Форум литературного общества Fabulae

Амели Нотомб. Гигиена убийцы. – СПб., Симпозиум, 2005.

***

Краткая аннотация на задней крышке переплёта исчёрпывает всё, что можно сказать об интриге романа, не разочаровывая читателей заранее. Писатель Претекстат Тах, лауреат Нобелевской премии, тяжко болен, доживает последние дни, и к нему один за другим ломятся туповатые и хамоватые журналюги, дабы взять сенсационное интервью, а он ставит их одного за другим в тупик и бесцеремонно выгоняет. Пока не появляется юная дама-журналистка, и ей единственной удаётся раскрутить старого циника и парадоксалиста на последнюю откровенность…

Не могу не поделиться анекдотическим подозрением. С французского роман перевела Нина Хотинская (перевела отлично). Героиню тоже зовут Нина. И хотя на обороте титульного листа выставлен копирайт издательства «Альбен Мишель» 1992 года, мне показалось, что роман – мистификация, принадлежащая перу переводчицы. Впрочем, явно показалось, да и не в этом суть.

Романы, герои которых сами писатели – это своего рода рефлексия жанра, автокритика, служба собственной литературной безопасности. В отличие от животных, которые редко употребляют в пищу особей своего вида (это называется каннибализм), писатели часто и легко задирают и съедают ослабевших собратьев. Нравы писательской среды – слишком благодатный материал, чтобы изредка не позволять себе порезвиться на этой лужайке.

Амели Нотомб создала не сколько роман, сколько пьесу для чтения. Текст почти лишён пространственного оформления и состоит из диалогов, действие протекает в закрытых пространствах, драматургия заключена в словесные пикировки персонажей. А поскольку писатели и журналисты – вечные полусоперники и ревнивцы, гиены пера и мастера словопрений, то антураж оказывается лишним, речевая динамика и шпажные удары реплик отлично подменяют натуру и декорации.

Претекстат Тах не случайно получил своё имя. Pretextus по-латыни – предлог, отговорка. Лауреат Нобелевки именно таков: система его взглядов, манера поведения и общения суть отточенный долгой жизнью (83 года) и безукоризненно действующий набор предлогов, под которыми уклоняются от прямых высказываний, и отговорок от предложений сформулировать конкретное суждение. Он виртуозный ремесленник, дошедший до края литературного пространства, сам себя умноживший на ноль, абсолютный моральный релятивист, исповедующий точку зрения, согласно которой не человек владеет языком, но язык владеет человеком (что вообще-то верно, но не всеми сразу понимается и усваивается). Несколько шаржированный образ литератора с внешностью скопца, предающегося исключительно плотским процессам жизнедеятельности (еде, питью, спанью, курению), давно уже ничего не пишущего, да вдобавок безобразно толстого и от избыточного веса лишённого возможности передвигаться на своих двоих – дополнен обуревающей Таха страстью к самоотрицанию («Уродом я был всегда») в форме более чем странного для писателя тотального агностицизма («По-настоящему умный и широко мыслящий человек никогда не стал бы выклянчивать объяснения. Только быдло стремится все объяснить, включая и то, чему объяснения нет. Так с какой стати я буду распинаться, если дураки моих объяснений не поймут, а тем, кто поумнее, они не понадобятся?»)

Леопольдина, старшая дочь Виктора Гюго, погибшая 19 лет от роду в кораблекрушении, через полгода после собственной свадьбы, и Леопольдина, названая сестра молодого Претекстата Таха, задушенная и утопленная им во время купания – деталь, создающая эффект ироничной переклички эпох. И одновременно деталь, которую у нас бы непременно отметили как очернение прошлого. Если реальный Виктор Гюго был политическим трибуном и закоренелым бабником, то Претекстат Тах – аполитичный женоненавистник. Объединяет их полное одиночество в конце жизни, исписанность на фоне увенчанности всеми возможными литературными регалиями, страх остаться наедине с самим собой после того, как десятилетиями они слыли знатоками тайных лабиринтов человеческой души и властителями дум читающей публики. Недаром же последнее, о чем размякший Претекстат Тах просит юную журналистку – задушить его. То есть завершить естественный жизненный процесс насильственной смертью, превратить финал бытия в развязку бульварного романа.

Амели Нотомб поддержала репутацию французской прозы, создав блестящую притчу об опасности литературоцентрического взгляда на мир. «Вторая реальность», формируемая исключительно средствами языка, способна извратить миропонимание даже очень трезвомыслящего человека, если он вовремя не проведёт непреступаемую границу между реальным миром, который можно потрогать, и объективированной в языке мыслью, которую нельзя ни потрогать, ни уничтожить, но которая сама способна уничтожить своего создателя, овладев его сознанием крепче, чем это необходимо и допустимо.