Форум литературного общества Fabulae

Приглашаем литераторов и сочувствующих!

Вы не зашли.

#1 2008-12-04 13:46:12

Ольга Чибис
Редактор
Зарегистрирован: 2007-02-18
Сообщений: 306

Три Ивана и чёрный глаз

Три Ивана и чёрный глаз

   
    Погодка стояла на диво теплая. Уж осень на дворе второй месяц, а вокруг – клевера цветут, бабочки-подружечки пляшут, солнышко жарит вовсю… 
    За окошком Ванюша голоса услыхал - тотчас пригнулся, приник ухом к щелочке.
–    И украл Зимний князь деву юную, и унес в свое царство темное …
    Бабка Анисья. Младших внуков да соседских пострелят сказками своими пугает. Ну, эта не страшна, коль и застукает.
–    И так взгоревали по ней родители да подруженьки, что солнце красное в тучах затерялося, а земля от холода закостенела… 
    Ванюшка заулыбался. Сказочку эту и они с Ивкой слыхивали. Дрожали от страха, деву юную жалели. Там еще дальше про жениха…
–    А у девы той жених был, сильный да быстрый, аки гром небесный. Кинулся он князю вдогонку да и убил злодея! А деву-красу, невесту милую, домой вернул. Вместе с ней и солнце воротилося - ручьи запели, земля зацвела... Но к зиме ожил князь, чтобы вновь украсть девицу и тепла нас лишить…
    Так и есть! В детстве, помнится, все вместе они играли: царевич был тот самый князь, страшный да лютый, который Ясну украл, Ивка с Марькой – ее батькой да маткой, что по ней горевали да плакали, а Ванюшка – храбрым женихом: вихрем налетал, князя-чародея убивал, Ясну-красавицу в дом родимый возвращал. Эх, Ясна-Яснушка, солнышко ласковое… Да не время теперь вспоминать!
    Согнулся Ванюшка, проскочил мимо окошка и дальше покрался - друга Ивку выручать и себя заодно.
    Ивка сидел в конюшне, под замком амбарным. Татка запер: терпенье лопнуло затеи сносить отрока непутевого. Пытался он Ивку отдать в ученики к чародею Осипу. Но не вышло из той затеи ничего. Наукам Ивка не доверял: чары, по его разумению, лишь “по вдохновенью” творить надлежало. Злые языки поговаривали, что не в науке тут дело и не во вдохновении, а всему виною лень-матушка. Но друзья-то видели – не ленив Ивка: ежели надо что – дни напролет работать будет, ночами спать перестанет, а сделает! И ведь самое странное - получалось у него. Все, за что бы ни взялся. Что ни говори - талантище.
    Правда, вещи выходили все больше с характером. Вроде как недопеченные с одного боку. Скатерть-самобранка оставит гору немытой посуды: пока не отскоблишь все чашки да плошки до блеска-сияния, ничего боле не выдаст. Сапоги-скороходы разной величины окажутся, и оба на левую ногу... А пару деньков назад заговорил Ивка подковы на отцовском коне. Сам же татка и попросил: сделай, мол, чтобы сносу подковам не было, а конь бы на них ходил без устали, быстро и не спотыкаясь… И стали подковы как новенькие. Вот только конь-то стоит как вкопанный и с места не двигается. И так к нему хозяева, и эдак – нету с клячей сладу никакого! И лишь когда гаркнул Ивка шутки ради во всю глотку молодецкую:
               
Ах ты, волчья сыть да й травяной мешок!
    Али ты идти не хошь, али нести не можь?
    Что ты на корни, собака, спотыкаешься? -
   
встрепенулся старый Серко, на ноги задние вздыбился и – поскакал, взбрыкивая, что твой жеребчик-трехлеток, молодой да горячий! Еле остановили. А железяки эти проклятущие с копыт теперь не снимаются…
    Два дня в деревне дома от смеха ходуном ходили, а за Ивкиным отцом ребятишки прыгали. А на третий схватился татка за оглоблю, ухватил сына непутевого за вихор да и загнал в конюшню. Не шутя пригрозил: сидеть, мол, тут тебе, пока коня в порядок не приведешь!..   
    Огляделся Ванюшка – никого. Отпер замок отмыкалкой своей, привычно потер ногу (“Ну, Ивка!..”), нырнул внутрь.
    Дружка своего в дальнем углу нашел, на охапке соломы. Развалился чародей-недоучка привольно - руки за головой, в зубах соломинка. Небось о Марьке своей вздыхает, дочке Осиповой. И то сказать – нешто Осип дочку отдаст ненаглядную за ученика беспутного да строптивого?
    Рядом конь-горемыка пофыркивал, мордой норовил в лицо хозяину ткнуть.
–    Царевич пропал, - сообщил Ванюша.
    Ивка приподнялся на локте, соломинку откинул, скосил глаза на побратима.
–    Совсем пропал или как всегда? - уточнил деловито.
–    Да в том-то и дело! – Ванюша шлепнулся рядом, досадливо отпихнул коня. – Второй день уж нет! Ушел вчера на заре вечерней – и до сих пор ни слуху ни духу!
–    К девице-красавице небось утёк, на свиданье? А ты куда смотрел, друг и наперсник?
–    Вот и царь то же самое скажет, - вздохнул Ванюша. – Виданное ли это дело – царевич, да в одиночку, да на ночь глядя… Куда смотрел да почему отпустил… А как его удержать-то?
–    Да уж, охота пуще неволи, - покивал Ивка.
    Всем хорош был царевич: и ликом светел, и рукою тверд, и сердцем горяч - лишь один изъян ему покою не давал, аки червячок яблоку. К девкам его будто  арканом тащило. Как сарафан какой углядит – ум да разум теряет и под венец тотчас же готов.
–    Главное, не сказал ничего! Ни куда, ни с кем…
–    Да вернется, куда он денется! – лениво отмахнулся Ивка. – Чай, не на войну отправился.
    Ванюша в волнении потер руки.
–    Не скажи. Вчера воевода у царя полдня просидел. А сегодня волхвы пожаловали! И Осип с ними… Что-то, поди, стряслось,
–    Ну да? И что же?
–    Царь всех выставил, вместо меня старого писаря позвал. Я подслушивать пытался – ничего не разобрал, а ближе подбираться боязно. Но говорили вроде, что кого-то похитили…
–    О! – Ивка вдруг вскочил на ноги. – А вот мы сейчас одну мою вещицу проверим в действии! Я тут, понимаешь, зеркальце волшебное смастерил – всё, что надо,  показывает…
–    Проверял уже? – опасливо спросил Ванюша.
–    Не успел, - отвел глаза Ивка. – Нужды не было! – Потянулся он к стене, достал из щели меж бревнами тряпицу и, развернув ее, показал Ванюше что-то округлое с завитками. 
–    Ну, давай… Спроси, куда царевич пошел.
–    Зеркало, а зеркало, - позвал Ивка. Стекло потемнело, пошло пятнами. – С тобой говорю! – повысил голос чародей, встряхивая вещь волшебную. – Словно нехотя его отражение выплыло. - Ну наконец-то! Покажи-ка нам… - велел было Ивка, но перебил его дребезжащий ворчливый голосок:
–    Что за моду такую взяли? Чуть что – покажи то, покажи это… Сами смотреть учитеся!
–    Да мы бы рады, бабушка, - опешивший, Ванюша прижал руку к сердцу и почтительно вытянулся, - да не разумеем как. Может, научишь?
–    А что ж, и научу, соколики, научу, -  охотно откликнулась “бабушка” и, не дожидаясь дальнейших уговоров, нараспев заговорила: - Вот пойдёте вы темной ноченькой да встанете под полною луною напротив ведьминого крыльца, да возьмете чертов корень и летучей мыши крыло…
–    Ты… ты чего это? – вскочил Ванюшка. - А?! Ты пошто, стекляшка безмозглая, нам советы такие басурманские даешь?!
–    Нда… - Ивка набросил на зеркальце платок и поскреб вихрастый затылок. – Видно, зря я всё ж таки серебряную проволоку использовал. Медной надо было у кузнеца попросить, что ли…
–    Вот сразу видно – твоя работа, - поддел его Ванюша. – Зеркало волшебное, тоже мне! Не отзывается долго, голосом препротивным разговаривает, советы вредные дает… Ивка, Ивка! Как же ты к волшебству относишься! Волшба – она методы требует, это даже мне ясно. А ты? Красное с холодным мешаешь, синее с кислым, медное с колючим…  Напрасно ты от Осипа ушел, ох напрасно! Вот и царевич тебе то же самое твердит: хочешь Мастером стать – сперва знания по полочкам разложи…
–    Да где он теперь, царевич-то, со своими полочками? – хмыкнул Ивка. – Наука наукой, а на самого лишь девица оком поведет – сплошное это… желтое с колючим начинается.
    Ванюша лишь вздохнул.
–    А давай я коня заговорю? – подскочил вдруг Ивка. – Чтобы он самоходом бежал, куда надобно!
–    Это как?
–    Ну, говоришь ему, к примеру: “Вези туда, где коврижки дают!” – он и везет.
–    И сам дорогу находит? – уточнил Ванюшка. – Знаешь, Ивка, лучше не надо. Отступись ты от этой затеи, право слово. Чары на чары накладывать – дело хитрое. Вспомни, как отмыкалку мою переколдовывал. Сперва “Держи вора!” верещала, как замок отопрет, а теперь, как ее ни держи, в аккурат на ногу падает, палец отшибает, а хрен редьки-то не слаще!   
    Но Ивка, сверкая глазами, уж рылся в груде тряпья, гремел какими-то скобами, шуршал бумажными свитками… Ванюша привычно вздохнул и уселся на солому. Ах, Ясна-Ясночка! Солнышко синеглазое! Вот и расстаться с тобою пора приходит…

–    Готово! – Ивка возвестил. Одной рукою он коня за уздечку держал, другой горделиво вихры приглаживал – гордился работой, значит.  – Ну, кто царевича искать поедет?
–    Знаешь, что… - Ванюша отступил, окинул взглядом ноги конские, морду… Смирно конь стоит (подозрительно!), лишь глазами косит да ушами пошевеливает. Да не разу еще никто не угадал, в какую сторону Ивкина волшба взбрыкнет! - Твой конь, ты и езжай.
–    Да? А царевича кто упустил? – съехидничал Ивка. - А хочешь, рассчитаемся, как в детстве:

Возму-жа-ешь ты за-раз,
Как уви-дишь чер-ный глаз! -

протараторил чародей-недоучка и дурашливо ткнул пальцем Ванюшке в грудь:
–    О! Что я говорил - тебе ехать выпало!
Ванюша аж плюнул в сердцах.
–    Один друг пропал, второй помощи просит, а он зубы скалит…
–    Ладно, ладно, - мирно закивал Ивка. – Вдвоем ехать надобно, чего уж тут. Доскачем скорехонько, а там коня царевичу уступим – все веселее дело пойдет. Ты выглянь, проверь, все ли тихо, а я соберусь пока.
–    “Тихо”! Да пока до этой клячи докричишься, весь околоток сбежится!
–    Да нет, я  чары прежние-то убрал, - объяснил Ивка, запихивая что-то в суму.
    Сума у него была круглая и безразмерная – изнутри больше, чем снаружи. Только вещи  прятала иногда: положишь в нее, а найдешь у соседа под забором…

–    Ну, верный конь, - возгласил Ивка шепотом, когда они с Ванюшей в седло забрались, - вези нас туда, куда царевич отправился!
Старый конь дернул ухом, дернул другим, ноздрями повел и – быстро-быстро копытами зацокал - мимо дома Анисьиного, где уж голосов не слыхать было, мимо колодца с журавлем, мимо садика, который Ясна сама растила… а там и в поля свернул.
–    Ты смотри-ка, верно идет, - удивился Ванюша. – Мне царевич сказал, что у Черного пруда будет.   
–    А ты чего шею-то выворачиваешь? – спросил Ивка. - Смотри с седла не улети. Углядел, что ли, Ясну свою?
Перестал Ванюша оглядываться, в Ивку крепче вцепился.
–    Да Пашка-стрелок к ней пошел: видел я его, когда к тебе пробирался. Если согласится она, завтра сватов пришлет…
–    А ты что? – подпрыгнул Ивка.
–    А что я? Я вот с тобой тут трясусь…
–    Так и не сговорился с ней, значит? Эх, ты! Ладно, сейчас царевича вернем – и к Ясне твоей. Объяснишься наконец и с ней, и с матерью ее… 
–    И что я матери ее скажу? Так, мол, и так, отдавайте дочь за простого писаря, он всю жизнь на одном месте просидит, буковки будет разбирать да с чернильницей бегать? Я уж, Ивка, продумал все.
–    Тьфу ты, мать честная! Кто про что, а мертвый про кадило! Да с чего ты решил, что писарь лучника хуже? Откуда тебе ведомо, чего Ясна-то хочет? Ты, Ванюш, все расчеты расчитываешь, а одной методой не проживешь. Иногда и вдохновенье пускать надо, и о чувствах подумать…
–    Это я-то о чувствах не думаю? Да я о глазах ее синих, может, стихи кажинный день слагаю!
–    Вот с этого и начни! А то – чернильница, буковки… 
Долго бы они еще пререкались (дело обычное), да встал вдруг конь как вкопанный.
–    Приехали! – догадался Ванюша. – Вон Черный пруд. Эй, царевич Иоанн, ты где? Выходи, отец вот-вот тебя хватится!
Соскочил он с коня и остановился, растерянный. Луна яркая, все в ее свете видно: земля вытоптана, кусты поломаны, шишки у камышей как саблей срезаны.
–    Ну, чуяло мое сердце! – Ванюша к пруду подбежал, наклонился - вода мутная. И тишина такая кругом – аж жуть берет. Ни рыба хвостом не плеснет, ни птица не свистнет. – Слушай, чародей-недоучка! Ты коню своему что приказал? Идти, куда царевич отправился?  Нет тут давно и следа царевичева!     
–    Плохо дело, - согласился Ивка. – А ты мог бы и сам дорогу задать, умник эдакий! Не все ж о девице-красе мечтать… - Пошарил он в суме, вытащил  зеркальце. – Ничего, сейчас разберемся.
–    Дай я попробую, - Ванюша потребовал. - А ну-ка, зеркало, покажи нам не медля царевича! Где он сейчас и с кем. Да не вздумай увиливать и обзываться не смей! – и к самому стеклу кулак поднес.
–    Что ты, что ты, соколик, опомнись, не суди строго-то! – зачастило-заголосило зеркало. – Покажу, конечно, как не показать! Да только темно там, не видать ни зги…
И верно – как ни вглядывались в зеркало Ванюша с Ивкой по очереди, а ничего толком разобрать не смогли. Вроде комната какая-то, а в ней тени неясные, шевеления какие-то…
–    Дальше давай, - велел Ивка, - все вокруг показывай, что там есть!
Замутилось стекло, посветлело чуток - проступили ветви колючие, углы какие-то, обрывки туч… И вдруг близко-близко, во все зеркало, глаза мелькнули раскосые под широкими черными бровями!
–    Мать честная, - выдохнул Ивка. - Не наши очи-то – степные, огненные…
–    Ох, - шепнул и Ванюша. – Повзрослеешь ты зараз, как увидишь черный глаз!
Считалку они эту в детстве не на пустом месте придумали. Нагадала им бабка Анисья как-то зимой, что круто изменят их жизнь черные глаза. Всем троим нагадала – и Ванюше-разумнику, и Ивке-шалопаю, и царевичу Иоанну.  Потешались они сначала (а ежели б еще сто Иванов к бабке гадать пришли, и им бы то же самое выпало?), потом решили, что о невестах речь идет. Но давно уж Ванюша по Ясне синеокой сохнет, а Ивке Марька-сероглазка каждую ночь снится. Одно объясненье осталось: злой это глаз, вражеский. С ворогом лютым встретишься –  нешто не изменится жизнь?
–    А ну-ка, друже, прыгай на коня! – засуетился Ивка, закинул суму за плечо, Ванюшу чуть не силком в седло затащил. - Спешить надобно! 
–    Да подожди! – опомнился Ванюша. – Подумать дай. Ежли и впрямь царевич в беду попал, надо на помощь звать, к царю мчаться…
–    Кто о чем, а корова о сене! Пока ты раздумывать будешь, пропадет царевич совсем, а царь с тебя же голову снимет! Тут не думать, тут действовать надо! – Похлопал Ивка коня по шее, приказал: - Ну, Серко, вези нас теперь прямо к царевичу. Туда, где сейчас он находится! Ну, что же ты, животинушка мой, животеюшка? О чем задумался-то?
    Повернул конь голову неторопливо, фыркнул… И вдруг:
–    Что есть животное? - вопросил. Голосом, на бабкин Анисьин похожим, ласково-вкрадчивым. - Животное есть существо живое, от человека отличное…
–    Ох, мать честная! Это у него от прежних чар тяга к речениям осталась.
–    Ну, Ивка!..
–    Да не переживай, я сейчас все переделаю!
–    Кто о чем, а дедка о репке! Оставь уж как есть – до того ли сейчас?
–    Но и зверь же дикий есть существо живое, и птица хищная - так уместно ль, судари мои, обзывать коня доброго, друга верного, животиною, аки волка лесного?..

* * * * *
Все гуще лес делался, ветки глаз выколоть норовили, кусты с дороги сбить. Хорошо хоть коня старого чары прямой дорогой вели.
А у Ванюши в мыслях с каждой верстой все темнее делалось. К царю бежать – а вдруг к царевичу опоздаешь, друга подведешь и себя под монастырь подведешь? К царевичу спешить - а вдруг не справишься сам-то? И так плохо, и эдак неправильно... 
–    Да ладно, Ванюш, - Ивка подбодрил, - до утра тебя царь не хватится. А и хватится – не беда: чай, ты у него не единственный писарь-то.
–    И то верно…вот все думаю. Это он, значит, теперь на вопросы праздные отвечать будет. Ну, навроде таких: “Когда ж ты, ирод, измываться надо мной прекратишь?” али “И не надоело ль тебе, голубь, дурью маяться?” Вроде вопрос, а ответа не надобно. Батька мне такие кажинный день задает, а я молчи и ответить не смей. Хотя ох как хочется, ажно зубы скрипят! Вот и с конем похоже - вопросов ложных не ставь ему, и все путем будет…
–    Зубы скрипят? Так и конь у тебя оттого небось заговорил, - догадался Ванюша, – что раздраженье твое на батьку в чары выплеснулось. А если б ты злой был как черт, что тогда? Кусаться бы конь начал, бросаться на всех? Эх, Ивка! Играешь ты с огнем. Правильно Осип говорит, не чародей ты – шалопай форменный.
–    Да ладно тебе, Ванюш. Осип, он что… В его время по-другому чародейничали и слова такого – вдохновенье – знать не знали, друг за другом лишь повторяли одно и то же…
–    Зато вещи послушные получались, - не стерпел Ванюша.
    Слушал он друга и по сторонам смотрел. Солнышко уж золотом начало постреливать, ветви - нехотя стрелы те пропускать. А солнце-то жаркое, быстрое – вешнее. Даром что осень. Места вокруг глухие, прямоезжей дорожки нет, звери да пичуги непуганые.
–    Ладно Осип, – продолжал Ивка. - А вот Марьку мне как уговорить?   
–    Да Марька-то за тебя хоть завтра - и отец, пожалуй, не остановит. А потом-то что? Чем жену кормить станешь? Вдохновеньем своим, что ль? Только не говори, что на заказ  волшебство творить станешь. Ты вспомни, как царь тебе петушка-хранителя заказал – на крышу посадить, чтобы, значит, о гостях незваных предупреждал?     
–    А что петушок? – нахохлился Ивка, на седле покачиваясь. - Ну и петушок. Ну впечатлительный чуток, это да. Ну, всех кошек переклевал, всех собак…
–    Всех бояр и купцов заморских…
–    А бабке Анисье вон  по нраву пришелся!
–    Оно конечно, - согласился Ванюша, - пугало из него знатное получилось - ни одной вороне не устоять.
–    Ну и что же, что пугало! Польза-то все равно есть.
–    Ну, коли так, то и вдохновенье не надобно – всяка вещь хоть кому-нибудь, да сгодится, даже самовар дырявый…
Тут врезался конь во что-то, и дружки еле-еле в седле удержались. Глядят: что такое? Деревья как деревья, кусты как кусты… Снова Серка вперед пустили – не может пройти, будто отбрасывает что коня.
–    А, - смекнул Ивка, - это, значит, забор тут стоит невидимый, прячется за ним кто-то.  Ну, пошли в обход, калитку искать. Выходят же наружу хозяева? Ищи, Серко!
    Фыркнул конь, мотанул головой – и ни с места. Подождали дружки, переглянулись, снова его торопить начали. А Серко будто не слышит – потянулся к траве, захрумкал.   
–    А ну шагай давай, - спрыгнул Ванюша наземь, коня по шее шлепнул. – Ишь, отворачивается… Али я не с тобой разговариваю?
Серко морду с готовностью поднял, Ванюше глянул в лицо:
–    Что есть разговор? Разговор, сударь мой, есть обмен словесами и мненьями…
–    Ванюха, я же просил! - схватился Ивка за вихры свои рыжие. – Он же не замолчит теперь, пока не выговорится! Да потише ты хоть, скотина упрямая!
–    …А какой же то разговор, коли бедному коню слова молвить не дозволяется? Коли друга верного обзывают при том по-всякому? Не беседа выходит, а сплошное мучение…
Где-то рядом ветка стрельнула-хрустнула. Ванюша Ивку за пояс ухватил, сдернул с коня. Притаились дружки за деревом, а коня как образумить, не знают. Глаза у Серка закрыты, морда мечтательная – попробуй такого дозовись.
Только Ванюша прутом его ткнуть наладился – прямо пред конем мужичина возник (как из воздуха вышагнул!), и самого что ни на есть басурманского виду: лицо широченное, как лопата, штаны широченные кушаком широким подпоясаны. В руке дядька саблю сжимает - а Серко и не замечает, знай себе разговоры разговаривает!
–    Нет, я вам, судари мои, так скажу, конь – он тоже мнение имеет…
–    О! – выдохнул басурманин. Еще бы: не каждый день небось говорящие кони с ним откровенничают. Заткнул он саблю за пояс, ухватил железной рукою Серко под уздцы, на спину к нему взлетел и пятками по бокам вдарил. Конь и брыкнуть не успел, как по ту сторону “забора” оказался. Правда, велеречивостей своих не прекратил, и долго еще до дружков его “словеса и мненья” доносились.     
–    Забор невидимый, - едва выговорил Ивка. – Колдун, стало быть, затаился тут.
–    Черный глаз, - Ванюша прошептал. – Выходит, бабка-то Анисья не наврала?
А Ивка вдруг всполошился:
–    Меня ж татка за коня прибьет! – и в орешник вперед головой, как в омут, сиганул!
И тут же с виду пропал, как и не было. Ругнулся Ванюшка - и за другом!   

–    Вот ведь, попали как кур в ощип! – Высок забор-то, не перепрыгнуть. Деревья сквозь него просвечивают, но тускло, вроде как сквозь туман. Ванюша воздух плотно-белый трогает - воздух толкается в ответ, точно кулаками незримыми отпихивается.
    Странное дело: полегчало писарю. Назад пути нет – вперед, стало быть, идти надобно.
–    Проход лишь пред хозяевами открывается, - рассуждал Ивка, пальцы в вихры запустивши. – А потом затягивается помаленьку. В аккурат мы успели... А ты коня еще бранил моего! Видишь, и от него польза случилась – провел нас внутрь.
–    А выйти-то как? – спустил его на землю Ванюша. - Ты чары эти одолеть сможешь?
–    Ну… - поскреб Ивка маковку. – Может, и смогу. Только не знаю я их, пробовать надобно, да и время опять-таки...
Снова Ванюша не удержался:
–    А вот Осип-старик небось сразу бы распознал, что к чему! И в ловушке б за вражеским забором не застрял. Ивка, Ивка… Для того чужую науку и постигают, чтобы силы сберечь и время. Ты б хоть подумал сначала, куда прешь сломя голову.
А у Ивки-то пуще прежнего глаза разгорелись, вихры встопорщились – задор из него так и прет. Как будто не дело серьезное тут у них, а баловство младенческое.
–    Эх, Ванюша! Решимости в тебе маловато, вот что. Не всё же ждать да рассчитывать. Вот и с Ясной ты никак…
Дальше речи разводить он не смог: крики дикие раздались, вопли страшные. Подхватились дружки не сговариваясь и вперед что есть мочи рванули…
Совсем немного пробежали, видят – полянка прямо в лесу расчищена: деревья раскромсаны, кое-как в кучи свалены, а те, что на корню, покорежены, ветки  поломаны, корни наружу выступили, как лапы паучиные корячатся… Посреди ж всего этого странное строенье красуется. Дом не дом, шалаш не шалаш, шатер не шатер. Вместо крыши дельной – шкуры звериные. Стены кривые, кое-как срублены, щели мохом зеленым заткнуты… 
Снова крики раздались! Ванюша Ивку за пояс успел ухватить:
–    Да постой! Разве можно вот так – прямо волку в пасть? Может, и не царевич это совсем...
–    А кто же?!   
–    А давай-ка зеркальце попытаем, - предложил Ванюша. Отобрал у Ивки суму, зеркало в нем нашарил, к свету поднес и велел строго: –  А ну-ка, покажи нам того, кто кричал сейчас! Да не вздумай пустые лясы точить!
Склонились дружки голова к голове, взорами в стекло впились... Углядели: качается в полутьме кто-то длинный, тощий, извиваясь и дергаясь…
–    Бежать надо! – всполошился Ивка. – Совсем пропадет!
–    Да не похож на царевича-то, – усомнился Ивка. – Стать не та. А ну-ка, зеркало, покажи нам всех, кто здесь есть!
–    Еще чего удумали! – заквохтала стекляшка вредная. – Покажи им то, сам не знаю что!
–    Не выдержало, - объяснил Ивка, вихры почесывая. – Шутка ль – молчать столько времени…   
Не унималось зеркало:
–    Я за вас, что ль, решать, что вам надобно, буду?
–    А это мысль! – замер Ивка, взгляд остановив.
Тряхнул его Ванюша хорошенечко:
–    Кто про что, а рыба про воду! – Завернул скорее зеркальце в тряпку: в темноте-то сразу оно замолкло. - Что у тебя с собой еще есть?
Присел чародей-непутевец на корточки, стал суму свою перетряхивать. Лапти на землю вывалил, зеркальце, веревку какую-то, шапку потрепанную…
–    Это все? –  Ванюша полюбопытствовал. – Не густо, однако.
–    На остальное татка арест наложил, - вздохнул Ивка, - в чулане запер.
–    Ну, зеркальце – это понятно. А шапку-то эту срамную зачем приволок?  - поморщился Ванюшка. – Век бы глаза не видели…
Шапку-невидимку, первую свою вещь волшебную, Ивка сотворил из старой отцовской ушанки. Чтобы, значит, за девками на речке подглядывать… Пока он в конюшне ее примерял, все путем было. Когда ж три верных дружка, продравшись сквозь ивняк, рассчитались (“Повзрослеешь-ты-зараз-как-увидишь-черный-глаз!”), нахлобучили на Ванюшу “ушанку” и выпихнули его из-за кустов… Ох и визг поднялся! Ох и верещанье! Аж ворона на лету в речку свалилась. На солнце себя шапка окаянная по-другому повела: ничего невидимым не сделала. Окромя одежды Ванюшкиной…
–    А что - шапка? Авось и она пригодится! – Ивка себя за волосья подергал, шапку обратно в суму запихал. – Зато смотри-ка - лапти бесшумные! Очень нужная вещь. Пятки, правда, щекочут нещадно… ну да ладно уж. Мы давай вот что сделаем - ты посиди тут покамест, за домом последи, а я вокруг обойду, узнаю, где Серко, а может, и царевича отыщу… 
–    А не лучше ль, - вздохнул ему вслед Ванюша, на землю усаживаясь - зеркало послушное сделать было бы? К чему ноги-то зря топтать?

Долго не было Ивки. Сперва Ванюша за домом издалека следил, потом крался туда-сюда, царевича в окошке увидеть надеялся, но выйти из-за кустов не решился. На знакомца широколицего наткнуться боялся. Был бы тут Пашка-стрелок, может, и сумел бы с вражиной справиться. А Ванюшка-то – писарь простой! Чем возьмет, чем сразит, коль столкнутся-то? 
А после вспомнил про зеркальце. Уселся под березою, привалился к стволу, стройному, аки стан девичий, и cкомандовал, в стекло глядя строго:
- Ну-ка, показывай, что у царя-батюшки делается! Что за бумаги писарю диктованы, что воевода хотел, чем волхвы озабочены! 
Не посмело зеркало перечить. Отразило сперва Ванюшку у дерева – даже в лесу подтянутого да опрятного, а затем – стол в хоромах царских. На столе – бумаги стопкою, и  кто-то их перекладывает, порядок наводит, стало быть. Скачут свитки перед взором у зеркала, мудрено за строчками уследить. Другой кто, может, и не успел бы. Да Ванюша-то – писарь! Ванюша-то словеса разбирать привычный!
Долго он читал то одно, то другое, аж взмок. Выходила чертовщина какая-то. Воевода царю докладывал о степняке, что на царство его ладил напасть, войска в степях собирал. Волхвы о погоде все твердили: осень, мол, никак не наступит – плохой это знак, разладилось что-то в мире. А Осип-чародей – тот и вовсе перед царем клочок бумаги положил с кривыми каракулями: “Вот украл князь Кощей деву-солнце, и погрузилась земля во тьму…”  Бабки Анисьи любимая сказочка. Царь небось сам темней тучи ходит. Эх, Ванюше бы туда сейчас, хоть чем-то помог бы! А то сидит он тут, как лешак какой, куда себя деть, не знает. Да еще зеркало это… своеобычное под руку суется с советами: “Ты, соколик, ближе к свету подойди да солнца луч на меня наставь – покажу тогда, кто о тебе думает да мечтает!”   
Решил Ванюша поискать, нет ли уже о нем да о царевиче повелений каких, да вдруг… Снова крики раздались, да какие! А потом еще, и еще...
Тут уж он осторожничать перестал. Согнулся в три погибели, к дому-шатру подскочил, быстро в окошко глянул... Нету за ним Иоанна! Прыгнул к другому окну Ванюша и – лицом к лицу с басурманином оказался... басурманчиком даже, щуплым, молоденьким… Засверкал тот очами черными из-под шапки своей мохнатой (и как только в ней не изжарился!), руки вскинул и – ка-а-ак запоет, ка-а-ак засвищет да ка-а-ак завоет!
От того пения-свиста затрясло Ванюшку. Хотел бежать - страх лапой медвежьей к земле пригвоздил. Хотел вздохнуть – грудь воздуха не принимает… К самой земле склонился, рукой схватился за дубок молодой. А мимо клочья земли проносятся, ветер в лицо пучки трав швыряет…
На миг какой-то поутихло всё… Поднял голову писарь, отдышался чуток – и тут новый вихрь его приподнял, завертел и к “забору” кинул…

Пришел Ванюша в себя – лежит он в ракитовых кустах, тело ломит, в волосах сучья застряли. Тихо вокруг, будто и не было ничего, а ветви-то у дерев сломлены - торчат сучья, как кинжалы острые, да трав целые полосы как корова языком слизнула, с землею вместе… Вот он, значит, какой, колдун-черноглаз. А тот, что с лицом-лопатой, содружник его, выходит, иль слуга.
Только Ванюша нос из-за веток высунул – звуки недалече послышались: кто-то крадучись по орешнику пробирается. Пригляделся Ванюша – царевич! Иоанн! Камзол нарядный разорван, лицо в грязи, но станом, как всегда, строен и взором ясен!
Бросился Ванюша к дружку.
–    А я в щелку коня знакомого углядел, - молвил царевич, писаря по спине похлопывая,  – ну, думаю, и вы, стало быть, поблизости! А чародей наш где?
–    Вот он я! – Ивкин голос послышался. И сам он тотчас показался - бежит, в лаптях своих щекотучих подпрыгивает. - Еле нашел вас! Думал уж, заблудился совсем… - Подскочил он к царевичу с писарем, сгреб обоих в охапку. - Уффф… Да вовремя смекнул: надо клубочек сделать волшебный! Чтобы, значит, вывел куда хочу. Свернул я туго-натуго веревку, чтоб кругляшок получился, и перед собой бросил… Получилось! Покатился клубочек. Только вот норовил меня, ирод, дождаться, распуститься обратно в веревку и ноги мне спутать! – Плюхнулся горе-чародей на землю, принялся лапти стаскивать. – Ох и замучили они меня, супостаты, – все пятки чешутся! Ну, царевич, ты где был-то?
–    В боковушке сидел, - объяснил Иоанн, - по рукам повязанный. Веревку-то я перетёр, а дверь не смог вышибить. Да как свист этот раздался, вихрь поднялся – сорвало ее и унесло, с притолокой вместе...
–    А попал-то сюда как? – перебил Ванюша.
–    Долго рассказывать, - замялся царевич, а сам покраснел, аки маков цвет.
–    Ну ладно, дома расскажешь. Пошли скорей, пока чародей этот всю душу из нас не высвистал!
–    Не волнуйся, Ванюш, - царевич сказал, - торопиться нам незачем. Чародей тот лютует часто. Но опосля отдохнуть ему надобно, и прислужникам его тоже. А прислужников двое всего, и больше не видал никого я тут. 
–    Ну, считай, одним меньше стало! – Ивка заявил, гордо грудь выпятив. – Вот послушайте…
Обошел он в лаптях своих бесшумных вкруг дома, приметил коня, к осине привязанного, а царевича не нашел. Хотел уж к Ванюше вернуться, как вдруг – басурманин откуда-то вынырнул - тот ли, который коня умыкнул, другой ли – не разберешь, - и к “забору” прямиком. А на локте у него две корзины качаются. Не иначе как еды добыть хочет! - Ивка смекнул и вослед чрез дыру в “заборе” проскочить успел:
–    Дай, думаю, посмотрю, нельзя ли где поблизости подмогу найти…
Долго они петляли по тропкам неприметным – дядька впереди, Ивка –  хоронясь за стволами, - а на выходе из леса остановился вражина, достал из-за пазухи платок и голову им обвязал, словно баба деревенская. И… в женщину вдруг превратился! Вроде бабки Анисьи, помоложе только. Дородная такая крестьянка получилась, степенная. Косая, правда, чуток и сарафан короткий слишком, а остальное как полагается.
–    И тут мысль у меня сверкнула! – Ивка продолжал, от возбужденья пританцовывая, аки жеребенок, которому на волю не терпится.
Скоро деревенька показалась маленькая, а чуток подальше – село. Туда косая баба краем леса и направилась. Ивка – за ней! 
В селе базарный день оказался. Ходит баба по рядам, птицу покупает, требуху,  сало - все молчком, не торгуясь, продавцам развеселым не улыбаясь…  Дождался Ивка, когда она обе корзины битком набьет, обе руки нагрузит, подскочил сзади – да шапку-невидимку ей на голову и нахлобучил!
–    И что? – царевич сквозь смех выговорил.
–    Как что? Шум, ясно, поднялся большой - повязали прямо тут же басурманина!
–    А чары твои, что на шапке, - перебил Ванюшка, - с теми, что на платке его, не поссорились?
–    Ты, Ванюш, как всегда, в корень зришь, – с удовольствием Ивка ответил. – Еще как поссорились! Сперва-то вместо бабы-крестьянки все дядьку увидали в чем мать родила, а затем – чудище о двух головах: одна – мужчинская, вторая - бабья... 
А Ивка еще средь людей потерся, поспрашивал, что да как, не слышно ль чего необычного…
–    А подмоги не стал искать. Что, думаю, скажу-то? Спасите-помогите, царевича украли? Еще самого повяжут да к старосте отведут – объясняй потом, кто таков да откуда взялся…
–    Вот весь ты в этом, - не утерпел Ванюша. – Сперва лезешь вперед батьки в пекло, а после уж думаешь, чем огонь тушить. Уж это мне ”вдохновенье” твое…
–    Да погоди, Ванюш! Мужики тутошные сказывают, о местах этих дурная слава пошла. Второй месяц что-то неладное в лесу творится, иной раз люди шастают чужие, странные, а иной раз крики такие слышны – аж жуть берет путников.  Хотели крестьяне собраться миром и лес вычесать, да боятся силы нечистой...
–    Крики те я слыхал, - сказал Ванюша. – Только я-то думал, что царевич это… Ничего не понять!
    Объяснил Иоанн:
–    За домом землянка есть, а может, колодец – другой там пленник томится. Мучают нещадно его, пропадет вот-вот!
–    Все ясно! – Ивка в сапоги переобулся, лапти в суму пихнул и на ноги вскочил. - Ну, давайте решать, как коня выручать будем. И пленника заодно!
    Взглядом его Ванюша смерил, к царевичу повернулся:
–    Ну, от чародея-то нашего со вдохновеньем его ждать всего можно. Но ты?! Неужто гнева царёва не боишься?
Царевич со вздохом рукою махнул:
–    Чего уж теперь…
–    А мне на колдуна охота взглянуть, - Ивка заявил, вихры подергивая, - когда ж еще такой случай выпадет? Да и пленника бросать… Что ж мы, Ванюш, неруси какие? Жалко ж человека-то!
    И тут уложилось всё в голове у Ванюши – и волхвы с воеводами, и степняк с войском, и зимы-лета похищенье:
–    Не человек это!

* * * * *
    Забор невидимый прорвался в месте том, где Ванюша сквозь него пролетел. Теперь чрез дыру, тоже невидимую, свободно ходить можно стало. Лес понемногу от бури отошел, успокоился - пичуги осмелели, запорхали в вершинах, зачирикали, травы расправились, земля раны затягивать принялась.
–    Скоро прислужник второй показаться должен, - Ванюша сказал. – Надо ж ему проверить, всё ль спокойно вокруг? А то кони появляются всякие, к чародею  кто-то лезет… 
    Царевич Иоанн кивнул согласно:
–    Я б на его месте проверил... – Помолчал чуток и добавил: - Вот уж не думал, не гадал, что Кощея нам спасать приведется. А ты, Ванюш, молодец – экое дело распутал… Как думаешь, какой он на самом-то деле? Сухой да бледный, как в сказке Анисьиной?
–    Ох! – спохватился Ванюша, в карман полез. Выудил зеркальце. – Разбилось, поди, как меня оземь-то грохнуло… - Но нет, сохранилось стеклышко! Лишь царапины-паутинки на нем появились. А в глубине огонечки замигали – то красный, то желтоватый... – А ну-ка, - писарь велел, - покажи, кто у чародея в колодце запрятан!
–    Да уж показывало, - проскрипело зеркало. – Ничего небось с той поры не изменилося – тьма кругом и цепи качаются! 
–    Бойкая вещичка, - одобрил царевич с улыбкою.
–    Ага, бойкая, - буркнул Ванюша. - Только бойкость не на добро, а пошто-то на вредность.
    Ивка, хмурый и всклокоченный, зеркальце у него отобрал:
–    Совсем помутилось от удара-то. Ну ничего, придумал я, как силы ему добавить. Чтоб в темноте само себе светило и все видело…
–    Только уж пусть не болтает оно, - попросил Ванюша. - А то у тебя в последнее время всё заговариваться начало. То зеркало, то конь… Ты б еще лапти свои зачаровал: по дороге идешь – они тебе песни поют.
–    А что, это дело! – загорелись глаза у Ивки. – Ты, Ванюш, правильно мыслишь, только это чуток погодя, ладно? 
    Ванюша закашлялся (кто о чем, а кот о сметане!), но взгляд царевича поймал и смолчал.
–    Поговорить-то – невелик порок, - рассуждал сам с собою Ивка, под осинкой пристраиваясь. – Поболтать я и сам люблю, да пошто-то не слушает никто. А мне бы волю – я б и по-нашему, и по-аглицки, и даже по-басурмански…     
–    А нет ли чего пожевать, други? – царевич себя по животу похлопал. - Два дня маковой росинки во рту не было!
Ивка суму к себе притянул, зашарил в ней:
–    Вот яблок с базара принес… Больше-то денег не было.
    Крупные яблоки оказались, медово-спелые, с одного боку желтые, с другого розовые – загляденье!
–    От них только лягушки в животе поют, - поморщился Ванюша, - а пользы ни на грош. Не еда - обман форменный.
–    А хочешь, я их зачарую? – предложил Ивка. – Чтоб одно яблочко съесть – и полдня сыту быть. Точно!
–    Кто про что, а мышка про кошку…
–    Нет уж, давайте как есть похрустим, - царевич одно яблоко забрал, впился зубами белыми в румяный бочок, аж сок брызнул. - А то ты, неровен час,  того… сонными их сделаешь, и заснем  мы тут все, аки царевны сказочные…
–    Не боись, друже! Не заснешь, - заверил Ивка.  – Хотя… знаете что? Давайте и впрямь я их сонными сделаю – мы их тогда басурманину нашему и подсунем!
    Ванюша скорей второе яблоко ухватил. Укусил, пока не отобрали.
–    Вы как хотите, а я зачарую, – сказал Ивка с обидою. – Еще одно где-то было… - Искал, искал – нету. - Да что ж такое? Неужто сумка окаянная перепрятала?
–    Ох, Ивка…
–    Да вот же оно!
    Положил чародей яблоко с одной стороны, с другой зеркальце пристроил, так чтоб солнышка луч в нем играл, и за подбородок схватился. Задумался.   
–     Лучше не мешать, - царевич шепнул Ванюшке, - а то знаем мы это дело… - Помялся и добавил нерешительно: - Слышь, чародей… Ты это… не перестарайся с сонливостью-то! А то вдруг я… вдруг мы потом разбудить-то не сможем?
–    А пошто его будить, ворога окаянного? – удивился Ванюша. – По мне так пущай себе спит хоть сто лет, царевичей не ворует, честным людям зла не делает…

Слуга басурманский и впрямь вскоре вышел, огляделся, зыркнул глазами черными, саблю на поясе поправил и в лес вдоль забора на кривых ногах своих заковылял. Ивка едва-едва доколдовать успел. Вылезли дружки из кустов и один за другим сквозь “калитку” невидимую юркнули…
За домом чародей степной стоял, коня за уздечку держал и что-то ему гортанно втолковывал – резко, недовольно.
–    Это он разговорить его пытается, - шепнул Ивка царевичу. – Только конь-то по-ихнему не понимает, а потому молчит. Ну что, кто яблоко-то подкинет?
Ох не нравилось это все Ванюше, ох не нравилось! Для дружины заданье такое иль для волхвов - не для писарей. Писарь – человек маленький, на ратное дело не гожий... “Слугу отвлечем как-нибудь, колдун яблоко съест и заснет, а мы коня хвать, Кощея на волю выпустим – и домой!” Ну, с Ивкой-то все понятно. Так ведь и царевич туда же! Как ни твердил Ванюша, что план тут нужен крепкий – чтоб все продумано, все просчитано, что вдоль, что поперек, а не “бежим скорей, а там видно будет” – не слушает Иоанн, Ивку поддерживает: “Времени нет, Ванюш”. Ох темнит царевич, темнит! Глаза-то бегают…
–    А как же мы чародея заставим яблоко наше съесть? – спросил писарь. - Не дурень же он, в самом деле, чтоб первое, что пред глазами возникло, на зуб пробовать!
–    Да ладно, Ванюш, не волнуйся, - сказал Иоанн. - Ты глянь, яблочко какое – золотое, упругое! Рука сама тянется… - (Степняку с конем надоело, видать, возиться, оттолкнул он его и в дом-шатер свой ушел.) - Стой-ка ты лучше у выхода, стереги, а ты, Ивка, яму беги ищи, Кощея выпускай – он нам заодно и поможет. А мне яблоко давайте, придумаю что-нибудь. И коня подманю.
Шмыгнули царевич с Ивкой, аки мышки, в разные стороны, а Ванюша ближе к выходу встал, чтоб и лес туманный, и шатер на глазах были.

Сперва-то ничего не видать и не слыхать было. Потом вдруг холодом страшным по ногам потянуло. Прыгает Ванюша, греется, а сам не знает, что и думать… Вдруг радостное ржанье послышалось, а следом - голос царевичев, тихий да сдавленный:
–    Тихо, дружочек, тихо! А ну отойди… отойди, говорю! Да что ж мне с ним делать-то прикажете?!
Тут же голос другой ответил, вкрадчиво-воркотливый:
–    Да кто ж тебе, сударь, приказывать может? Сам ты, поди, роду царского. А приласкай-ка  вот коня бедного – настрадался он небось в руках неласковых, соскучился по голосу родному, хозяйскому… А еще лучше – яблочком угости!
–    А ну отдай!
На минутку все стихло, а потом снова ржание раздалось, да какое-то дикое!  Обмер Ванюша. За шатром возня какая-то началась... и вдруг – Серко ястребом вылетел! Глаза огромные, что тарелки, светом нехорошим горят, шея набок снизу вверх выгнута, грива развевается… Пронесся мимо Ванюши во всю мочь – только ветер в лицо! 

Совсем растерялся писарь: где-то в лесу басурманин-слуга бродит, вкруг дома конь взбесившийся скачет, в доме чародей могучий засел, царевича не видать, Ивка тоже знаков не подает, да еще холодом все сильней тянет - мочи нету терпеть... А ведь это с той стороны, куда Ивка пошел! - осенило Ванюшку. Небось опять начудил чего недоучка-то, выручать надобно!
Кинулся писарь, себя забыв, дружку на выручку, холоду навстречу...
Ивку за кучею дров заметил, и царевича там же. Оба над полотном бесцветно-серым склонились, с ямы стянуть пытаются, а руки то один, то другой отдергивают и чуть не пляшут от холода.   
–    А если б то яблочко человек съел, - шепотом царевич Ивку пытал, - что с ним было бы?! Вот погоди, вернемся - я тебя своими руками за шиворот – и к Осипу, сам в ноги ему поклонюсь...
–    Да не возьмет меня небось Осип-то, - буркнул Ивка.
–    И правильно сделает! Лупить тебя надобно ракитовым прутом, да уж поздно, - Ванюшка к яме подскочил, за край тряпки ухватился и ажно вздрогнул: вот он откуда идет, холод-то! Снизу...
 
    Кое-как содрали они полотно. Из ямы так тьмою и дохнуло… А внутри кто-то черный да костлявый шевелится, весь в цепях, как бабочка в коконе, а глаза не то белые, не то красные, насквозь прожигают - страх один!
    Взглядом пленник обвел дружков и сразу Ивке сказал:
–    Ты со своими чарами и не суйся! Из старших кого позови. Да скорей!
    А Ивка-то - аж вихры свои рыжие пригладил, рубаху одернул, руки потер – топчется, точь-в-точь как пред Марькой своей, когда на вечорку ее пригласить надобно:
–    Позвать – это мы мигом! - засуетился. – Я вот сейчас из зеркальца волшебного лучик пошлю – и прямо Осипу! Он мужик мудрый, враз что к чему догадается… - Шарит он в суме потрепанной, шарит – нету зеркала! Аж покраснел весь, вихры встопорщились, как колючки ежиные: - Нету, хоть ты тресни!
–    Ивка, Ивка… - царевич вздохнул. – Одна морока от твоей волшбы, право слово. И никогда ведь не знаешь, супротив кого она обернется. Сказано тебе – не суйся даже! Лови коня и во дворец галопом!
    Кинул Ванюша взгляд из-за дров… А степняк-то из шатра выскочил! От коня увернулся бушующего, что-то крикнул гортанно.   
–    А колдун-то могучий, знать, - с тревогою писарь сказал, - раз под носом у царя обосновался. Даром что молоденький, вроде нас, да маленький.      
–    Да не колдун это вовсе! - скрипнул Кощей, в цепях забился. – Так, звание одно!
Переглянулись дружки.
–    Не колдун? – Ванюша переспросил. – А как же он тебя, отец, изловил тогда, коль не чарами злыми?
–    Не знает он чар, - прохрипел Кощей, - и сил у него нет особенных, кроме одной – свистом своим воли лишать, что человека слабого, что чародея стойкого. Нешто б цепи меня удержали, кабы волею не ослаб? – Дернулся он и снова обмяк. - Но и эту силу неуч использовать не умеет – вон что с землею творит! Разве будет она долго терпеть? А ему и невдомек.
    Учуял что-то басурманин, а может, замерзать начал: прямо к яме зашагал осторожненько. Вот-вот заметит троих дружков! 
–    А ну прячься! – писарь скомандовал. А куда спрячешься? За кусты ореховые, за березки тонкие? За спиной – забор невидимый, пред лицом – вражина черноглазый...
    Да колдун-то споткнулся вдруг. Проворчал себе под нос что-то, нагнулся и – блестящий овал из-под пятки поднял… Зеркало волшебное!
–    Ну, сумка! – Ивка прошипел, яростно суму свою потрясая.
–    Ну, Ивка! – царевич с писарем выдохнули. Потрясли б они от души недоучку самого, да недосуг теперь было.
    Глянул в зеркало колдун… приосанился, плечами повел, рукою брови разгладил… А зеркало-то – возьми да и скажи ему чего-то! Не по-нашему – по-басурмански! Тот и рад – залопотал-забормотал, даже не заметил, что рядом конь проскакал, неистово взбрыкивая.
    Но и с басурманином зеркальце не поладило. Он ему слово – оно в ответ три, он ему десять – оно сто… Разозлился колдун, оскалился, размахнулся хорошенько – да оземь его, стекляшку непослушную!
    А оно до земли не долетело. Сверкануло, аки солнышко малое, и такой грохот получился, такой треск! Ванюша такое лишь однажды видал – когда Ивка сухой огонь делать пробовал (чтобы, значит, с собою в сумке носить)… Ослепило басурманина – согнулся в три погибели, глаза трет.
    Опешили дружки, а Кощей на Ивку глазом своим красноватым зыркнул – перехватило у того дух, закашлялся даже.
–    А поделом! – заявил Иоанн. – Твоим чародейством только детей пугать.
–    А ты, царевич, неужто лучше? – Кощей прищурился. – Попал-то сюда как? Остался почему? Не вспомнишь?
    Вспыхнул царевич, а Ванюша, оробев, за спину его отступил. Но и там его нашел глаз Кощеев:
–    Ну, а ты? Долго будешь еще судьбу свою отпугивать? От счастья прятаться? С другими себя равнять, да не в пользу себе?
    Удивился Ванюша, ответить хотел, да глядит – колдун-то с силами собрался, выпрямляется да руки, как давеча, поднимает! Петь готовится!
    Выпрыгнул Ванюша из-за кучи дровяной, дружки за ним – остановить басурманина!..
–    Мать честная! – ахнул Ивка.
    С колдуна шапку-то мохнатую снесло, сорвало кушак, разметало одежды… А по плечам-то - косы черные! А под рубахою – шея лебединая!
    Попятились дружки невольно… А девица-то не растерялась - очами молнии заметала, воздуху набрала побольше - и ну свистеть-верещать!
Свист послабже прежнего был – видать, не накопилась еще сила у девки. Но и теперь Ванюша едва на ногах устоял. Сзади Кощей завыл глухо, Ивка закашлял, царевич что-то закричал… Да разве расслышишь тут? Отдышаться бы…
И вдруг разом стихло все.
Ванюшка глаза открыл: девица у стены лежит, конем придавленная… А тот ногами-то подергал, подергал да и захрапел на весь лес, аки пьяница записной - спасибо яблочку!     
–    Ах ты, одихмантьева дочь! – только и выдохнул Ваня. Кушак, что на земле валялся, схватил и к девице кинулся...
–    Постой, - слышит голос сзади, - погоди! Не тронь ее!
    И кто-то вперед писаря проскочил, колдунью загородил собою. Ванюша подумал – слуга-басурманин вернулся. А это… царевич Иоанн! Дружок закадычный! Краса и гордость царёва!

* * * * *
–    Вот и сбылось гаданье бабкино про черный-то глаз. Все мы трое дурости свои бросили…
–    И ты? – улыбнулась Ясна-голубушка.
–    А что я? - смутился отчего-то Ванюша. Ну надо ж, совсем другим человеком себя теперь чувствовал, а пред Ясной смущаться не перестал! - А я вот подарочек принес, – заторопился писарь, - Ивка зеркальце сделал новое, да послушное, некапризное - для нас с тобой постарался. Чтобы я в него, значит, на тебя поглядеть мог, коли соскучусь, а ты на меня… Глянул я вечор – стоишь ты под черемухой, у ромашки лепестки обрываешь. Гадаешь, стало быть. Ну, тут я и смекнул: если б сладилось у тебя с Пашкой-то, нешто стала б ты на любовь гадать? 
    Ничего не сказала Ясна, лишь головой покачала (“Догадался-додумался – ста годов не прошло!”), зеркало взяла…
    Над лесом вдали стая гусей круг выписала и скрылась с глаз. Ванюша с Ясной им вослед руками помахали.
    Поля уж зябкою дымкой окутались, и травы пожухли за одну ночь… Осень быстрой поступью шла.
–    С того самого мига холодать стало, как Кощей улетел, - сказал Ванюша.
    …Только-только девица на их милость сдалась, царевича за руку схватила – из тумана Осип-чародей вышел. Огляделся, пальцами щелкнул – и забор волшебный исчез. На месте его полотно оказалось, вроде того, которым яма была затянута, а за деревьями уж стражники стояли с оружьем, и слуга-басурманин с ними - прямо к дому их привел, скрученный-то.    
    Царевич колдунью прикрывает (“Она же незлая совсем, просто дикая да непутевая, сирота к тому ж!”), Ванюшка Кощею помогать бросился, а  Ивка под шумок кусок полотна оторвал и давай в сумку запихивать… Тут его Осип за вихор и ухватил:
–    Это ты вещь бесценную в своей котомке недодельной таскать собрался? А ежли снова она взбрыкнет?   
    Недоучка глаза робко вскинул:
–    А я ее переколдую потом, суму-то… Чтоб не бегать туда-сюда, коли нужно что кому отнести. Я в нее вещь кладу – пред тобой она появляется…
    Осип кулак к его носу поднес:
–    Кто про что, а пёс про блоху! Вон гляди, что бывает, когда вслепую силы пробуют, без науки да методы, – и на девицу показывает…
    Съежился Ивка, рот захлопнул. А глаза-то довольные из-под рыжих кудрей светятся… 
–    Крепкую трепку ему Осип задал, - продолжал Ванюша, - но обратно взял. Небось Марька уговорила. Сияет теперь Ивка, аки самовар начищенный. Говорит: как вспомню одихмантьеву дочь да представлю, что и я такое  наворотить бы мог – и вдохновенье не в радость.
–    Не пойму я, - сказала Ясна, - вот ты говоришь, нет силы у девушки. А как же забор невидимый и платок волшебный?
–    Это все одна ткань, - Ванюша объяснил. – Чем хочешь, тем она и становится – и лик меняет, и глаза отводит, и от холода защищает. У нас про такую даже Осип не слыхивал… А ткань эта у Кощея была украдена. Верней, откупился он ею, чтоб время потянуть. Она ведь, девица эта, ни много ни мало все наше царство завоевать решила! Дескать, раз сила есть - царствовать надобно. А свои-то ее не признали, видать… -  (Да и кто же в степи девку в царицы пустит? Прогнали, поди, а с ней кто хотел ушел). - Услыхала она краем уха, что есть у нас такой Кощей Бессмертный. Как уж она его нашла, где подкараулила – мне то неведомо, но оглушила-таки и похитила, чтоб секрет бессмертия выпытать, воинов своих непобедимыми сделать. А сама, ты подумай, ни читать не умеет, ни писать, по-нашему изъясняется кое-как, и про Кощея не понимает ничего! 
    Ясна его ласково по голове погладила:
–    Всегда я знала, что ты у меня самый умный - недаром, чай, в писари выбился! А теперь вон с самим Кощеем знакомство свел. Куда там Пашке!
    Запнулся Ванюша. Про Кощея царь ему запретил рассказывать. Как вернулись они все из лесу, он Ванюшку к себе призвал, сразу после царевича. Царевич-то красный от отца вылетел, аки сваренный (но от колдуньи своей не отступился! Не даст, мол, сиротку в обиду!), а с писарем царь долго беседу вел, расспрашивал, как и что он из бумаг-то секретных понял. Все ему Ванюша выложил не таясь. Как увидел воеводы донесенье да узнал про тревоги волхвов, как игра любимая припомнилась: похищает Кощей деву-солнышко - и зима без нее настает… Как подумалось: а что было бы, если б самого князя Зимнего кто украсть вознамерился? Царь Ванюше щедро золота отсыпал да язык посоветовал не распускать. Обещал к другим делам приставить, посложнее…
–    Ну вот, - заторопился писарь с Кощея свернуть, - сперва-то при ней трое слуг неотлучно были. Да потом надоело ей ждать - одного к войску отправила, выступать, значит, велела.  А царевы воины того лазутчика перехватили…
–    А царевич-то наш ей зачем занадобился?
–    Так ведь время идет, а Кощей секрета не выдает своего!  - (Да и как выдашь, коль нет секрета? Нельзя зиму убить, и все тут!) - Вот она и порешила: украдет царевича - легче будет старого царя на испуг взять. Тут ей, конечно, повезло: другой кто, может, и не повелся бы, да наш-то Иоанн… В общем, показалась она ему в лесу, где на охоте он был, полыхнула очами черными - он и зажегся. Едва ночи дождался, чтоб на свиданье лететь…   
    Ясна зеркало к себе прижала.   
–    Так что же с ней стало-то?
    Ванюша нахмурился.
–    Да я и не знаю точно… Поди разберись тут – секретов столько! Осип сказал: царь велел её Кощею оставить. Пусть сам, мол, решает, казнить или миловать. А царевич уж просил за нее, просил… “Оставь ты ей жизнь, - говорит, - и голос оставь: петь очень любит”. Видно, крепко она ему к сердцу прикипела: про других и думать забыл. Он ведь раньше таких не видывал – кипучих да яростных, словно пожар лесной. Ну, и… В лягушку её вроде Кощей обратить надумал, в лесу спрятать. Сказал, ежли поутихнет чрез год у девицы норов-то, а царевич не разлюбит её… поглядим, мол, тогда.
–    Конечно, не разлюбит теперь, – сказала Ясна. Очи синие опустила, зарумянилась. – Подумаешь, год… Я вот тебя всю жизнь жду, и ничего, дождалась ведь!
    Прижались они друг к другу и вместе в зеркальце поглядели. На миг лица их отразились счастливые, а затем – пара белых лебедушек, голова к голове… И вдруг Ивкин глаз подмигнул хитрющий.
    Рассмеялась Яснушка - будто солнышко на льдинке заиграло:
–    Ну, Ивка!   
    А вдали еще одна стая поднялась – настоящие лебеди в чужие края улетали – туда, где зимы нет.


Ольга Чибис
Платон мне друг, а истина относительна.

Неактивен

 

#2 2008-12-09 12:52:30

Ердакова Анна
Участник
Зарегистрирован: 2008-11-22
Сообщений: 19

Re: Три Ивана и чёрный глаз

Мне очень понравилось.
С уважением, Анюта

Неактивен

 

#3 2008-12-09 23:14:05

Ольга Чибис
Редактор
Зарегистрирован: 2007-02-18
Сообщений: 306

Re: Три Ивана и чёрный глаз

Приятно слышать.)


Ольга Чибис
Платон мне друг, а истина относительна.

Неактивен

 

#4 2008-12-31 13:08:47

Aberrat
Редактор
Откуда: г. Подольск
Зарегистрирован: 2006-06-01
Сообщений: 364

Re: Три Ивана и чёрный глаз

Вроде как в детство впал. С удовольствием прочитал. Только вот во вражьем "лагере" немного перемудрено всё по-моему - намешано так, что аж мысль теряешь. Суета излишняя. А вообще, сюжет оригинальный (как, впрочем, всегда у вас), закрученный, с поворотами сюжета детективными )) И задумка про изобретения с побочным действием просто шикарная на мой взгляд - добовляет шарма и иронии сказке.


Aberrat
Ибо всё - тлен...
царь Давид

Неактивен

 

#5 2009-01-01 17:04:41

Ольга Чибис
Редактор
Зарегистрирован: 2007-02-18
Сообщений: 306

Re: Три Ивана и чёрный глаз

Aberrat написал(а):

Вроде как в детство впал. С удовольствием прочитал. Только вот во вражьем "лагере" немного перемудрено всё по-моему - намешано так, что аж мысль теряешь. Суета излишняя. А вообще, сюжет оригинальный (как, впрочем, всегда у вас), закрученный, с поворотами сюжета детективными )) И задумка про изобретения с побочным действием просто шикарная на мой взгляд - добовляет шарма и иронии сказке.

Спасибо. smile1 С Новым годом!
А... а что такое перемудрено во вражьем "лагере"? Прям озадачили.


Ольга Чибис
Платон мне друг, а истина относительна.

Неактивен

 

#6 2009-01-02 14:15:20

Aberrat
Редактор
Откуда: г. Подольск
Зарегистрирован: 2006-06-01
Сообщений: 364

Re: Три Ивана и чёрный глаз

Сам перемудрил ))
Имел ввиду, что очень много событий и суеты в той части сказки, где действие происходит на территории, отгороженной волшебным полотном. Суетятся Ивка и Ванюша (а позже и Иоанн) - бегают, какие-то планы строят... Излишняя суета.


Aberrat
Ибо всё - тлен...
царь Давид

Неактивен

 

Board footer

Powered by PunBB
© Copyright 2002–2005 Rickard Andersson