Форум литературного общества Fabulae

Йога.
Рассказ.

В праздник Федор Спиваков был в гостях у родственников. Там он выпил и от радости, что эта самая, "огнеопасная", течёт по горлу дармовая, на грудь принял сверх всякой меры. Какая-то жадность к водке появилась, как у вконец оголодавшего человека. На следующее утро, едва поднявшись, покачиваясь, прошёл на кухню и прямо из крана хлебнул холодненькой водички.

- Мда-а... - хрипло протянул он и потряс по-лошадиному головой. - Брр... - и чуть было не упал. Заштормило.
Уцепившись за раковину, на какое-то время притих, пока палуба не успокоилась.

- Мда-а, это ж надо... Вот накушался... Брр... - осторожно поежился. По спине побежали холодные "мурашки".
Зажег газовую форсунку и пододвинул на неё чайник.

Попив крепкого чая, он почувствовал себя лучше, но не совсем. Желудок и пищевод потряхивало мелкой неприятной дрожью, мозги, словно студень в круг-лом сосуде, колебались в голове. Но проблески сознания уже появлялись, и на память вдруг пришёл застольный анекдот. Спиваков захохотал.

- Ой, эт надо ж такое придумать! Есть же юмористы, - зачесал он волосатую грудь. - А может и вправду такое может быть?.. Ведь йоги всё могут. Вон, какую беду вытворяют над собой. И на стекле пляшут, и на ножах спят, и пополам складываются. Что ему стоит самого себя довести до алкогольного опьянения?..

Спиваков опять хохотнул, было все-таки занятно.
Немного посидев, решил своими мыслями поделиться с женой.
Прошел к спальной комнате, с порога спросил:

- Нюр, ты помнишь анекдот, который вчера Рашид рассказывал? Ну, как у них там, на Кавказе, на ёгу перешли. Ну, когда у них там виноградники повырубили...

Нюра молчала.
- Нюр, ты чево? Обиделась на что, што ли?
Нюра молчала.

Федор перестал улыбаться, виновато почесал нос, шею, вновь поплелся на кухню. И что она? Вчера вроде бы все ладно было, как кажется...

Очень хотелось опохмелиться. Хотя бы глоток. Но Федор понимал даже своими разжиженными мозгами, что дома ничего нет.

- Хоть синюхи какой найти, что ли?
Прошел в ванную. Вибрирующим взглядом обвел полки со стиральным порошком, мылом, шампунями и грустно усмехнулся.

- Дожил мужик. Эх, ма!..

Открыл холодную воду, перевел кран с умывальника на ванну и стал хлюпаться ею до пояса. Купание подействовало взбадривающе.

После купания Федор вернулся на кухню и решил еще выпить кружку чая. Налил вновь и покрепче. "Да-а, худо после такой пьянки. И надо же было вчера так надраться на халяву. Так ведь и копыта откинуть можно. Хоть бы самогонкой где разжиться?.."

Свою самогонку Спиваков перестал гнать еще с осени, когда старика-соседа Вавилова, инвалида войны, на двести рублей оштрафовали. Грешил Авдеич, приторговывал малость. Нужда, говорит, заставляла, не больно-то на теперешней пенсии протянешь. Но закон есть закон, всех под одну гребенку. Испугался тогда Федор, инвалида вон как вздрючили, а его и подавно обдерут, как липку. И свое ремесло прикрыл, хоть и для себя делал.

Федор открыл дверцу шкафчика. Он знал, что там пусто, но сделал это как-то самопроизвольно, механически, по привычке.

В недрах шкафчика стояла бутылка. Пустая. Та, которую, он вспомнил, они выпили вместе с тестем. Дед приезжал месяца полтора назад в гости.

- Хм, смотри-ка, еще с крышкой, - усмехнулся Федор.
Спиваков извлек бутылку и, глядя сквозь стекло в утробную пустоту, вожделенно взглотнул слюнки.
- Эх, черти, все выпили! - ругнул он себя и тестя.

В другое время, когда с водкой-вином было проще, он выпивал, не отказывал себе в удовольствии. Но в меру. И не испытывал к спиртному такой жадности, ограничитель срабатывал. Захотелось - пожалуйста! Хоть самогоночки, хоть водочки, хоть вина. А теперь? С резьбы сорвался. На каждую бульку, да кого - на запах слюнки взглатывает. Спиваков потянул носом, в бутылке еще был дух, дурманящий сознание. Э-эх!...

Можно было бы купить, коль своей нет, но в магазин сунься, живо кишки выпустят. Как в тот раз, вспомнил. Пошел в "винный" перед Ноябрьскими праздниками, и пошел один.

Народу у магазина собралось, как на митинге. Окружили вход плотным кольцом, и молчание. И ни скандалов, ни призывов, ни лозунгов - тишина, как перед атакой, томительная, нервная. Ждут открытия магазина после обеда. Выдумала же чья-то светлая голова начинать торговлю спиртным в два часа пополудни. Видимо, с той целью, что если кому удастся к вечеру отовариться, так чтобы тот счастливчик потом всю ночь пил и до утра семью веселил. Трогательная забота.

Стоит народ, от холода с ноги на ногу качается. А холод в тот день – просто собачачий был, пятнадцать с ветром. Магазин высокий, двухэтажный, второй этаж колонны гранитные подпирают. Крыльцо каменное, из пяти, не то семи ступенек. Перед открытием стали к дверям тесниться. По счастливому случаю Федору удалось попасть в очередь где-то в середину, к фойе ближе, у самой колонны. Придавили к ней так, что кажется, из грудной клетки кулачок сделался - ни вздохнуть, ни выдохнуть. Однако стоит, радуется: не в конце же очереди.

Посинел, как куринный пуп, и остальные очередники не лучше. Но живые, от холода друг к другу жмутся, руки у ртов последним дыханием отогревают. Ну, как тут не дождаться горячительного, не дождаться часа икс. Это просто вопрос жизни и смерти.

Перед самым открытием стало какое-то движение в народе ощущаться. Ма-тюжки послышались. Ватажная братия к дверям полезла. И всех, кто без подкрепления пришел, одиночек-камикадзе, стали в стороны теснить, а кого и с крыльца вниз. Федор тоже начал было недовольство проявлять. И тут же чуть было не схлопотал. Куда один - против десятка штурмовиков.

Одни пролезли, ладно, черт с ними, с архаровцами. Так за ними новая братия, по проторенной дорожке. И у двери разодрались. Между собой очередь не поделили. Матерят и тех, кто матерится, и тех, кто незримо с алкоголизмом бо-рется.

Тут и милиция, кстати. На “Уазике” подъехали. По репродуктору команду-ют:
- Разойдись! Освободи дорогу!

Вначале покупатели не поняли: зачем проход освобождать? зачем расходиться?.. Надо пройти, так иди. Ан нет: освободи и все тут! А кому охота? Каждый на своем законном месте. Он его полдня до открытия магазина отстаивал, а кто и отвоевывал.

Милиционеры видят, что люди ни с места - всей машиной в магазин поехали. Передок приподняли, и она по ступенькам вверх запрыгала. Тут только толпа поняла, что к чему, в стороны подалась.

Федор как стоял у колонны, так и остался. Жалко было с места сходить. И буквально через минуту еще больше пожалел, но о другом уже. Машина запрыгнула на ступеньки и пошла по проходу, толпу уминать. В первый момент Спивакову показалось, что из него кишки выпустили, что-то как будто в животе затрещало, и в глазах засверкало. Но когда машина в фойе въехала, почувствовал, что живой и даже обрадовался. Правда, почувствовал и еще одну неприятность - сзади что-то холодить начало. Неужто, икру выдавили! Рукой под курткой - мац-мац! - а задница голая! Штаны от ширинки по самый пояс лопнули.

Тьфу! Да провались ты! И это был его последний поход в винный магазин. А зря, теперь хоть пропадай...

Спиваков отвернул крышку на бутылке, глянул зачем-то через горлышко - на дне было сухо.
- Не пил ведь сколько... Так нет, добрался вчера, как голодный до похлебки!

Спиваков подошел к крану, открыл холодную воду и немного налил воды в бутылку. Покрутил ею, словно бы смывая со стенок остатки содержимого, и вылил себе в рот. Не торопясь, смакующе проглотил. Постоял в ожидании чего-то, потом удовлетворенно крякнул.
- Кхе... А что? Ничего...

Глаза его повеселели и приняли игривый блеск. Он еще раз плеснул в бутылку воды, поболтал ею, и вновь выпил.
- Кхе-кхе. А ну-ка... - Игривость овладела им еще больше.

Федя наполнил бутылку до условной отметки, по которую обычно наполнял бутылки самогонкой, и аккуратно навернул крышку.

Прошел в большую комнату. В комнате было сумрачно и не соответствовало охватившему его настроению.
Он снял со стола настольную лампу и опустил ее на ковровую дорожку. Включил. Рядом с ней поставил бутылку. От света содержимое в бутылке "заиграло", приняло соответствующий цвет и, как показалось, даже запах и вкус, который вчера, после долгого воздержания, был так приятен. Смакуя и любуясь неожидан-ным эффектом, он наклонился над бутылкой и повернул этикеткой к себе. Само то!.. Взглотнул подступивший приток слюны.

Отступив шага на полтора, Спиваков сел на пол на ковровую дорожку и подогнул под себя ноги. Сидел, вперив горящий взгляд в бутылку...

Просидел в позе йоги минут пять, но нужного эффекта не наступало. Чего-то еще как будто бы не хватало.
Федя поднялся и, покрякивая, в том же игривом настроении поспешил на кухню. Вернулся с двумя блюдечками: в одном лежала горка квашеной капусты, в другом - кусочек хлеба. Расставив закуски по обе стороны бутылки, вновь занял исходное положение.

Прошло еще какое-то время. Кадык по Фединому горлу забегал оживленнее, теперь Федя успевал, видимо, пить и закусывать. На лбу выступила испарина. Его слегка даже стало покачивать. Похоже, йога начала действовать.

И точно - сработала!

Вдруг Спиваков закатил глаза, схватился за горло, захрипел и повалился на бок. Упал, громко стукнувшись головой о нижнюю дверку шкафа комнатного гарнитура. Заелозил ногами в хриплом кашле, похожем на стон.

На стук и шум из спальни вышла Нюра, маленькая, растрепанная со сна женщина.
- Федька! Что с тобой?..

Настольная лампа, капуста, бутылка, хлеб и корчившийся на полу муж произвели на нее странное впечатление. Она поставила кулаки на бедра.

- Ага! И тут перебрал! Ёгой подавился! - и, подскочив к Федору, стала колотить его по спине. - Паразиты! Алкоголики, ёгоголики... Чтоб вам!.. Никакой меры не знаете...

Спиваков стал оживать.
- Хватит, - простонал он, слабо отмахиваясь. - Добралась...

Нюра перестала кулаками делать утреннюю разминку на горбу мужа, подхватила с пола тарелки со снедью, бутылку и убежала на кухню. Вскоре послышалось бульканье воды из бутылки в раковину.

Федя, привалясь спиной к шкафу, приходил в себя. По его щекам текли слезы.