцветное пятно, гудевшее одним стройным литым басом.
Время тянулось долго. Небо над головой к середине дня стало серым как зола. Новобранцы ждали, когда их отправят на фронт. А их все не отправляли и не отправляли. Почему же спешка прошлой ночи, когда каждая минута выдавалась за решающую, когда не было времени, чтобы думать, понимать, почему эта вчерашняя суета сменилась сегодня долгим ожиданием на большой серой площади?
Многое произошло в мире за эту ночь. России объявлена война. Как? За что? Сколько у нас есть времени на подготовку к вторжению? Что если оно начнется уже сейчас или часом позже? Ответов на эти вопросы прошлой ночью в генералитете не получили и поэтому мобилизация была проведена с особой спешкой, чтобы с поездов отправить людей на защиту государственных границ. Но ночь прошла. Без нападений, без прорывов, без наступлений и контратак, без многих кубометров человеческой крови и слез, эта пустая, бездушная ночь прошла, а военные действия все еще не начались. Как жаль, что не начались они лишь в нашей стране. По всему миру вспыхивали конфликты. Европа была расколота. И сейчас, к пяти часам вечера 28 ноября 2045 года расклад таков: Россия, Япония, Китай, Франция, Испания, Италия, Германия, против США, Канады, Мексики, Аргентины, Кореи, Англии, Дании, Латвии, Эстонии и Польши. Мир поделен, лагеря выбраны, и весьма скоро решится судьба человечества.
Многие страны заявили о своем нейтралитете, но это были просто громкие слова. Нельзя было остаться в стороне от Мировой войны. От войны, которая затронет народы и каждого человека в отдельности, от войны, которая определит весь дальнейший ход истории. Эта война будет битвой сверхдержав. Когда их солдаты сойдутся на полях сражений, не будет третьей силы, способной им помешать. Все старые структуры рухнули. ООН, ЕС и НАТО распались. Нет больше ничего. Есть только Россия и США. Эта война будет жестокой, кровавой, земля под ногами превратиться в красное болото. Никто не останется в стороне от этой войны и не скажет: «Это не моя война» ибо она будет его, и она заберет его, и она будет права. Права, но не справедлива. Она не будет войной за свободу, или войной за отечество или войной за родных, но будет всем вместе и она возьмет от людей и не отдаст им ничего, кроме тел - бездушных коробок, лишенных чувств и души…

- Ну наконец-то! – вздыхая произнес Сергей, получая новую униформу, бронежилет и каску.
Оружие выдавали здесь же. Сергей получил дуратовую винтовку стандартной комплектации и 16-ти зарядный пистолет неизвестной ему марки. Николай стоял в стороне и интенсивно жестикулировал, пытаясь в чем-то убедить крепкого рослого капитана. В конце концов, тот махнул рукой и приказал рядовому открыть склад. По легкой ухмылке на лице Николая Сергей догадался, что он выпрашивал какое-то нестандартное оружие. Так и было.
- Что это? – спросил Шубин, показывая на странной конструкции автомат, когда его товарищ подошел ближе.
Николай еще раз довольно улыбнулся, пожалуй, в первый раз так широко за все прошедшее время.
- Дуратовая винтовка полной комплектации и две руки.
Сергею ничего не говорили эти слова, и Николай объяснил более доходчиво:
- Дуратовая винтовка: огнестрельное оружие дальнего боя. В 2027 году заменила морально устаревший автомат Калашникова. Патроны 14,7 по современной классификации. Магазин на 45 патронов, рожкового типа. Разработка российских военных инженеров, названа в честь главного конструктора - Дуратова Федора Андреевича. Далее: Пистолет Рукова, в простонародье «рука», 20-ти зарядный пистолет, применяется спецназовцами и десантниками, надежное и простое в обращении оружие. Патроны 11 калибра.
Сергей пристально посмотрел на свою винтовку и пистолет. А Николай тем временем продолжал:
- Серега, дуратовые винтовки выходят в стандартной и полной комплектациях. Полная комплектация предусматривает дополнительный гаситель колебаний, глушитель и лазерное наведение. У меня полная, а у тебя стандартная. Далее: в левой руке ты держишь пистолет Грушева, точное оружие с приличной убойной силой. Патроны 11 калибра, 16-ти зарядный. Ну вот, пожалуй и все.
Все стало предельно ясно: Николай опять применил свои навыки, чтобы достать себе оружие лучше, чем у других. А вот Сергею как всегда досталась «стандартная комплектация», как он мысленно признался сам себе.
В нервном ожидании прошел час, другой, затем третий и четвертый. Вечер выдался холодный, но в новой военной форме было тепло. «Что ни говори, а обмундирование у нашего солдата хоть куда» - от нечего делать подумал Сергей. Ужин был в шесть часов, в животе опять начинало урчать, а усталость заставляла искать все возможные места для отдыха. Веки тяжелели с каждой минутой, ядерный реактор адреналина, взорвавшийся в первые часы прошлой ночи теперь полностью иссяк и организм требовал положенные ему по праву 8 часов сна в сутки, а так как Сергей не спал двое суток, то и все 16. Николай же выглядел как всегда бодро. Почему-то глядя на него Сергей сразу вспоминал популярного раньше, совсем давно, в далеких 90-х годах 20-го века, терминатора – робота, машину, которая никогда не спит, не ест, а из всего оружия предпочитает ракетницу и крупнокалиберный, хотя от этого ничуть не более эффективный, пулемет. Сергей присел на краешек маленькой лавочки, стоявшей у гаражной стены прислонившись спиной к холодному бетону. Сон легкой дымкой проникал в его сознание, вселяя какие-то мысли, а Сергей не сопротивлялся, просто принимал их и думал:«Интересно, могли ли люди в те далекие времена представить себе, что человек действительно создаст Боевого робота? Наверное, могли, только слишком уж они были озабочены проблемой захвата людей компьютерами с искусственным интеллектом. Люди оказались не такими уж и глупыми, чтобы наделять машины способностью мыслить. Да, мы поступили умнее… Вот только все равно все привело к войне, только не роботы хотят уничтожить нас, а люди. Такие же как мы, из плоти и крови. Почему мы так ненавидим друг друга? Почему не умеем жить в мире и согласии? Наверное, так устроена наша природа. Скорее всего так…» - не успел додумать Сергей, растаяв в желанном сне.
Николай стоял в стороне и судорожно курил. Он тоже хотел спать, нежась в теплой постели, кушать горячую домашнюю еду, но он стоял и курил, не показывая своих желаний. Нет, не был он терминатором, не был воином из прошлого или будущего или кем-нибудь еще, он был просто человеком. Да, пожалуй, не таким как большинство, пожалуй, чуть более стойким и удачливым чем остальные, но все же человеком. Не раз его морщинистую кожаную броню пробивали вражеские пули, не раз он лежал в госпитале, но каждый раз он выздоравливал, приходил в себя, и вновь шел воевать. Воевать не за себя вовсе и даже не за страну, а за то, чтобы поддержать такое шаткое в последнее время равновесие. Он понимал, что американцы не остановятся, пока не останутся одни на планете. Так устроен их мозг. Если ты не американец, то тебя нужно захватить. Они кричат о свободе, но на самом деле превращают «освобожденные от диктаторов» страны в сырьевые придатки Великой Америки. Нет, Николай не был против американского народа, только против политики их правительства, поделившего весь мир на США и другие страны. «Осталась только одна заноза – Россия. И они захотели ее вытащить» - произнес Николай вслух и тут же глубоко затянулся и бросил окурок на черную площадь. Логично было бы предположить, что в этот момент он вспомнил ту страшную индийскую ночь, когда началась последняя американская атака, когда снаряды рвались в двух шагах, а вместо дождя с неба падали мегатонны авиабомб. Логично, но… человеческое сознание слишком редко подчиняется логике. И поэтому совсем другие воспоминания вселились в его разум. Они мелькали быстро, одно за другим, как машины на скоростном шоссе, но один эпизод застыл в сознании чуть дольше других. Эпизод, который Морошев так старательно пытался забыть, но все же не смог…

- Коля, - произнес худощавый парень, приоткрыв сбитую из старых досок, в которых были внушительные щели, дверь.
Морошев оторвался от ноутбука и вопросительно посмотрел на него.
- Пойдем. Происходит что-то странное. Ты должен это увидеть – подергивающимся голосом добавил рядовой.
Морошева заинтересовало его приглашение и он, воздержавшись от дальнейших расспросов, с силой оттолкнулся от стола, заставив маленький стул на колесиках громко пискнуть и отъехать на полметра. Шея затекла, и поясница немного болела, и не удивительно, ведь уже около часа Николай кропотливо выискивал в разведданных новую информацию. Сержантские лычки отливали магическим желтым свечением, ведь Морошев, казалось, сдувал с них каждую пылинку. Николай быстро вышел вслед за исчезнувшим за дверью рядовым.
- Ну что там еще? – Спросил он громко и басисто, так, что перепугал своего сослуживца, который немного отскочил.
- Ты что так кричишь? – возмутился рядовой, но потом быстро добавил – пойдем, с четвертой вышки поступило сообщение о большой группе людей, двигающихся в нашу сторону.
«Какие еще люди? Тут людей-то нет почти… Эх, ну ладно, все равно надо проверить » - подумал Николай и не стал возражать.
На улице было невероятно жарко. Ноги просто горели огнем, а нос под конец дня выгорал до красноты. Но… они солдаты. Они должны терпеть. И они терпели. В который раз терпели «тяготы и лишения воинской службы». И им надо было терпеть. Стоять днем и ночью на постах и охранять границы российского военного контингента, который был введен в Алжир три месяца назад в феврале 2037. Такая у них была работа.
Войска в Алжир, как ни странно ввели вовсе не для того, чтобы противостоять вездесущим американцам. На этот раз цель была иной: глобальной и стратегической. Дело было в том, что полгода назад в Алжире произошел военный переворот, в результате которого к власти пришли экстремисты из секты Шаохум. Появилась эта секта не так давно и называлась сектой потому, что основывалась на искаженных до безобразия исламских нормах с элементами древних индийских учений. И все бы ничего, вот только что-то странно начало твориться в мире. Теракты следовали с интервалом в несколько дней. Да еще какие теракты – десятки погибших, сотни раненных. Косвенных подтверждений причастности к терактам секты Шаохум было предостаточно и, несмотря на то, что прямых доказательств не было, совет безопасности ООН принял решение ввести в Алжир войска. В ответ секта Шаохум призвала жителей к вооруженному сопротивлению. И тут начались проблемы. Война, которая должна была закончиться через несколько дней, продолжалась 10 недель. А потом, после свержения правительства начались массовые теракты. Танки и бронетранспортеры взлетали на воздух как картонные коробки. За полтора месяца было потеряно больше техники и людей, чем за 10 недель войны. И поэтому войска остались. И Морошев тоже остался здесь, чтобы обеспечивать спокойствие в регионе.
И вот теперь он стоял на высокой дозорной вышке, впрочем, вышкой это сооружение вряд ли можно называть. Скорее это был целый комплекс вышек с общим основанием, а также помещениями для сна и работы – своеобразный аванпост недалеко от основной базы. Где-то внизу копошились люди, разгружая очередные автокараваны с продовольствием и питьевой водой, так как лагерь находился в очень засушливом регионе.
Николай взобрался по прочной деревянной лестнице на квадратную бетонную площадку, с крышей из оцинкованного железа. Двое рядовых поспешно встали и оправили форму, при виде поднимавшегося к ним сержанта, которого уважали за трезвый ум и расчетливость, что не раз спасало жизнь многим и многим солдатам.
- Там, на юго-востоке – паренек указал пальцем на большую толпу народа, располагавшуюся на расстоянии около восьмисот метров и быстро приближавшуюся.
Николай взял цифровой бинокль и посмотрел через солцезащитный объектив в даль горизонта, а потом резко перевел взгляд в сторону пальца, краем глаза увидев деревеньку Чеох, отстоявшую от лагеря на пару километров.
Нехорошее предчувствие пробежалось мурашками по спине, когда Николай перевел бинокль на толпу. В последующие несколько секунд его опасения подтвердились. Это были не просто люди. Дети. Человек пятьдесят-шестьдесят маленьких детей в возрасте от 8 до 13 лет. Конечно, это Николай определил весьма приблизительно, но суть была не в этом. Что-то другое, гораздо более серьезное, чем просто опасение, было заложено в промелькнувшем в голове слове: «Зачем?». Когда он спрашивал себя так, то все становилось предельно ясно. Ответ приходил сам собой, постепенно отшелушивались неподходящие и абсурдные варианты. Вот и теперь Николай задал себе этот вопрос, и пытался найти ответ, рыская по маленьким фигуркам, медленно бредущим к лагерю. «Стоп! Бредущим! Что значит «бредущим»?! Когда это я видел «бредущих» детей. В каком веке и в какой стране дети не бегают, а идут, еле волоча ноги?» - эта мысль пронеслась вихрем, откинув все остальные, чем подтвердила свою правильность и Морошев ухватился за нее, как за нить Ариадны, способной вывести его из лабиринта сознания. Волнение постоянно нарастало. В такие моменты осмысление развивалось скачкообразно, и Николай ждал. И тут его осенило. Но это озарение не принесло ничего положительного, успокающего и ободряющего, а наоборот ввергло в тяжелое состояния отчаяния и предчувствия какой-то страшной трагедии, которую невозможно предотвратить.
- Увеличение на полную – приказал Морошев.
Рядовой суетливо нажал на несколько клавиш в компьютере управления и Николай увидел то, что надеялся не увидеть.
Дети будто были подвешены за нити и ведомы неизвестными кукловодами. Как будто не было ничего живого в этих детях, а лишь тела, которые по какой-то странной причине передвигались по воле невидимого хозяина. Они были зомби. Живыми людьми, душа которых больше не принадлежала им. Страх и ненависть прокатились волной по внутренностям сержанта. Сердце на мгновенье застыло и не хотело биться дальше. Морошев много видел на своем веку, очень много. Но такое - никогда. К глазам подступили слезы при виде детей, тупо уставившихся на лагерные ворота. Чувства взвыли, но в тот же момент были остановлены возникшим из ниоткуда вопросом: «Зачем?». Опять, опять этот вопрос напрашивался на язык, и опять Николай ожидал ответа с нараставшим смятением и страхом по мере того, как сознание выдавало бессвязные частички ответа, которые Морошев складывал как пазл. А через мгновенье он нашел последнюю часть головоломки. Маленькая девочка лет 10-ти отвела глаза от ворот и посмотрела прямо на Морошева. Взгляд ее был направлен столь точно, что ему позавидовал бы любой опытный снайпер. Она смотрела на Николая, пожирала и гипнотизировала его своим совсем не детским взглядом. Морошев хотел отвернуться, но почувствовал вдруг, что тело перестало повиноваться ему, и он погрузился в созерцание. Глаза девочки смотрели прямо в его душу. Они были мертвы и лишены всякого личного интереса. Темно багровые белки словно были наполнены кровью тысяч одновременно лопнувших мельчайших глазных капилляров, а зрачки, будто перетянутые матовой пленкой отражали единственную цель существования этого чернокожего ребенка. Яркой картинкой в них просматривался склад горючего и боеприпасов, располагавшийся чуть дальше главных ворот.
Морошева прошиб ступор. Через несколько секунд он в очередной раз утонул в кричащем страхе открывавшейся истины. «Ведь в ворота просто так не пройдешь, они слишком хорошо укреплены. Значит нужна такая бомба, которая может покрыть большую площадь. Значит…» - домыслить он не успел. Резко одернул бинокль и крикнул, что было мочи прямо в ухо рядовому.
- Свяжись с базой! Немедленно!
Ничего не понявший, ошалевший от такого крика рядовой быстро набрал номер базы по видеотелефону. Несколько секунд прошли в ожидании. Но каждая из них тянулась для Николая ровно час. От этой попытки соединения теперь зависело все. И она, безусловно, провалилась. Теперь, когда связь была так нужна, чтобы спросить подтверждения на действия, когда от ее наличия зависело столько всего – теперь этой треклятой связи не было!
Облако бесконечной тяжести опустилось Николаю в душу. «Блин, это же дети. Дети! Коля, одумайся! Это не войны, Коля, просто дети! На кого ты поднимаешь руку?! Подумай?! На кого?!» - эти мысли преследовали Николая по пятам в то время, как он брал лежавшую рядом снайперскую винтовку и медленно прицеливался. Теперь не было времени ждать ответа. Теперь надо было действовать. И только он теперь мог решить судьбу находившихся в лагере людей.
Тяжелое, сбившееся дыхание сильно мешало прицеливанию, но он все же нашел свою жертву. Именно ту девочку, которая вывернула его на изнанке. Под ее одеждой была взрывчатка. Много, очень много взрывчатки, а рядом с ней дети везли накрытые какими-то кусками старой ткани телеги, в которых явно было что-то не похожее на простой груз. Палец аккуратно и плавно прижимался к курку. Последнее мгновенье тянулось так долго, как это только возможно. Теперь от его выстрела зависело все… И вдруг, когда пороховые газы вытолкнули пули из ствола, девочка обернулась и ее глаза вновь встретились с его душой. А потом с них на мгновенье спала завеса контроля и страх, охватывавшей ее душу разорвал Николая на миллиарды осколков, а в голове пронеслась мысль, убивавшая нейроны, как ядерная ракета: «Неужели я ошибся?». И вся следующая секунда прошла в этом страшном состоянии, когда человек уже не в силах изменить того, что произошло немного раньше. Николай хотел умереть в этот момент, и только мощнейшая вспышка света и грохот, вывели его из состояния ожидания. Базу сотрясла ударная волна. Во всех без исключения зданиях повыбивало стекла. Морошева от такого удара отбросило назад, к боковой стене наблюдательной вышки, а рядовые просто рухнули на бетон.
Немного придя в себя, Николай быстро встал и бросился к биноклю, который больше ему не понадобился. Столб пыли, песка и земли возвышался над местом взрыва и закрывал собой довольно немаленькую деревню. Огромная воронка с эпицентром в пятистах метрах от базы практически доходила краями до основных стен и была в диаметре метров девятьсот, не меньше. Только теперь Николай понял, сколько на самом деле взрывчатки везли эти дети в телегах. Мегатонны. Мегатонны тротила, помещенные в четыре телеги. Так страшно Морошеву не было еще никогда. Он вдруг явственно представил, что было бы, если бы дети дошли до ворот… а потом он вспомнил глаза девочки и душу охватило дикое негодование и неистовая злоба. В нос ударило едким запахом, а глаза начали слезиться. Необъяснимое чувство дикой жалости и сожаления о невозвратимой потере охватили Николая, и он бросился к воротам, спотыкаясь и перепрыгивая через 2-3 ступеньки лестниц.
- Сволочи! Козлы! – он кричал так, как будто только что потерял очень близкого человека – неистово и хрипло, под корень срывая голос.
Прошло около пяти минут прежде чем он сумел добраться до ворот. Здесь царила неразбериха и суета. Облако пыли немного рассеялось, а у ворот была охрана. Он оттолкнул рядового, попросившего его остановиться, и побежал к воронке, непрестанно громко матерясь всеми известными ему ругательствами. Это была боль. Она выходила наружу в той форме, которая была наиболее подходящей в этот момент. Если бы Николай увидел человека, который так поступил с детьми, он бы всадил в него три, нет, четыре обоймы. Прямо в лоб, прямо в лоб, чтобы он больше никогда не встал, чтобы череп раскроило цепочкой из отверстий. Но он не видел этого человека и поэтому кричал. Жаждал, желал увидеть, но не мог.
- Выйдите, выйдите сюда! Падлы! Где вы, где?! – Николая уже стоял возле кромки воронки и безумно кричал, глядя на горизонт – Вы! Вы, кто называет себя священными войнами! Вы, скоты! Я вам говорю! Что, что вы за мужики?! Что вы за солдаты?! Только и можете, что резать глотку безоружным! Только и можете, что убивать женщин да детей! Козлы! Какие вы войны?! Вы скоты, твари! Нет, вы хуже скотов! Не посылают скоты своих детей на смерть! Не посылают! Вы твердите о том, что вы бесстрашны! Выйдите ко мне, бесстрашные! Где же вы?! Я, русский солдат говорю вам: «Выйдите ко мне, и я убью вас»! Выйдите, я перережу вам глотки!
Морошев кричал, срываясь на плач и рыдания. Его нервная система была уничтожена. Он не мог больше чувствовать. Душу раздирала дикая боль и сожаление о том, что он ничего не смог сделать. Просто не смог… сожаление о том, что судьба не дала ему шанс, что не было выбора. Он опустился на колени и заплакал. Сзади слышались солдатские сапоги, но ему было не до них. Он плакал, не слыша и не видя ничего, не понимая и не осознавая происходившего вокруг, вспоминая лишь тот миг, когда глаза ребенка встретились с его глазами, и в них показалась дикая боль и страх последнего момента, когда свинцовая пуля оборвала столь недолгую жизнь не повзрослевшего еще человека…

Холодный ветер ударил Николаю в лицо. Он вздрогнул, повернулся, окинув окружающее пространство холодным пристальным взглядом. На площади было относительно тихо, по крайней мере, шум двигателей прекратился еще два часа назад, когда отсюда уехал последний грузовик с экипировкой. В примыкавшем к площади слева двухэтажном строении с красивым фасадом, точнее в одном из его окон, при ярком свете вольфрамовых ламп рослый капитан усиленно кричал в телефонную трубку. В других окнах Николай видел суетившихся людей, тоже военных, бегавших туда сюда и носивших какие-то бумаги. «Наверное, наши документы носят» - подумал Николай, вспомнив, как сегодня их повторно заносили в реестр. «Ну вот, приехали» - Николай услышал вдалеке шум бензинового легкового двигателя. Через три минуты к двухэтажному зданию подъехал коричневый внедорожник, из него вышли трое, а рослый капитан побежал вниз. Еще через пару минут над площадью раздалось эхо электронного усилителя голоса: «Всем построиться! Отправляемся к месту дислокации!» - сообщил незнакомый неприятно режущий слух голос.
Люди стали сбиваться в кучу, и из нее уже образовывать строй. Все знали, как ходить строем, да и винтовки тоже все видели не раз. В 24-ом правительство, наконец, провело грамотную армейскую реформу, сократив срок службы в армии до восьми месяцев, причем в эти восемь месяцев входил полный курс обучения обращению с огнестрельным и холодным оружием, рукопашный бой, строевая подготовка и многие другие практические дисциплины. Оказалось, что если сократить изучение устава до основных правил, то можно выиграть значительное время для практических занятий. Основная же армия стала контрактной и состояла из профессионалов своего дела. Таким образом, совмещая контрактную и призывную систему, Россия получила армию нового образца и резервы с необходимыми навыками ведения боя.
Сергей нервно вздрогнул и проснулся. Потягиваясь, он подошел к Николаю.
- Ну что, пора? – спросил он, сдерживая зевоту и озноб, который обычно появляется, когда выходишь из тепла на холод.
- Ага, пора строиться, пошли – почти приказал Морошев.
Полчаса спустя колонна из двухсот человек строевым шагом направилась в сторону железнодорожного вокзала.

Два следующих дня Сергей и Николай провели где-то на границе с Латвией, куда они прибыли из Пскова поездом. Позднее оказалось, что это участок находится на северо-западе от Пскова. Точнее определить местоположение было весьма затруднительно, да и, как оказалось впоследствии, вовсе и не необходимо.
Дни эти прошли в напряженных трудах и недосыпании. Времени на волнения не оставалось, слишком уставал Сергей, копая траншеи и ямы. Николай на второй день получил звание сержанта и 10 человек, в числе которых был и Шубин. Окопы протяженностью в километры создали такой причудливый лабиринт, что было довольно сложно не запутаться в нем. К концу второго дня Сергей порядком измотался, силы его были на пределе, руки и ноги не хотели слушаться, но он знал: это только начало. Знал это и Николай поэтому, как мог экономил силы и часто курил. Нападения по-прежнему не было. Оно было неизбежно, неотвратимо, но все же неосязаемо. Никто не знал, когда ждать наступления. Никто не знал, как долго еще будет продолжаться это ожидание, как долго нервы людей будут оставаться в напряжении, в любой момент ожидая команды взяться за оружие. А они, после трех дней напряженных, но тщетных ожиданий стали заметно сдавать. Нельзя, нельзя было допустить этого. Это было бы подобно самоубийству привыкнуть к мысли, что неприятель стоит где-то рядом, но не нападает, привыкнуть к тому, что долгое, томительное ожидание всегда заканчивается безрезультатно. Если бы люди свыклись с этой мыслью, то при нападении, не смогли бы собраться, мобилизовать внутренние резервы, чтобы оказать сопротивление. Николай это понимал, понимал необходимость каждодневного напряжения, но он также видел, что силы стремительно тают и что исход вторжения может решить всего неделя, проведенная без атак.
Работы тридцатого числа закончились неожиданно рано - в 9 часов, и усталые, измученные новобранцы начали разбредаться по окопным землянкам и баракам, желая хоть как-то восполнить силы. Все, кроме часовых и…Николая. Он стоял на передовой, всматриваясь в темную синеющую даль западной стороны. Тишина поражала. Безмолвное спокойствие седой степи и морозный воздух смешивались в его душе во взрывной коктейль человеческих эмоций, который заряжал необъяснимой энергией, даря бодрость и снимая усталость. Морошев спрыгнул в траншею, подошел к дежурившему на небольшом возвышении часовому, который не обратил на него ни малейшего внимания, продолжая стоять неподвижно. «Не получиться разговор» - подумал Николай и пошел в другую сторону, метрах в ста присев на деревянную лавку, непонятно откуда взявшуюся посреди окопа. Он сидел неподвижно очень, очень долго. Возможно, он спал, а может, просто думал о предстоящем сражении. Как бы то ни было, когда он взглянул на часы, было уже около четырех. Странно, эти шесть часов ему показались мгновеньем. Значит, он все-таки уснул.
Невдалеке Николай заметил очень знакомую фигуру.
Шубин шел очень медленно, как будто боялся оступиться и слететь в пропасть с узкого горного серпантина. Морошев чувствовал, что Сергея что-то сильно тревожит. Он видел в его душе страх и сомнение, перемешанное с отчаянием. Тяжело было Сергею сейчас. Конечно тяжело. Николай сам хорошо помнил, как в первый раз пошел в атаку. Его переполнял страх, мышцы ослабли, дышать было невозможно из-за невыразимого волнения. А потом начался бой... и хотя он представлял собой всего лишь небольшую стычку, именно тогда Николай в первый раз узнал, что такое – убить человека. В тот момент все изменилось. Прежнее осознание мира мгновенно уступило место новому. Непонятные чувства захлестнули тогда его душу. Страх и храбрость слились воедино. Хотелось плакать и смеяться. Николай выжил, а другой – нет. Одна жизнь забрала другую, чтобы не уйти в небытие. В первый раз его руки обагрились кровью. Алой кровью, которая положила начало всему, что случилось с ним после.
Морошев обернулся в сторону темной фигуры.
- Серега, ты что не спишь? – спросил он, когда Шубин подошел ближе и присел рядом.
Тревожное молчание разверзлось в морозном воздухе. Сергей ворочал головой и тяжело вздыхал, пока, наконец, не собрался с силами, чтобы говорить.
- Не знаю, не спится, как-то тревожно сегодня на душе, как будто что-то должно случиться сегодня утром, как будто я не увижу сегодняшнего рассвета. – голос его пропах умирающей надеждой и ощущением безысходности. – Я ведь не хочу умирать. Коля, я ведь не хочу – он посмотрел на Морошева, надеясь увидеть в его глазах сострадание, но сумрачная пелена, разделявшая двух собеседников, не позволила ему сделать этого. - Кому нужна эта война? Зачем, зачем она мне? У меня дома невеста, жизнь, работа; а здесь только, только страх, понимаешь? - В его голосе был страх. Большой и едкий страх, проглатывавший его изнутри.
Ответа не было около минуты. Морошев не хотел спешить. Паузы возникали как-то сами собой, естественно и непринужденно, разделяя все на «до» и «после», давая столь необходимое время, чтобы подумать.
- Да – Николай на минуту замолчал, обдумывая, что сказать дальше – Да, понимаю, Сережа. Страх это хорошо, страх – это твоя защита. Это то чувство, которое помогает нам самосохраняться. Если бы мы ничего не боялись, то уже давно бы уничтожили себя. – Морошев вздохнул - Все нормально, Сережа. Все нормально. – он ненадолго замолчал вглядевшись в темный западный горизонт, а потом прибавил - Все будет хорошо. Все закончится. Ты вернешься домой, к Алене, к своей прежней жизни. Все будет хорошо.
Но Сергея, судя по всему, не успокоили эти слова. Как-то наивно-глупо они звучали сейчас в его сознании. Он не воспринимал их как реальность, а скорее как сказку, красивый вымысел для детей, которые еще так мало знают о жизни.
- Я вот так не думаю, Коля. – продолжал он все более дрожащим голосом - Какой шанс, что меня не убьют, каков процент выживаемости на войне? Ты знаешь? Ты ведь опытный солдат. Скажи мне, как выжить?
Сергей еще раз попытался прострелить глазами темно-синюю пелену, но опять потерпел неудачу. Морошев на секунду задумался, а потом начал говорить убийственно спокойным голосом, как будто людские чувства были ему вовсе не ведомы.
- Знаешь что, Сережа, война - это такая злая баба. Ей ведь все равно, кто ты: генерал или рядовой. Ей все равно, сколько битв ты прошел и сколько на твоих руках загубленных жизней. Ей все равно, – голос Морошева постепенно приобретал оттенки чувств - Я тоже могу умереть, умереть в первый же день, в первом же сражении. Я не застрахован от этого, точно так же как ты, или кто-то другой. Я же просто человек. Я ведь тоже слабый, беспомощный одинокий человек. Поэтому я не могу тебе сказать о твоих, моих, чужих шансах. А если честно, то они очень и очень малы. Одно я тебе скажу: на войне не бывает одиноких смертей. Если умрет один человек, то умрет и второй, и третий, и еще сотни и тысячи людей полягут в тот день. И война не спросит их мнения. Она вообще никого не спросит. Она сделает так, как захочет. Потому что она – сила. Сила, которую мы выпускаем на волю, но которой не можем управлять. Она становится нашей госпожой, а мы – всего лишь ее послушными рабами, которых она может казнить и миловать по своему усмотрению и никто не знает, что у нее сегодня на уме, никто не может чувствовать себя в безопасности рядом с ней.
Николай замолчал, огляделся по сторонам и закурил. Сергей тоже замолчал. Слова Морошева слегка успокоили его. Та бесконечная энергия убеждения, которая исходила от Николая, не могла не заставить успокоиться. Она буквально вдалбливала в сердце каждое слово, замедляя его ритм.
Черная тень часового переминалась с ноги на ногу. Едкий сигаретный дымок неприятно щипал Шубину нос, и он отвернулся в другую сторону. Сзади слышались голоса не спавших солдат. В голове у Сергея хороводом кружили мысли, но он не знал, что с ними делать, как их упорядочить и не сопротивлялся их торопливому вращению. Минут пятнадцать прошло вот так. В созерцании себя и окружающей природы, а потом Сергей вновь повернулся.
- Когда же, наконец, все закончиться? – спросил Шубин как бы самого себя, немного косясь однако на Николая.
Морошев поймал этот взгляд и тяжело вздохнул.
- Когда? Когда? Еще ничего не началось, а ты уже думаешь об окончании. – Николай поднял глаза к небу и провел по воздуху рукой - Сережа, посмотри вокруг, послушай эту тишину, запах свежего морозного воздуха. Запомни все это. – Морошев выдержал паузу и сменил тон с оптимистично-прекрасного на обыденно-рутинный - Запомни. Ты можешь очень долго этого не увидеть Когда начнется наступление, у нас не будет времени на передышку. После одного боя наступит другой и мы будем сражаться до потери сил, будем умирать, болеть, голодать и жаждать, но не получим и минуты отдыха.
У Сергея остался еще вопрос, но пока он не хотел задавать его. Он просто слушал тишину, которая резала барабанные перепонки. Можно было бы сидеть так вечно, но Сергей должен был спросить.
- Коля, а как насчет Уравнителей. Что делать с ними. Я же не знаю, как их уничтожать. Ведь у нас нет против них оружия – голосом полным скрытой надежды на утешение и ободрение спросил Сергей.
Но Морошев не нашел, что ответить и просто втянул в легкие никотиновую отраву. Да, этот вопрос он много раз задавал и сам, но не находил ответа. Он помнил, до сих пор помнил, что происходило, когда на поле боя врывались уравнители. Их невозможно было убить или ранить, а они могли все. Они были совершенным оружием. Они были…тем, чем они призваны были быть.
В судорожном молчании прошло около получаса. Слишком личными были мысли, посещавшие двух друзей в ту минуту, чтобы о них говорить, слишком глубоко затрагивали сердце каждого, наполняя разум тягостными воспоминаниями. Они просто молчали. Молчали и ждали, пока кто-нибудь или что-нибудь не прервет это молчание. Так получилось, что его прервал глухой далекий взрыв.
«Артиллерия» - молнией пронеслось у Николая в голове.
- Артиллерия! В укрытие! – кричал, бежавший к бараку часовой – Артиллерия!
Звук все более усиливался, приближался, становился звонче, отчетливее. Морошев с Шубиным бежали, что было мочи к железобетонному бункеру, находившемуся в 500 метрах. Разрывы снарядов приближались с бешеной скоростью. Они были уже совсем близко, уши резало от страшного звука корежившейся стали. Обезумевшие спросони люди сновали по окопу, не зная куда бежать.
- За мной! В укрытие! – закричал Николай и бросился влево, в ответвление в траншее, ведшее к бревенчатому низкому сооружению. Сергей продолжал бежать к бункеру, где образовалась большая толпа. Шубин понял, что укрыться там уже невозможно и побежал назад, надеясь догнать Морошева, но в последнее мгновенье инстинктивно отпрыгнул в правый рукав окопа. В пяти метрах от него огромный артиллерийский снаряд врезался в холодную мокрую грязь, не разорвавшись. Сергея обдало холодным потом. Ноги отказывались повиноваться. Он попытался встать, но не смог, даже не смог приподняться, он просто лежал рядом с огромной бомбой, которая могла сдетонировать в любой момент. Окопы наполнялись криками раненных солдат, заглушаемых бесконечной чередой взрывов и свистом летящих откуда-то сверху снарядов. Сергей подумал, что он в аду. Прямо на снаряд упало тело без ног и рук. Каким-то чудом бомба не разорвалась, хотя удар был весьма сильный. Шубин понял, что дальше так продолжаться не может и решил что-то предпринять. Оглядевшись вокруг, Сергей, к своему удивлению заметил, что сзади него был пустой траншейный коридор, по которому можно было выйти к бомбоубежищу и медленно начал пятиться назад. От взрывов заложило уши, разум, ничего не понимая, отчаянно пытался вслушаться в предсмертные крики, умиравших от болевого шока людей. Сергей прополз с десяток метров. Остановился, развернулся и пополз уже лицом вперед .По мере удаления его от рокового снаряда, ноги приходили в порядок, к ним вновь приливала кровь. Он почти ничего не видел, кроме сырой земли и бетонных стен широкого окопа. Шубин полз долго, как ему показалось, но время в такой ситуации течет в 10 раз медленнее. На самом деле прошла только одна минута. Только минута, с того момента, как на бомбу упало изуродованное солдатское тело. Сергей набрался сил и приподнялся над землей. Невдалеке виднелся серый бетон бункера и… Шубин увидел страшную, неописуемую картину, которую не видел никогда. Прямо в пространство перед бункером, где так отчаянно толпился народ, попал один из снарядов. Море крови. Теплой, алой человеческой крови. Органы, разбросанные по близлежащим коридорам. Остатки рук и ног в озере крови. К горлу подступил огромный комок чего-то неприятного. Сергея стошнило. Он отвернулся и направился в другую сторону, туда, куда свернул Николай. Артиллерийский обстрел не прекращался ни на минуту, ни на секунду, крики людей становились все более удушающими. Казалось, они бегут за ним по пятам, хотят догнать, забрать с собой в страшный мир страдания и боли, мир, в котором нет места мужеству, туда, где живет вечный страх. Но Сергей бежал быстро. Крики не догонят его. Нет, не сегодня, сегодня им не взять его. Он уже видит вдалеке толпу людей, под бревенчатым навесом. Он видит Морошева.
- Сюда! Сюда! – кричал Николай подсевшим голосом и интенсивно махал рукой.
Сергей пробежал еще пять метров и понял, что больше не может. Нервы его сдали. Он не хотел больше идти, бежать, не хотел больше сопротивляться разрывам снарядов и царившему везде хаосу, и тогда он прыгнул, прыгнул, что было сил в сторону Николая, а через мгновенье почувствовал, как его втаскивают под навес.
- Серега! Серега! Очнись! Не время сейчас! – кричал Николай не щадя голосовых связок и хлеща Сергея своей немаленькой грубой ладонью по щекам.
Шубин очнулся, после шестого удара. В глазах было темно, он практически не чувствовал ног, но минут через пять пришел в норму и прокричал что было сил:
- Коля, тут ад! Что они делают! Сволочи! Они же всех нас убьют!
- Молчи! Молчи! Не убьют! Не убьют! Не смогут убить! Не сегодня! Не сейчас! Слышишь! Не сейчас! Вот погоди, вот закончиться обстрел, тогда пойдем мочить этих подонков! – Николай кричал, кричал как можно громче, кричал, чтобы заглушить разрывающиеся снаряды. И он заглушил их. На мгновенье над окопами воцарилась тишина, а в следующий миг она утонула в избивающих души воплях раненых и практически уже убитых людей. Они наполняли каждый кубический сантиметр жженого утреннего воздуха. Вместо чистой утренней росы на траве запекалась свежая мужская кровь. Земля оделась багровым покрывалом. Стены окопов и траншей разворотило. Многие противотанковые орудия были уничтожены. Покореженные, загнутые книзу стволы удручающе говорили о своей непригодности. И в тот момент, когда, как казалось, все закончилось, когда уцелевшие люди, а их было все же немало вышли из укрытий, вот тогда началось настоящее сражение.
Из-за холма показалась длинная цепочка тяжелых танков, перемешанных с мелкими горстками американских пехотинцев. Первый залп не принес больших разрушений.
- К орудиям! – крикнул молодой худощавый капитан, размахивая в воздухе окровавленным остатком руки.
Солдаты бросились на передовую занимать, уцелевшие противотанковые пушки, сзади неслась рота энергетиков со своими черными метровыми футлярами. Второй залп дошел до цели, окопы опять озарились ярким светом рвущихся снарядов, многие из первой волны остались на земле, и капитан вновь приказал:
- К орудиям!
Из-за его спины показалась вторая волна, в которой был и Николай. Сергей же добежал до орудий вместе с первой волной и оказался от Морошева метрах в ста. Танки уже были близко; вибрация от их гусениц ощущалась очень явственно.
- Огонь! – пронеслось слева от Сергея, и тут же его оглушил мощный выстрел.
- Наводи на цель! Стреляй!
- Огонь! – эхом по орудийным расчетам прокатились тяжелые залпы.
Четыре из 30-ти танков загорелись, но этого было явно недостаточно, последний дружный залп из орудий ознаменовал начало третьего этапа сражения: беспорядочной, бесцельной стрельбы. Страх подступал к горлу все ближе. Сергею стало тяжело дышать. На поле царил настоящий хаос, не было слышно ничего, кроме бесконечных взрывов и невнятных криков командиров, а затем над его головой засвистели рои смертельно опасных свинцовых пчел, своими жалами убивающих всех, кто встречается им на пути. Сзади Сергея кто-то сильно ухватил за плечо.
- Идем! Идем назад! Здесь больше нечего защищать! – Николай неистово кричал, но до Шубина долетали лишь обрывки его слов.
Интуитивно чувствуя, что пора уходить, Сергей полупригнувшись побежал за мелькавшей в сумеречной полутьме фигурой Морошева, пытаясь не отставать ни на шаг, а между тем, ряды защитников первого рубежа обороны неудержимо редели. Многие побежали назад, также как Николай, но другие остались у орудий, погибнув, как герои, ценой своей жизни остановив танковое наступление американцев.
«Нет, это далеко еще не конец, нет, не может все вот так быстро кончиться, нет, все серьезней» - думал Сергей, уклоняясь от настигавших его пуль. Повсюду по-прежнему рвались танковые снаряды. Люди впереди и сзади падали, подкошенные беспощадными пулями.
- За мной, не отставай! – кричал Морошев, оборачиваясь на своего друга.
Сергей и не думал отставать. Он бежал, собрав всю оставшуюся волю в кулак, а призраки крови преследовали его повсюду. Тел не стало меньше, даже прибавилось, только теперь это были не разбросанные останки, а целые тела, насквозь прошитые крупнокалиберными пулями.
Николай ничего не понимал. Спереди стреляли свои, а сзади его подгоняли американцы. Слева какому-то парню размозжила голову разрывная пуля, кусочки его мозга и черепа попали Николаю в лицо, но он не останавливался, он точно знал, что если остановится, то уже не продолжит бежать. Окопы судорожно гудели, разнося гулкое эхо отдаленных взрывов. Наконец, Морошев увидел впереди какой-то бетонный бункер и решил бежать туда. «Только бы успеть, только бы успеть» - проносилось в его голове вновь и вновь, пока наконец он не нырнул в дальнюю траншею, зачерпнув ртом изрядную долю сырой российской земли.
Сергей бежал, судорожно отстреливаясь. Из плеча тонкой струйкой текла теплая кровь. Он ни о чем не думал, не мог думать. Слишком сильны были взрывы по сторонам, слишком много пуль проносилось над его головой и слишком много они уносили простых человеческих жизней, чтобы о чем-то думать. Слева от себя он вдруг увидел огромный синий сгусток, быстро приближавшейся энергии, инстинкт опять не подвел, и он резко нагнулся, мгновенье спустя ощутив неприятный толчок сверху, а затем опять побежал. Синий сгусток между тем несся на четырехметрового крелатового громилу, стоявшего, как сосна среди низенького, редкого кустарника американских солдат, метрах в 200-ах от бетонного бункера. Еще мгновенье и мощный заряд обволок его металлическое тело, а крылатая ракета понеслась ему навстречу. Она приближается, скоро, совсем скоро она попадет в его голову, и он будет уничтожен. Николай привстал, заворожено смотря на приближающуюся к Уравнителю ракету. Осталось немного. Скоро, скоро он па… Но что это? Мощная вспышка света озарила окрестности, В воздухе была видна полоска красного лазерного луча. «Почему, почему же она не сработала?» - пронеслось у Николая в голове, когда он опять рухнул на землю, уклоняясь от очередной пули. «Он же не должен был уничтожить ее. Значит, они все-таки его доработали. Он же теперь не уязвим, его же теперь не взять разрядом. Сволочи!» - Морошев увидел лежавшего невдалеке Сергея. Сзади кто-то неожиданно крикнул:
- Мы все умрем! Они нас всех уничтожат! Нет! Я не хочу умирать! Разве вы не видите! Они неуязвимы!
Морошев поднял голову. Ничего нельзя было понять. Все, происходившее вокруг было похоже скорее не на оборонительный рубеж, а на какие-то островки сопротивления посреди бесконечных толп убегавших с поля боя солдат. В рядах царило смятение и неразбериха, люди неистово отстреливались, но они ничего не могли сделать против крелатовых чудовищ. Глаза их были полны ужаса и потерянной надежды. Они не видели выхода из четырехугольной комнаты отчаяния и боли, не видели света в конце длинного коридора; они понимали, внутренне чувствовали, что не способны победить, что все их усилия тщетны и не приведут к результату. Они губили сами себя, сжигали изнутри, с самого начала обрекая на смерть и панику. И Николай должен был остановить их. Должен был подарить им надежду. Иначе все будет кончено.
Невдалеке молодой лейтенант, судя по всему уже сошедший с ума от этого праздника смерти, а может просто струсивший раньше времени, кричал о том, чтобы все бросали оружие, и вселял в сердца солдат еще большее смятение. Николай думал недолго, всего 2-3 мгновения. Решение возникло само собой быстро и естественно, чересчур естественно даже для него.
- Разве вы не видите! Мы не сможем победить! Человек не может победить уравнителя! Не… - Пуля 11 калибра сомкнула кричащие уста.
Многие повернулись не услышав окончания лейтенантских слов, которые так сильно давили на сознание. Николай стоял посреди площадки рядом с бункером во весь рост и оглядывался по сторонам. Пули свистели над его головой, но теперь он не видел их, не чувствовал, казалось, что если они прошьют его насквозь, он не шелохнется, а останется стоять с невозмутимым видом человека, который должен был появиться среди всеобщего хаоса.
- Солдаты! Слушайте меня! – крикнул он так громко, как только мог. На его слова обернулось еще несколько человек - Он говорил, что человек не может победить Уравнителя! Он говорил, что мы обречены, что надежды больше нет! Да, да, у таких, как он - нет! У таких, как он, боящихся собственной тени! У таких, как он, которые спасают свою поганую шкуру, вместо того, чтобы умереть за свою страну! Да, у таких, как он нет надежды! Нет! Он кричал и бежал назад, пытаясь спастись! И как он умер?! Как?! Как трус и предатель, как тот, кто бросил свое отечество погибать! У таких, как он нет надежды! А у вас есть! Есть надежда на то, что мы победим! У вас она всегда была, потому что вы сыновья своей страны, потому что вы отдадите жизнь за Россию! Потому что вы солдаты! Русские солдаты! Потому что вы – герои! Герои, которых не забудут! Вперед! Вперед! За Россию!
По близлежащим окопам разнеслось стройное «Ура!». Слова Морошева отогревали душу и наполняли ее патриотизмом, адреналин брызгал в кровь, когда люди слышали эти слова, и они шли вперед, умирая десятками и сотнями, как герои, как те, которым суждено было переписать историю этой планеты.
И Николай тоже пошел. Но не туда, куда пошли все. Его ноша как всегда была слишком тяжела для обычного человека. И он должен был взять ее, иначе никто бы не понес ее вместо него. Морошев выхватил второй пистолет и пошел вперед. Пошел, не сгибая спины, не пригинаясь, не виляя из стороны в сторону, пошел, прямо сквозь призрачную пороховую дымку, сквозь кровь и раскуроченные линии окопов, к девятитонному монстру и, встав на одно колено метрах в пятидесяти от него, нацелил пистолеты.
- Человек может победить! Может! – вырвалось у Морошева из груди, когда он нажал на курок.
Пули поочередно вылетали из стволов. Николай стрелял как бешенный, как безнадежно пропавший человек, он не думал о себе, он не думал о других, он думал только о пулях, которые выпускал, вновь и вновь нажимая на курок. Двенадцатая пуля пробила шейную броню и попала точно в основной кабель. Это невозможно было объяснить точным прицеливанием, хорошим оружием. Это была чистая случайность, случайность, в происшествии которой, как ни странно Морошев был абсолютно уверен. Боевой робот слегка вздрогнул и прекратил огонь, а спустя мгновенье рухнул всей своей массой на землю, придавив с десяток американских солдат. Стрельба прекратилась. Даже время на секунду застыло, пораженное такой картиной, а мгновение спустя у виска Николая пронеслась очередная крупнокалиберная пуля. Он сделал свое дело. В который раз сделал то, что должен был сделать, чтобы спасти безнадежную ситуацию. В который раз уберег нескольких солдат от смерти.
- Вы видели! Уравнителя можно убить! Они тоже не вечны! Сражайтесь! Сражайтесь и умирайте! – прокричал Николай, прячась за полуразрушенной бетонной плитой.
И опять земля стала заливаться кровью павших воинов, а на место уничтоженного робота пришли четыре новых, и крик капитана, пронзая небеса, возвестил о всеобщем отступлении.
Солдаты бежали беспорядочно, продолжая падать под натиском летевшей вслед свинцовой смерти, продолжая умирать и умирать, продолжая поливать своей солдатской кровью родную землю матушки России. Вдали мелькали приближавшиеся точки армейских грузовиков. Через пять минут они уже были рядом, а через десять разрывы снарядов прекратились и лишь редкие автоматные очереди возвещали о взятии последних укрепленных точек первого оборонительного рубежа.

По пересеченной местности машины ехали весьма быстро. Николая сильно трясло, в холодном кузове пахло кровью и свежими ранами. Минут пятнадцать спустя грузовик остановился. Ничего не понимая люди выпрыгивали из машин, озарялись ярким солнечным светом с востока, оглядываясь по сторонам старались найти своих выживших товарищей. Оказалось, что машин было всего десять и народу осталось не так много: человек 200 не больше. Николай кинулся к ближайшему грузовику из которого доставали раненных.
- Сергей! Сергей! – неистово кричал он, а на крик оборачивалось половина мужчин.
- Шубин! Шубин!
Морошев понесся к другому грузовику, затем к третьему и к четвертом, пока наконец не услышал долгожданный хриплый крик.
- Он здесь!
Николай пулей бросился к последнему автомобилю, по пути отталкивая стоявших на дороге солдат.
- Серега! Серега! Жив?! Жив! – с нескрываемой радостью кричал он.
- Да вот, задело. – с усилием выговорил Сергей, почти уже теряя сознание.
Рана была серьезной, пуля раздробила плечевую кость, кусочки которой впивались в мышечную ткань, причиняя невыносимые страдания.
- Куда вы его теперь? – спросил Николай у санитара с носилками.
- Он потерял много крови, его надо доставить в военный госпиталь в Псков, а оттуда, если потребуется, в Питер.
Николай хотел что-то сказать Шубину на прощанье, но не успел: Сергей потерял сознание. Вокруг стонали раненные. Их было около сотни, ровно половина из тех, кого привезли сюда грузовики. Они стонали и выли от нестерпимой боли, поглотившей их теперь, когда организм больше не хотел бороться чтобы выжить, когда он хотел просто расслабиться и отдохнуть, когда напряжение спадало с мышц и к ним приливала кровь, заставляя чувствовать острее и кричать все громче. Морошев судорожно водил головой из стороны в сторону, предчувствуя что-то.

Vsevolod · 2006-06-28 21:02:19

И последнее...

- Морошев! Сержант Морошев есть?! – разнеслось над толпой.
Люди заводили глазами по сторонам, выискивая взглядами того, кто мог носить эту фамилию.
- Здесь! – громко крикнул Николай и помахал рукой.
Через минуту, пробежав мимо палаток и нескольких противотанковых пушек перед ним предстал рядовой.
- Вас срочно требуют в штаб. Он распо…
- Я знаю, рядовой, где он располагается. Можете быть свободны, рядовой.
Слова Николая прозвучали очень грубо, чем изрядно подпортил настроение в принципе ничего не сделавшему ему рядового, но он не собирался извиняться. Нервный срыв последних часов заставлял забыть о чужих проблемах и думать только о себе. По крайней мере до того момента, когда вновь потребуется рисковать жизнью.
Николай огляделся по сторонам. Машины с раненными направили в полевой госпиталь для оказания срочной помощи. Позиция, куда их привезли отличалась от той, что возводили они на границе. Возросла доля тяжелой артиллерии и зениток, но все же Морошев отчетливо понимал, что их катастрофически мало, что американцы возьмут этот рубеж обороны очень быстро. И хотя Николай видел далеко не весь фронт, а каких-то жалкие 300 метров, он понимал, что на других рубежах ситуация не лучше. И вообще, что-то было не так. Не видел он еще такой войны. Такой плохо организованной и спешной обороны, таких неграмотных решений и такой сумбурности ситуации. Когда он прибыл на границу, первое, что его поразило - полное отсутствие организаторской деятельности. Деление на роты и взвода были невероятно условны, если они вообще существовали. Когда Морошев смотрел на солдат, то видел лишь неорганизованную толпу новобранцев, которые уже давно забыли как держать оружие, не говоря уже о том, чтобы сражаться. Никакого обучения, никакой подготовки. Просто куча народу, в которую стреляют крупнокалиберными болванками американская тяжелая артиллерия. Почему было так? Морошев не знал. А теперь его еще вызывали в штаб, непонятно зачем, но вызывали. Конечно, можно предположить, что уничтоженный Уравнитель весьма веская причина, но нутром Николай чувствовал, что про это в штабе еще не знают. Чувство неопределенности гнело его и он решил узнать все как можно быстрее, поэтому он направился к большой бледно-зеленой палатке, выделявшейся на общем фоне бесконечной череды укреплений. На макушке гордо развевался триколор, а край тканевой двери был отогнут.
Николай пригнулся и еще немного приподняв полотно вошел внутрь, очутившись под высоким куполом, сквозь который бил приглушенный зеленоватый свет. На другом конце шатра стоял человек. Он располагался к Морошеву спиной, но тот все же сумел различить погоны.
- Товарищ полковник, сержант Морошев по вашему приказанию прибыл.
Полковник обернулся. Он был среднего роста, седовласы, с густыми бровями и большими, органично дополнявшими контуры закаленного мужского лица, усами. Морошев узнал его сразу же. Это был Алексей Геннадьевич Ракитов. Когда-то давно Морошев воевал под его началом. Он руководил спецоперацией по освобождению заложников из российского посольства в Камеруне, и был в добрых отношениях со своими подчиненными, а особенно с Николаем.
- Вольно рядовой – произнес он, слегка картавя, но от того ничуть не менее командно.
Николай ослабил левую ногу и перевел на нее вес тела. Он все еще был довольно скован в движениях, слишком неожиданной была встреча, но, оглядевшись по сторонам и поняв, что никого, кроме них в командном центре нет, почувствовал себя более свободно. Под куполообразными сводами этой военной конструкции находилось множество раскладных столов с аппаратурой, для обработки радиосигналов, а также около 30-ти ноутбуков. Такое обилие техники не могло не вызвать удивления, но Морошев остался спокоен, как гранит, не сводя глаз с полковника, медленно вышагивавшего в его сторону. Он остановился в каких-то нескольких метрах от Николая и голосом, полным скрытой радости и явной обеспокоенности начал говорить.
- Ну здравствуй, Коля – его правая рука подалась вперед, а через мгновенье послышался негромкий хлопок.
Морошев тоже был рад встрече. Еще бы, столько лет не видеться с одним из лучших командиров, когда-либо встречавшихся Николая на пути. Конечно, это была радость, перемешанная с печалью и каким-то постоянно давящим на душу чувством начала новой боевой жизни, но все-таки радость.
- Здравствуй – очень дружелюбно произнес Морошев – Вот уж не думал увидеть тебя здесь.
Полковник почесал седой затылок, как будто мечтал об этом несколько дней подряд, затем взглянул на Морошева еще раз, и усмехнулся.
- Эх, Коля, я и сам себя не ожидал тут увидеть. Но, видимо, судьба.
Еще пара минут прошла в дружеском разговоре обо всем, и в эти две минуты Морошеву даже стало казаться, что война кончилась, что войны больше нет, что он просто встретил своего давнего приятеля на улице и мирно беседует с ним о повседневной рутинной жизни, погоде и прочих несерьезных мелочах. Как бы хотел Николай, чтобы все было именно так, но… все было иначе. После двух минут общения и последней улыбки полковник вдруг быстро перешел в состояние деловой задумчивости.
- Да, было время, Коля. Было время – пробормотал он и, выдержав паузу, продолжил – А вот теперь, как видишь, другое, совсем другое время наступило. Не вериться даже, до сих пор не вериться, Коля. Такие быстрые перемены. Такое количество проблем, свалившиеся нам на головы. Нда…
Алексей замолчал, мерно почесывая бровь; была очередь Морошева говорить.
- Леха, а зачем вызывал то? – совсем не по уставу обратился Николай к полковнику, который был старше его всего на 3 года. Он имел на это право. Другие не имели, а он имел.
Алексей отвел взгляд куда-то в сторону.
- Да так, Коля. Просто так вызывал. Поговорить надо было, вот и все. Я рад, что ты жив. Очень рад, Коля. Не знаю, что бы я делал без тебя тогда в 34-ом. Просто не знаю. И теперь не знаю, Коля. Мне все больше кажется, что я не смогу организовать оборону должным образом, что все провалиться. Я не могу найти изъяны в работе. Нет времени. Мне нужен совет, Коля. Твой совет.
Морошев слушал его внимательно и следующие пол минуты обдумывал ответ.
- Совет? Ты просишь совет? – Николай медленно зашагал в сторону одного из ноутбуков, где мигали красные и зеленые точки – я дам тебе совет, Леха: «Посмотри, что твориться на поле боя». Сегодня мы побывали в аду. С каких пор наше командование начало считать, что неподготовленные бойцы смогут остановить профессионалов? С каких пор новобранцев перестали обучать элементарной технике ведения боя? С каких пор сражение стало похоже на беспорядочную вооруженную толкучку в тесных траншеях? Что происходит, Леха? Разве раньше было так? Разве раньше мы не выстраивали четких линий обороны, разве не командовали войсками грамотно и точно? В чем же дело теперь? Почему теперь солдаты не знают, что делать и куда бежать? Объясни мне, Леха. Что случилось с нашими боевыми порядками? Почему теперь они похожи на бесформенные объединения дикарей, а не на боевой строй лучшей армии в мире? Почему?
Николай говорил эмоционально, нещадно обличая просчеты и промахи, попутно вспоминая о том, что происходило еще так недавно с ним и Сергеем. А полковник молчал. Грузно, тяжело молчал, размышляя над каждым услышанным словом. Наконец он взглянул на Морошева.
- Я не знаю, Коля. Я не знаю почему, – голос его стал спокойным, но все таким же картавым, как и прежде – Как будто все против нас. Как будто что-то происходит. Что-то необычное, что-то, что не дает нормально работать, сосредотачиваться на решении проблем. Все происходит слишком быстро. Мы ничего не успеваем предпринять. Ты прав, ты прав во всем. Но как это исправить? Как организовать оборону? Они сметают рубежи один за другим. Мы ничего не можем сделать. Мы просто не успеваем за ними. Просто не успеваем.
Полковник словно оправдывался, словно оправдывался, бесконечно укоряя себя за свое бессилие. Да, он не мог ничего сделать. Да и вряд ли кто-то другой мог. Даже для Морошева эта война была слишком стремительной. Он не успевал соображать, не поспевал за происходившими поминутно событиями. Эта дикая гонка со временем трепела нервы всем, в том числе и ему.
Разговаривать больше не хотелось. Они поняли друг друга. Никаких взаимных претензий или обид. Ничего. Просто они оба знали, что все идет не так, но ничего не могли с этим поделать.
- Да, ты прав Леха. Мы не успеваем за этой войной – чуть слышно произнес Морошев, задумчиво и мрачно, а после добавил – ну что, я, наверное, пойду.
Полковник неожиданно оживился. Он не хотел отпускать Николая, ни за что не хотел.
- Коля. – он сделал длительную паузу, смотря в глаза обернувшемуся Николаю - Если хочешь, я выделю тебе комнату и устрою на штабную должность. Прямо сейчас....
В сердце к Морошеву забрался червь. Он хотел этого, жаждал перевестись, чтобы больше не видеть, никогда-никогда не видеть человеческой боли и страданий. Теперь у него был такой шанс. Вот он, у него в руках. Нужно только признать, что страх – это хорошо, что страх – это нормально, что он, воевавший так долго и лезший под пули тысячи раз теперь имеет право поддаться страху и спрятаться, забиться в нору и переждать до лучших времен. Но другое чувство, возникшее одновременно с этим не позволило ему это сделать. Почему, почему он должен был отсиживаться в теплой конуре, когда другие отдавали жизни за страну и родных? Почему не они? Ведь им тоже страшно, они тоже хотят домой, они тоже бояться, безумно бояться смерти? Кем он будет, если поддастся секундному искушению. Он загубит свою жизнь. Загубит все прошлые подвиги и поступки, загубит одним единственным моментом, когда страх взял над ним верх. Нет, он этого не допустит. Не останется теперь в стороне. Не останется.
- Нет, не надо – поспешно бросил Морошев и, выходя, прибавил, еще раз широко улыбнувшись – спасибо тебе за все, Леха.
Холодный декабрьский ветер обдувал Николаю лицо, а несвязные мысли, путаясь в голове, не позволяли сосредоточиться. Из полусмятой пачки Николай достал последнюю сигарету и закурил. Очень хотелось спать. Усталость расслабляла мышцы. «Хорошо, что Сергея ранило. Да, хорошо. Сколько шансов у него было уцелеть в этой смертельной мясорубке? Ни одного. Надеюсь, что рана будет серьезной и его отправят в Питер, иначе он точно погибнет» - подумал Николай, окидывая взглядом местность. Вокруг суетились военные, разнося боеприпасы к орудиям и устанавливая противотанковые заграждения. Это была передовая линия обороны. Именно сюда, на эту полоску земли длинной в 20 километров придутся завтра, а может быть и сегодня, самые кровавые, ожесточенные бои первых 2-х недель. Николай это понимал. Понимал и поэтому не стремился перейти на вторую линию, располагавшуюся от этой в 5 километрах к востоку. Бетонные силуэты бункеров с автоматическими крупнокалиберными пушками, стоявшими на всей протяженности фронта через 500 метров, создавали непроходимую стену противотанкового огня, а заграждения вызывали дополнительные проблемы с маневрированием. Поле перед первыми траншеями было сплошь утыкано минами, а в тылу располагались мощный противовоздушный комплекс, состоявший из 20 стационарных ракетных орудий. Такая фронтовая полоса была надежно защищена от любой вражеской техники. Любой, кроме Уравнителей. Морошев хорошо знал, на что способен опытный пилот на своем боевом роботе. Своими глазами он пару раз видел, как Уравнители прыгали на одной ноге, после того как снарядами отрывало вторую.
«Что же делать? Наверное, ничего. Ничего мы сделать пока не можем. Надо ждать. Просто ждать» - решил Николай и вдруг почувствовал, как веки начали неумолимо тяжелеть. Солнце клонилось к полудню, но измученный боем и постоянным недосыпанием организм Морошева не хотел считаться с общепринятым временем суток. Шатаясь из стороны в сторону, постоянно отталкиваемый, спешившими куда-то людьми, Николай побрел в сторону барака, где разместили всех, прибывших сегодня утром с границы. Морошев плюхнулся на первую пустую кровать и в мгновение ока заснул беспокойным сном.

- Вставай! Чего разлегся! Хочешь, чтоб тебя бомбой накрыло! – услышал Николай резкий крик у себя в ухе и медленно открыл красные глаза.
В бараке почти никого не было. Последние солдаты уже бежали к выходу. Последние отголоски сна развеяли глухие хлопки где-то далеко на западе. Всего сорок секунд спустя Морошев уже несся на всех парах к ближайшему бомбоубежищу. У входа никого не было, И он без труда пролез внутрь тесного бункера. Народу здесь скопилось много, не менее 400-от человек. Над головой то и дело слышались приглушаемые пятиметровым слоем земли разрывы тяжелых артиллерийских снарядов, но через пятнадцать минут наступила долгожданная тишина и солдаты толпой высыпали наружу. Николай побежал к переднему краю, попутно приводя в боевое состояние свою дуратовую винтовку.
Пока что он лишь смутно догадывался о том, что началось наступление главной группировки американских войск. Все происходило так быстро. Неестественно быстро для простого человеческого организма. Суматоха и неразбериха опять властвовали в окопах. Морошев прибился к небольшой группе выживших после первого сражения, хотя как прибился, скорее, просто оказался рядом.
Пятиминутное тихое ожидание незримого врага на передовой было совсем не простым испытанием. Предел человеческого терпения был близок. Многие неопытные новобранцы откровенно щелкали зубами, опытные же вояки, коих к изумлению Морошева здесь скопилось весьма много стояли, полупригнувшись, в любой момент готовые начать стрельбу.
Как и в прошлый раз, кривизна ландшафта скрывала неприятельские силы, и определить заранее наступавшие войска было нельзя, однако по прошлому опыту Николай знал, что после артподготовки непременно следовал массированный авианалет, а затем танковая лавина сметала остатки людской храбрости и живой силы. Странно, но своим самым грозным оружием американцы пользовались весьма редко, предпочитая бросать их в бой только в самом конце, когда все и без них ясно. Николай даже подумал, что Уравнители вовсе не так опасны, как их пытается преподнести нам американская пропаганда, но в следующий момент он понял, насколько ошибся.
На вершине холма раздались громкие хлопки, а в следующую секунду огромные снаряды начали перепахивать поле перед траншеями. Разрывы мин оглушали, не давали сосредоточиться, заставляли прятаться в окопы с головой, не давали услышать и увидеть то, что надо было услышать и увидеть. С вершины, блестящей крелатовой волной лились Уравнители. Они передвигались быстро, словно летая над землей, попутно уклоняясь от летевших в них тяжелых противотанковых снарядов. Николай поднял голову. Никогда еще не видел он такого. Девятитонные трехметровые монстры скакали по полю, напичканному минами, словно крохотные кузнечики, при этом сохраняя четкую линию наступления. Они были все ближе, с каждой минутой все более приближались к оборонительным позициям, и вдруг застыли на месте, открыв заслоны своих огромных автоматических пушек. Следующее мгновенье было страшным. Никому нельзя пожелать увидеть такое. Мощный блестящий на солнце тайфун стальных, набитых взрывчаткой снарядов, перемешанный с тысячами крупнокалиберных пуль, смел все стационарные бункеры и укрепления, словно старую черепицу, с давно не ремонтировавшейся крыше. Все, кто находился в окопах более чем в пятистах метрах от линии первой траншеи, были убиты в ходе восьмиминутного, непрекращающегося огня. Воронки шириной в несколько десятков метров, разворотили все укрепления и окопы, превратив местность в сплошную перемешанную кашу из земли, бетона, досок и металла.
В этот страшный миг многие ощутили приближение смерти и многие поняли, что этот рубеж станет для них последним. Не известно был ли Николай в их числе или нет, но он точно знал, что отступать уже бессмысленно. По воодушевляющим крикам Морошев понял, что в бой пошла пехота. Теперь наставало время. Теперь или никогда. Первые недружные очереди дуратовых винтовок возвещали о начале активного сопротивления. И опять вокруг Николая погибали люди, много людей, ни в чем не повинных, втянутых в эту жестокую войну не по своей воле и не ради своих интересов. Николай стрелял не переставая, пока не закончились патроны, он подбирал винтовки падавших рядом солдат и стрелял вновь, но патроны кончались снова и снова и снова. Уже полчаса шла кровавая бойня, уже совсем мало осталось защищавшихся бойцов и в тот момент, когда Морошев в очередной раз высунулся из окопа, чтобы продолжить стрельбу из вновь подобранной винтовки прозвучал выстрел из крупнокалиберного стационарного пулемета. Молодой американский сержант, выпустил на свободу пятую пулю из только что замененной обоймы. Эта пуля была его. Со дня его рождения она ждала этого момента. Момента, когда ее выпустят наружу, когда она будет свободна от всего, когда она совершит с ним то, что было предначертано ему с самого начала. Она ждала долго. Годы, десятилетия. Ждала и ждала, в то время, как он воевал. Она ждала и не позволяла другим пулям сразить его, потому что он принадлежал ей… И она дождалась. Теперь она неслась, словно молния, пронзая время и пространство, чтобы вселить в его сердце вечный холод, а глаза закрыть для света этого мира. И она настигла его. Своим холодным свинцовым клювом она пробила дыру в его твердом костяном черепе, медленно влетая в мозг и обрывая последние хрупкие мысли.
Мощной струей из головы Морошева на твердую холодную землю брызнула горячая красная кровь, оросив то место, куда секунду спустя, упало его пустое мертвое тело… Николай погиб… Погиб совсем не так, как погибают бравые ребята в голливудских блокбастерах. Погиб без напыщенных спецэффектов и предсмертного завета, который обязательно будет исполнен теми, кто должен отомстить за него. Погиб без душераздирающей музыки, возвещающей о вселенской трагедии. Погиб так цинично, так неестественно просто, бездушно и бессмысленно. Погиб в безвестности, в забвении, посреди холодного безразличия окружающих, несмотря на то, что стольким людям спас жизнь. Погиб в один миг, в одну секунду, без предсмертных страданий и слез в глазах родственников. Погиб именно так, как погиб. И, кто знает, может именно так и погибают настоящие герои…
А бой шел еще два часа, два долгих, мучительных часа, пока, наконец, последняя пуля, угодив хлипкому новобранцу в самое сердце, не сломала ту хрупкую грань, которая не позволяла этому миру утонуть в бездушном хаосе войны…

Ро · 2006-06-28 21:38:52

Утро было обычным. Опять моросил мелкий дождь. Небо, налитое серо-свинцовыми тучами, медленно плыло по полусфере. Сергей проснулся как всегда рано. «Дождь. Десять дней. Когда кончиться эта тоскливая мука?» - эта первая спросони мысль прозвучала в его голове на редкость отчетливо для этого времени суток. Сергей потянулся, выпрямил свои худые, загоревшие за лето, ноги, уперся руками в спинку кровати. На часах было чуть больше семи. Надо было вставать, одеваться, завтракать, идти на работу.

Подчеркнутое вырезать нещадно. Если дождь моросит, то избыточно уточнять его размер – крупный дождь не моросит. Да если уж и моросит, то не апельсиновый сок. "Моросит" или "Вновь моросит" – достаточно. Стараюсь представить небо плывущим – воображения не достает. Облака, - да раз плюнуть, - плывут, а небо никак.
"Кончится" следует написать без мягкого знака. Сама мысль Сергея звучит неестественно, неправдоподобно в любое время суток. "Спросонья" однозначно вернее "спросони". Далее сами...

Отредактировано Ро (2006-06-28 21:41:47)

Aberrat · 2006-07-01 10:33:54

Vsevolod

Прочёл пока только первую часть, но уже по ней видно, что пишите вы складно. Для вас писание - это не просто "сел и поехал", а труд. Это хорошо, так вы обязательно добьётесь успехов.
Теперь причины, по которым мне не хочется читать дальше конкретно это произведение, хотя я это сделаю обязательно, следующие:
1)ПАФОС!!! выбежало 12 детей из горящей школы... тонны криков... душещепительные подробности... Я понимаю - война... Но вот казус в том, что горе человеческое на бумагу изложенное с таким напором, ничего кроме тошноты не вызывает. Не взыщите...
2)Скажите, автор, а вот вы сейчас когда в автобусе\автомобиле куда-нибудь едете, часто вспоминаете, скажем, 1953 год? Думаю, вы вообще его не вспоминаете, так за каким тогда ваши герои постоянно во флэшбэках витают где-то?
3)Не надо так разжовывать каждое фантастическое изобретение будущего. Два абзаца на то, чтобы узнать из чего там повые ГАЗели сделаны - это лишнее.
4)И опять герои говорят сами с собой, да ещё и по полчаса кряду, да ещё и философично... Ну когда, скажите мне, когда, авторы избавятся от этого дурацкого и словоблудного приёма? Ну возьмите вы Ольгу Зондберг, ну почитайте её рассказы, если уж очень хочется монолог с самим собой в текст вставить.. вот, где высший класс. Но когда взрослый мужик ходит по комнате и ведёт продолжительные беседы с собой, мне хочется отключить инет и пойти почитать Сэллинджера.

Как прочту оставшиеся части - отпишу. Хотя уже сейчас ясно, что всё превратится "тупо в боевик". Очень не хотелось бы...

Vsevolod · 2006-07-22 01:25:47

Aberrat[

Знаете, я никого не заставляю читать дальше. Не нравиться. не читайте, пожалуйста. Ваше право. О причинах:

1. Я не знаю, почему описанное с напором и в красках человеческое горе вызывает у Вас тошноту. У меня лично оно вызывает слезы.

2. 1953 год я не вспоминаю, потому что тогда еще не родился, но свое прошлое вспоминаю довольно часто.

3. А мне нравиться, чтобы было понятно.

4. Ну чтож, отключайте инет - это ваше право и читайте кого хотите.

Насчет заключения. Не нужно слишком самоуверенно заявлять, что знаете, чем все закончиться, если даже не дочитали до конца первую часть из четырех.

ЗЫ. Изложение мнения в ультимативной форме вовсе не обязательно. Оно отпугивает и вызывает негодование. Это МОЕ замечание к ВАШЕМУ посту.

Отредактировано Vsevolod (2006-07-22 22:16:26)

Форум литературного общества Fabulae

Навигация по сайту

#1 2006-06-28 20:55:24

Место действия - Земля. Часть первая. Хрупкая грань.

#2 2006-06-28 21:00:24

Re: Место действия - Земля. Часть первая. Хрупкая грань.

#3 2006-06-28 21:02:19

Re: Место действия - Земля. Часть первая. Хрупкая грань.

#4 2006-06-28 21:38:52

Re: Место действия - Земля. Часть первая. Хрупкая грань.

#5 2006-07-01 10:33:54

Re: Место действия - Земля. Часть первая. Хрупкая грань.

#6 2006-07-22 01:25:47

Re: Место действия - Земля. Часть первая. Хрупкая грань.

Board footer