Форум литературного общества Fabulae

Двенадцатая глава

В конце концов: что тут делают эти четверо? Собрались на рыбалку, забрались в лодку, поглазели, как другие ловят, и болтаются посреди воды, потому что ни крючков, ни поплавков, ни грузил, ни лески, ни, тем более, удилищ у них не имеется.
Рулевой плавсредства вопросительно посмотрел на невозмутимого Ермолая Егоровича, нарочито вздохнул и предложил прокатиться по Угрюм-реке – древней обители девки-Синильги. Пассажиры  притихли и крепко задумались.
В это время Ибрагимович нечаянно заметил, как   внезапно правее их местоположения примерно на уровне горизонта в лазурном небе среди белоснежных кучевых облаков показался серебристо-белый шар. Находился он  примерно в пяти-шести километрах, но виден был при этом совершенно отчетливо. Гигантский объект медленно поднимался вверх. То ли неяркий серебристый цвет его, то ли скорость под'ёма, но что-то явное сразу убедило каждого из находившихся в моторке в том, что нечто - существует . Через несколько секунд объект полностью исчез из поля зрения.
И всё это происходило именно в той стороне, на которую только что указывал пальцем прозорливый уникум  Женька, рассказывая про обитель Синильги. Пораженные случившимся пассажиры  тут же согласились на экскурсию по столь очарованным местам, в которых запросто бывают шаманки синильги и  всякие НЛО… Произошло же это следующим образом.
- А что там ещё есть? – медленно, глядя рулевому прямо в глаза, протянул Ямальский.
- Где? Там? – так же медленно переспросил таксист-чингачгук, помедлил ещё и добавил, - Там Скала Смерти есть. С неё коммунистов в гражданскую войну сбрасывали.
- Сбрасывали? – очнулся от каких-то собственных грёз Иоанныч, - тогда что мы тут все делаем? Поехали туда! И поскорее, голубчик!
«Голубчик» хмыкнул, пожав плечами. Лодочный мотор взревел, и отчаянная четвёрка понеслась к Скале Смерти с такой резвостью, словно зрелище из  давней истории всё ещё не завершилось, и можно будет посмотреть на то, как там  это организовано.
Через каких-то двадцать минут лодка уже неслась по загадочно тихой Угрюм-реке. Речная гладь скользила мимо путешественников легко, словно зеркало. Обрывистые берега становились всё неприютнее, появились отдельные скалы, напоминающие древних животных, населявших планету в доисторическую эпоху.
Ермолай от нервного ожидания чего-то невозможного в обыденной жизни чуть привстал навстречу свежему резкому ветру. Мустафа вынул из  пакета помидорину и огурец  и тоже даром времени не терял. Один лишь Соловейчик продолжал невозмутимо дремать под своим накомарником, напрочь отделившись от остальной гоп-компании философскими размышлениями, бродившими в нём постоянно, сколько он помнил себя….
Ни за первым, ни за вторым, ни за третьим изгибом реки серебристый шар более не показывался. И вот впереди по курсу показалась потрясающе дикая скала.

Тринадцатая глава

Не нравится цифра тринадцать ни Ермолаю Топорищеву, ни Иоаннычу, и, более того,  даже Мустафе Тургумбаевичу она не по душе почему-то. И вот надо же: случилась она в самый ответственный эзотерический момент встречи с неведомым прежде миром…. Так что на всякий случай… пропускаем эту странную главу с подозрительными цифрами.

Четырнадцатая глава

Итак, перед тремя заезжими конкистадорами и их верным сухощавым санчо-пансой во всем величии предстала знаменитая и легендарная Скала Смерти.
Высоко-высоко над маленькой лодкой, лежащей среди текущей, словно темное стекло, речной воды, на самом краю скалистого обрыва неслышно шелестели хрупкие березки. Даже здесь, внизу, куда не доносилось ни звука, этот  шелест был ощутим тем самым шестым чувством, о котором так любят писать стихи…
Скала представляла собой собственно не отдельно стоящий объект, а часть обрывистого берега Угрюм-реки. Словно древние потемневшие от времени каменные стены величественного замка, созданные самой природой, возвышалась эта обрывистая гряда над  молчаливой темной рекой, в которой с зеркальной точностью отражалась и темно-зелёная лента хвойного леса, и летящие в опрокинутую бездну лазурного неба крахмально-белые облака…
Женька давно отключил движок, и моторку течением снесло уже довольно далеко от первоначального места – напротив Скалы Смерти. В Женькины слова о том, что глубина реки под скалой сорок семь метров – поверилось как-то сразу и всем. А какова высота обрыва в том месте – никто не решился предположить вслух. Ясно было лишь одно: она гораздо значительней речной глубины. Ни ветерка.
Но это здесь, у воды – ни ветерка. А там, высоко над головами друзей – продолжали шелестеть, словно плакать о чем-то своем, вечном, женском, тоненькие березки. Никто их не слышал. Но все это знали.
Тишина стояла такая, что каждому явственно слышался шум кровотока в собственной голове. И вдруг в этом самом внутреннем шуме Мустафа различил звуки древнего бубна и странный заунывный усыпляющий голос женщины, поющей на  незнакомом, но отчего-то удивительно близком родном языке …
Синильга! Ты здесь! Ты рядом! Дух твой жив в этом невыразимо сказочном, изумительно красивом, затерянном во времени и пространстве таёжном мире…
Движок лодки вновь заработал, так как слишком долгое пребывание в зависимости от речного течения могло быть чревато весьма неожиданными последствиями. Внимание Ермолая привлек покрытый галечником (а, значит, сухой!) отрезок берега. Дружно решили высадиться там - хотя бы для того, чтобы размять затекшие ноги.
Нелюдимый светлый обрывистый противоположный берег с каймой хвойного леса по самому верху вкупе со своим речным отражением диковинным образом напоминал сказочного  тайменя, плывущего по ясному небу, наполовину реальному, а наполовину  отраженному в быстротекущих водах.
Товарищи сошли на берег. Соловейчик от нечего делать начал пускать блинчики по воде. Ермолай, Ямальский и невольно-неразлучный со всеми тремя речной таксист вскоре присоединились к нему. Занятие уже почти обрело  черты спортивного состязания, когда в разгаре сего высокоинтеллектуального развлечения Топорищев случайно сквозь солнце взглянул на бросаемый камушек и… обнаружил его прозрачность. Ямальский, обладавший некоторыми познаниями в минералогии, тут же пояснил, что в руках Ермолая оказался кусочек полудрагоценного камня – сердолика.
В глазах конкистадоров появился огонек заинтересованности. Вскоре в руках добытчиков появились новые самоцветы – агаты, халцедоны, яшмы, молочный кварц и желто-оранжевый сердолик. Увлеченные поисками сокровищ, они добровольно  оказались жертвами сначала полуденной мошки, а затем могучего, но, к счастью,  короткого, летнего ливня. Кстати, именно из-за него и порывистого ветра  лодку едва не снесло течением.
Соловейчик тут же захныкал, запаниковал, и раздосадованные приятели возвратившись к своему плавсредству, повернули назад, курсом к тур-туровскому берегу.
Теперь они твердо решили, что пусть символически, но сегодня же поучаствуют в рыбалке. Мустафа объявил о таковом решении  единственному туземцу, находящемуся в лодке, и все тут же с надеждой посмотрели на Евгения. Тот в ответ согласно кивнул. Ещё бы. А куда ему было деваться?

Пятнадцатая глава
Перед будущими рыбаками, выбирающимися из моторки на берег, стояла общая задача: в кратчайшие сроки обзавестись рыболовной оснасткой. План, обговоренный на обратном пути был следующим: у бесподобного таксиста Эудженио имелся приятель-обладатель удочек, крючков, поплавков, лесок и грузил. Но всё это не стоило бы и ломаного гроша при отсутствии наживки. В качестве таковой решено было использовать аппетитных жирных навозных червей. Место, где их нужно искать подсказал товарищам опытный хотя и неместный Тургумбаевич, он прямо спросил Женьку: « В вашей Тур-туре коровники раньше были? Ты знаешь, где они находились?» Женька знал, потому что коровник раньше стоял напротив его дома. А лопата для копки лежалого навоза находилась в гараже. Итак, оставалось только исполнить задуманное.
Какие плюсы имелись у местных обывателей от того, что в Тур-туре нет заасфальтированных улиц и дорог - неизвестно, а вот явные минусы были    налицо буквальном смысле этого слова. Стоило проехать по селению любой таратайке, как клубящийся шлейф, поднимающийся вслед за ней, обращал пешеходов в ходячие комки пыли  и затмевал от них на некоторое время само солнце.  В сырую погоду  видимость, конечно, не ухудшалась, зато жидкой грязи на всем вокруг и луж по всему пространству дороги было хоть отбавляй.
Сегодня погода была солнечной, с переменной облачностью, а дорога, естественно, пыльная. Через некоторое время ходьбы по тур-туровским просторам наши пешеходы стали выглядеть соответственно погоде. В тот момент, когда до Женькиного жилища оставалось метров двадцать ходьбы, движущимся комкам пыли участливо просигналила дормидонтовская машина. Гвидон Салтанов вежливо предложил подвезти троицу до места, выслушал не менее вежливый отказ и радостно умчался вдаль, обдав  отказников дополнительной порцией свежеподнятой колесами «уазика» пыли. Этикет был соблюден, ничего не скажешь.
Двор Женькиного дома забора не имел, и потому, ходили через него все кому не лень. Посреди двора стояло мощное автомобильное средство: «Жигули» - «копейка» с проржавленным во многих местах корпусом и спущенными шинами. Степень заботы о своем железном скакуне водителя-француза из Дудинки была  столь  очевидна, что никто не задал ему ни одного глупого вопроса по этому поводу.   
«Жигули» стояли под открытым небом, зато штыковая лопата для копания червяков хранилась в гараже за железной дверью. Где она находится - подсказал хозяину Максимилиан Иоаннович, вышедший из гаража и застегивавший на ходу ширинку, поскольку туалет, в который он попросился, был врезан в заднюю стенку гаража, о чем три минуты назад  хозяин любезно сообщил Соловейчику, не вынеся зрелища скорченного в нечеловеческих муках лица писателя.
По словам Евгения когда-то напротив его дома возвышался коровник. Потом его снесли, коров съели, но наследие их, конечно же, никуда не девалось. Обогнув гараж, процессия из трех заезжих писателей-гастролеров, возбужденная видом штыковой рабочей лопаты на плече Женьки, двинулась по тропке, проложенной среди высоченного бурьяна. Поскольку в бурьяне копаться было бы неудобно, Евгений начал копать в конце тропы – у полуразрушенного забора.
Едва только в банке из-под майонеза появились первые извивающиеся красноватые особи, как из-за забора раздался бдительный старческий голос: «Это вы что тут творите? Кто разрешил? Ну-ка, марш отсюда! Сейчас милицию вызову!!!» Ошалевшие писателЯ завертели головами.
«Да, ничего мы тут не делаем, Михеич! Успокойся. Червяков только накопаем и уйдём», - ответствовал Женька невесть откуда объявившемуся бдительному соседу пенсионного возраста. «Знаем мы вас! Почему не у себя во дворе? Почему здесь? Всю дорогу перекопал уже своими червями! И собаку свою убери сейчас же! Она мою жену вчера чуть не насмерть покусать хотела!» Возле ног страждущих потенциальных червекопателей вился молодой жизнерадостный щенок. На собаку баскервилей, пожирающую мирных тур-туровских старушек он никак не походил.
«Ты, вот, сколько уже червей здесь нам выкопал, ирод! Хоть бы раз сигом угостил!» - заорала подскочившая следом дедова бабка. Четверка поспешно свернула свою деятельность и ретировалась к Женькиному дому, а вслед ей некоторое время всё ещё раздавалось бодрое старческое: «Дай сига! Дай сига, сволочь!»
Теперь предстояло добыть снасти….

Шестнадцатая глава

Приятель Женьки находился в аэропорту, и чтобы получить с него заветные снасти, необходимо было подъехать туда и подвезти его самого и его гостей ещё откуда-то куда-то, а потом вернуться к нему домой и тогда только забрать снасти… Произносимые географические названия ничего не говорили нашим путешественникам, но то, что таковых было много -  они заметили. 
Ездить Евгений планировал на своём транспорте, предварительно подкачав насосом колеса «копейки». Неважно, что они через некоторое время опять спустятся, этого времени должно было хватить на исполнение задач, связанных с чудесным обретением рыболовных снастей.
Мустафа предложил разделиться. Пока Женя будет разбираться со своим приятелем, друзья спокойно дойдут до берега, найдут моторку и там уже будут наготове к возвращению Евгения. Соловейчик и Топорищев поддержали тургумбаевскую идею, поскольку проголодались и хотели зайти в магазин по пути к берегу. На том и порешили.
Магазины находились по дороге к берегу. Закуп продуктов занял, конечно, силы и внимание наших рыбаков, но это не входило ни в какое сравнение с силами и вниманием, уделёнными  выбору напитков, необходимых для ловли местной рыбы. Тут осечки быть не должно было ни коем разе! Действуя по принципу «Не бывает плохой рыбалки, если есть много водки», все трое вскоре затарились так, что хлеб, бутылку минералки и кусок колбасы совершенно некуда  стало девать. 
Тут, кстати, Топорищев с Соловейчиком вспомнили про огурцы и помидоры, с утра заботливо приготовленные для компании библиотекаршей, и многозначительно посмотрели на Мустафу. Тот почему-то скромно отвернулся. Поразмыслив, все трое решили кроме хлеба ничего не брать, так как соль наверняка есть у Евгения в моторке, Рыбы в реке для закуски вполне должно хватать, а уж воды – тем более.
Воодушевляемые стеклянным перезвоном в пакетах, Атос, Портос и Арамис вскоре достигли побережья, облепили лодку и стали ждать своего француза.
Однако, ожидание затягивалось. Похоже было, что перед мысленным взором Евгения простиралась бесконечность. Причем, не одна.
Соловейчик забрался в лодку и прикорнул. Топорищев поднялся на самый верх прибрежного обрыва и любовался видами реки и неба. Ямальский начал потихоньку грызть угол булки хлеба….А время шло.

Семнадцатая глава
На речном горизонте появилась белая точечка. Через некоторое время знакомый всей троице теплоход  причаливал к тур-туровскому дебаркадеру.   Корабль, ещё недавно доставлявший их в Боро-боро,  сейчас, по всей вероятности,  возвращался с севера, повторяя прежний   маршрут, но в обратном порядке. И   именно тогда,  когда приятели всеми фибрами душ своих  мысленно устремились  к красавцу-кораблю, о котором у каждого имелись не самые плохие воспоминания,   раздался голос Евгения:
- А, вот и я!.. Вы как: не раздумали ещё рыбачить? Есть одна проблемка…
- Говори свои проблемы, не тяни кота за хвост! – прорычал Ермолай Егорович, взглянув так, что Женька тут же перестал умничать и достал из рюкзака топор. ПисателЯ с нескрываемым интересом взглянули  на орудие убийства старухи-процентщицы.
- Леска есть, крючки есть,   пенопласт есть. Грузила найдутся, поплавки сделаем, удилища вырубим в прибрежных кустах!
Через минуту вся компания плыла в направлении противоположного   берега, покрытого густым кустарником, за которым угадывалось болото - логово самое злейших тур-туровских москитов.
Приняв на грудь для храбрости «огненной воды» столько, сколько в силах вынести живое существо, товарищи по рыбалке вскоре высадились на расползающийся под ногами полужидкий песок и дружно устремились сквозь зловещие тур-туровские кусты вслед за бодро размахивающим топором чингачгуком. Москиты были безжалостны. Нападавшие мужественно держались на ногах несмотря ни на что.
К безудержно зверствующей мошке и комарам добавились крупные особи – пауты, оводы, слепни… Моральные и физические силы путешественников таяли на глазах. Первым в изодранном кустами накомарнике выбежал обратно к воде вдрызг расхристанный Соловейчик. Вскоре за ним оттуда же со стонами вывалились Топорищев и Ямальский. Последним, волоча за собой четыре жутко кривых, тяжелых, мокрых удилища и топор, явился на свет неутомимый таксишник Пятница.
Под непрекращающимися ни на секунду атаками летающих насекомых героически стоящие на ногах работники умственного труда дождались-таки, когда их единственный добровольный шерп изготовит из того, что было под рукой, три удочки, нанижет на крючки наживку и каждому персонально вручит это своеобразное орудие рыбной ловли лично в руки.
На радостях, кто мог, долил в себя ещё спиртного. Синьор Женька весьма любезно согласился составить компанию мило посверкивающему круглыми очочками  Иоаннычу, находящемуся уже на том краю нирваны, когда люди вдруг начинают счастливо улыбаться в окружающее пространство, совершенно не замечая  оного.
После первой стопки, Женька очень удачно тут же принял вторую, затем «для круглого счета» третью и бодро приступил к сооружению четвертой удочки, уже для себя. Кто знает? Может быть, это именно ему суждено сегодня поймать за хвост птицу-удачу, беспечно нырявшую пока в широких водах сибирской реки?..
Мустафа энергично забрасывал снасти в воду то с одной, то с другой стороны кормы, наполовину выволоченной на берег моторки.
Топорищев,  дабы лески двух удочек не спутались случайно между собой, отошел от Тургумбаевича подальше, закинул снасти в речную волну и бодро уставился на поплавок.
Куда вместе с удочкой подевался неподражаемый Иоанныч, - на первых порах, то есть сгоряча,  не заметил никто. Но поблизости он не наблюдался.
Итак, выстраданная, взлелеянная схватка с обитателями тур-туровских вод, о «необходимости которой так долго говорили большевики» ( цитата из фильма «Ленин в Октябре»), началась! А вот семнадцатая глава нашей повести, увы, ... как раз завершилась.

Восемнадцатая глава

- А здесь и не будет клёва. Ушла рыба. Нутром чую: она теперь перед ручьем стоит, вон там, за кустами, - почему-то весело объяснил Тургумбаевичу Евгений. Тот внял информации и немедля отправился влево вдоль берега к нависшим над водой кустам.
Сразу за кустами обнаружился наклонностоящий Соловейчик, пытающийся , как на посох, опираться на удочку, утопленную в воде. Получалось это у него не очень удачно, поэтому Иоанныч помаленьку съезжал вместе с удочкой к земле. Однако, через некоторое время попытки стоять прямо возобновлялись. Мустафа попробовал предложить помощь или посоветовать что-нибудь, но доблестный друг тур-туровской рыбы на слова реагировал всё той же молчаливой улыбкой вечной нирваны, которая поселилась на его лице некоторое время назад.
Отодвинув немного, словно прибрежный кустик, загадочного Иоанныча, Ямальский продвинулся вдоль берега ещё на некоторое расстояние, и почувствовав, что жидкий песок под  ногами уже совершенно перестает выносить всякую тяжесть, начал терпеливо забрасывать удочку в мутную речную водицу. Возможно, какой-то грязный дождевой ручей и впрямь впадал где-то недалеко. Невзирая на безумное количество неистовствующих летучих кровососов, все четверо продолжали стоять на берегу, изо всех сил пытаясь  изобразить некое подобие совместной рыбной ловли.
Первым пал Соловейчик. В прямом смысле. Ему стало всё равно – что именно сделают из него местные мелкие вампиры. Он лёг на песок, накрыл голову остатками накомарника и поплыл за счастьем в бесконечную даль равнодушной ко всему дрёмы.
И надо же так случиться: буквально через пять минут после этого события к одному из удящих вдруг повернулась лицом безумствующая удача!  Протяжный дикий крик неописуемого восторга огласил древние берега великой сибирской реки! Вот оно! Нет, не зря пришлось столько идти сквозь муки и страдания, не зря! Бесценная награда за терпение и мужество  трепыхалась на крючке ошалевшего Тургумбаевича!
Огромная рыбина величиной с полтора пескаря сверкала на солнце бесценной серебристой чешуёй. Остававшиеся на ногах Женька и Ермолай бросились к счастливчику . Момент их ликующих взаимных объятий, к сожалению, так и не был запечатлен ни на видео, ни на фото-плёнку…
Сердца рыбаков трепетали в ожидании теперь совсем уже близкой удачи…

Девятнадцатая глава

В первую очередь фантастическую удачу следовало хорошенько обмыть. Что и было сделано немедленно. После чего Ермолай выдвинул гипотезу о том, что снасти Ямальского на порядок  лучше сделаны, чем все остальные. Тут же решили проверить это дело, для чего Ермолаева удочка перешла Мустафе, а его соответственно Ермолаю.
Добыча перекочевала в огромный мешок из-под картошки, так как тары мельче не нашлось. Оную тару поместили в воду, предусмотрительно придавив горловину мешка камнем. Таким образом рыбина могла сохранить всю свою свежесть и великолепные вкусовые качества речного ельчика.
Рыбное сафари продолжилось. Дружно звенели комары. Солнце склонялось к горизонту, но так и не могло склониться к нему до конца. И наступил момент истины.
Снова великолепный вопль огласил окрестности. И опять сияющая рыбища хотя и чуть меньших размеров заблистала во всей своей красе перед восторженной публикой. И опять эта удача свалилась на  Тургумбаевича.
Подобной несправедливости не выдержало щедрое до сей поры сердце таксиста Евгения, и он предложил компании переместиться в другое место, где наверняка повезет и всем остальным. Большинство дружно поддержало идею, несмотря на некоторые не лишенные оснований возражения Мустафы.
Однако, следующие полтора часа в лодке не принесли пользы ни одной из трех удочек. Четвертое орудие лова осталось на берегу, поскольку мирно спящий в кормовой части моторки Соловейчик не представлял для самого процесса рыбалки ни малейшего интереса.
Наконец  терпению команды наступил предел. После короткого военного совета было решено высадиться на стрелке – месте слияния двух величайших водных артерий Центральной Сибири, находящемся в непосредственной близости от знаменитой Тур-туры. По всеобщему подогретому крепким русским напитком мнению: именно там должны были собираться бесчисленные стада царской белорыбицы из обеих рек.
Мотор взревел, и отчаянные охотники за рыбьими черепами ринулись к заповедному месту, аки алчущие свирепые речные волки к отаре гнездящихся в омутах рыбных овец.
Честь первым выбраться на богоданную сушу была предоставлена потрясающе мужественному Ермолаю Топорищеву.. Прямо с носа наплывающей на берег лодки он находу спрыгнул на мокрый песок. И в тот же миг случилось непредвиденное: ноги Топорищева, словно в расплавленное сливочное масло, начали погружаться в то, что издали казалось обнадеживающе твердым.
На глазах у потрясенных товарищей несгибаемый, как памятник Маяковскому, Ермолай всё  глубже опускался в разверзшиеся тур-туринские недра, омываемые беспечными  водами двух рек мирового значения.

Двадцатая глава

«Наверх вы, товарищи! Все по местам! Последний парад наступает. Врагу не сдается наш гордый «Варяг», Пощады никто не желает…» - раздался позади ошеломлённых и деморализованных внезапным погружением Топорищева в прибрежные грязи приятелей голос очнувшегося Соловейчика. В грозный час испытаний именно Иоанныч,  проявив недюжинную остроту ума, выдержку и присутствие духа, первым бросился на помощь другу!
Герой ( а как ещё можно назвать человека, свершающего благородный поступок во имя спасения ближнего своего? Именно – герой!)  схватил две удочки и, дотянувшись своими  удилищами до Ермолая, начал тащить его из трясины. 
«Мой верный товарищ, махая крылом, кровавую пищу клюёт под окном!..»  - подхватил, как ему казалось, ту же песню Мустафа и присоединился к Иоаннычу.
«Скажи мне, кудесник, любимец богов!..» - присоединился к дуэту Евгений и тоже схватился за удилища.
Совместными усилиями Ермолая Егоровича удалось  вызволить из неприятной ситуации. Мало того, юркий и маловесный Женька всё-таки   проник на берег, разыскал там корягу и создал ею плацдарм для переброски на сушу всей честной компании.
Теперь, после чудесного спасения мужественного Топорищева, возникла новая проблема. Из четырех имевшихся ранее удочек в живых осталась только одна. Впрочем, по общему решению оставшаяся удочка была предоставлена чингачгуку Евгению.
В течении последующих полутора часов каждый участник экспедиции занимался своими индивидуальными заботами.
Хуже всего пришлось Топорищеву. Жидкая грязь, которой была вместе с одеждой покрыта нижняя часть его могучего тела, на свежем воздухе начала быстро высыхать и застывать, превращаясь в нечто весьма твёрдое, сходное по товарным признакам с хорошим  цементом, примерно таким же, какой все мы помним по кинофильму «Джентльмены удачи».
Теперь Ермолай ещё больше походил на официозный памятник из бетона советских времен, особенно внизу. Взгляд поэта был мрачен, в фигуре чувствовался трагизм пережитого стресса. Тонкая душа лирика-эротомана только теперь позволила себе не сдерживать  эмоций и без труда отливала пережитое в новые бронзовеющие на речном ветру стихотворные строки. Короче, Топорищев находился в плену нахлынувшего   вдохновения, а его в таком состоянии лучше было не беспокоить и тем самым не лишать себя  остатков здоровья.
Великий  Иоанныч вернулся в исходное положение: то есть лег плашмя в траву возле кустов и отдался во власть стихиям сна и мошкары, кропотливо долбящей со всех сторон истерзанное тело героя.
Неутомимый Тургумбаевич носился по побережью взад и вперед, стараясь искусственно создать вокруг себя подобие сквозняка и избавиться таким образом от назойливых москитов.
    Титанические усилия Евгения по извлечению мифических белорыбиц из двух сливающихся рек видимых результатов не дали, но позволили таксисту-мотористу маленько протрезветь на свежем воздухе. Когда шкала трезвости начала приходить в более-менее удобоваримое положение Женька вспомнил о неотложных делах дома и начал созывать приятелей к лодке. Порядком утомленное сообщество рыболовов-любителей без труда согласилось с доводами чингачгука и погрузилось в моторку.
    Последним испытанием для возвращающейся экспедиции в самом конце пути оказались остававшиеся до желанного берега метров двадцать речного пространства: в моторном баке кончился бензин и потому, чтобы добраться до суши, пришлось пользоваться всеми подручными средствами, то есть, догребать чем попало. Ночевать, словно кильки в томате, в холодной сырой жестянке  среди быстротекущих северных вод в условиях  полностью истощившихся запасов спиртного не захотел никто.

Двадцать первая глава

Ночью в гостинице отличился бдительностью Ермолай Егорович. Именно ему отныне принадлежит первенство в умении правильно слушать тишину. В тот глухой час, когда изморенные походами товарищи Топорищева крепко спали, ему удалось расслышать некое неправильное тихое постукивание в издавна подозрительном  левом верхнем углу потолка, скрытом стареньким, но громадным, платяным шкафом.
Проследовав к шкафу, поэт-эротоман открыл его и обнаружил изрядную течь с верхнего этажа, местами успевшую попортить висевшую на плечиках одежду мучеников рыбной ловли. Ермолай поднял тревогу и поспешил с ужасным сообщением к вахтерше. Остатки вещей были спасены. Течь устранена. Соседи сверху выслушали всё, что могли выслушать, ответив тем, на что только способны спросонья не совсем трезвые люди. Короче, меры были приняты.
Суматоха улеглась часа через два. В номере воцарилась прежняя тишина. Но сомневающийся во всём Топорищев продолжал бдить. Часу в седьмом утра ему вновь удалось расслышать неправильное постукивание, но уже в другом месте. Заядлый слухач направился к туалету. Именно там ему удалось обнаружить самое страшное: прорвало старую канализационную трубу!
Нежное сердце могучего литератора не могло молча сносить открывшуюся душераздирающую картину. Надо было с кем-нибудь поделиться. И он поделился со всеми, начав, естественно, со своих невинно спавших приятелей, заканчивая звонками в местные дежурную и пожарную части.  Разумеется, напрочь невыспавшаяся вахтерша была чрезвычайно счастлива наличием такого энергичного постояльца.
Троице предстоял весьма ответственный день: выступление в центральной тур-туровской библиотеке перед местными читателями художественной литературы. По этой причине, в здании библиотеки, переоборудованном некогда под хранилище книжной мудрости из местного дома быта, с утра царила соответствующая напряженность.
Соловейчик любил поспать. Особенно после такой бурной ночи. Особенно, если удалось похмелиться. В общем, завтракать в столовую Соловейчик идти отказался. То же самое произошло и позднее – с обедом.  А потом – и с ужином.
Однако, работники столовой были загодя предупреждены директрисой тур-туровской библиотеки Элоизой Захаровной и верным другом всех писателей Гвидоном Дормидонтовичем, что клиентов будет трое. Забегая чуть вперед, скажем, что к вечеру все столовские работницы были уже изрядно заинтригованы регулярным отсутствием товарища Соловейчика, о котором тут же поползли по деревне самые нелепые слухи…
Впрочем, о них – чуть позже. А теперь мужественные Ермолай, Иоанныч и Мустафа направляются к цели их пребывания на севере – в тур-туровскую библиотеку, где с самого утра слоняются, поджидая героев, местные графоманы и графоманки, читатели и читательницы, их дети, а также любители редких автографов, поскольку предыдущий писательский десант высаживался на тур-туровских берегах аж два десятка лет назад…


Двадцать вторая глава

Ворвавшись в здание библиотеки, как всегда опаздывающие к началу встречи с читателями Ермолай, Макс и Мустафа и не подозревали, что трудности начнутся прямо с порога. Предусмотрительная и шустрая Элоиза Захаровна, конечно, показала гостям дорогу от гостиницы до библиотеки заранее, однако, не догадалась на этот раз, что главная проблема заключена в самой предыстории помещений её учреждения.
Дело в том, что архитекторы, проектировавшие здание много лет назад и строители его возводившие приложили все усилия к тому, чтобы оно было функциональным и удобным для размещения в нём дома быта, но никак не учреждения культуры. По этой причине внутреннее пространство просторного двухэтажного здания разделялось на множество залов, комнат, коридоров и комнатушек совершенно несоответствующих нормальной библиотечной планировке, зато идеально – планировке торговых заведений.
Короче говоря, гости почему-то решили сначала, что встреча будет проходить на втором этаже, по которому они сначала пробежались вместе, а потом, не найдя нужного зала, случайно разделились. Ямальский, первым спустившийся  снова вниз, вошел в какую-то дверь, через неё – в следующий коридорчик, потом в другую проходную комнату, затем в третью, свернул в темнушку, вернулся обратно, свернул в другой угол, наткнулсян стрелку с надписью «читальный зал» и, неожиданно для себя, оказался перед зрительской аудиторией. Заждавшийся зрелища в виде живых писателей или хотя бы чего-нибудь зал взорвался аплодисментами.
Растерявшийся Тургумбаевич раскланялся  и громким шепотом сказал раскрасневшейся от волнения Элоизе Захаровне, что сейчас приведет остальных, а то они дороги не найдут ни за что на свете, и, не дав никому опомниться, тут же выбежал из ничего не понявшего зала.
Зря он это сделал… Как слаломист-самоучка, с превеликим трудом вырвавшись из лабиринта комнат, несчастный Ибрагимович рванул на второй этаж… с которого его товарищи давно уже спустились на первый.
Захаровна, почуяв неладное, отправила на поиски затерявшихся в стенах группу опытных сотрудниц библиотеки. Опытные сотрудницы довольно легко, в течение всего минут пяти, обнаружили Соловейчика. Тот навел их на Топорищева. Тянуть далее с началом выступления было уже нехорошо, и Захаровна начала…
Последующие  тридцать минут продолжались скрытые поиски Тургумбаевича. Скорбный и отчаявшийся, он слышал голоса ищущих, потом голоса, находившихся в зале, понимал, что всё это где-то совсем недалеко и… упорно промахивался в своих расчетах.
Тем временем, мероприятие шло своим чередом. Вся минералка  по сложившейся традиции была уже выпита Иоаннычем. Все скабрезные моменты чтения топорищевской поэзии были уже благополучно зашиканы старательно шипящими на читателей библиотекаршами, а обезумевшего от пустохождения  певца тундровых просторов истинного сибиряка Мустафы Ямальского по-прежнему везде не хватало…

Двадцать третья глава

Его нашли в одной из дальних комнат второго этажа. В самом в углу возле стеллажа совершенно успокоившийся и забывшийся Мустафа Тургумбаевич с упоением читал какую-то детскую книжку о приключениях странных человечков в сказочной стране, где растут хлебные деревья и бегают гигантские муравьи. 
Встреча с читателями к этому времени окончательно рассосалась. Назавтра были объявлены мастер-классы для местной пишущей аудитории и встреча с детьми, интересующимися серьёзной художественной литературой для своего возраста.
Изголодавшийся  Топорищев требовал немедленного ужина в столовой, а почти  протрезвевший и оттого мрачнеющий на глазах Соловейчик с не меньшей страстью настаивал на скорейшем открытии вечернего банкета в гостиничном номере. Назревало явное острое противостояние сторон. Решили выяснить: что по этому поводу думает уважаемый Мустафа? Выяснилось: ради мира на земле фанатичный поклонник истинного  шведа Ибрагимовича готов пожертвовать собой и составить компанию обоим приятелям.   
Поэтому все трое сначала зашли в магазин, взяли немного закуски и несколько заветных бутылок с упоительным содержимым, после чего Ермолай и Тургумбаевич устремились в столовую, а Иоанныч удовлетворенно потрусил в свой ставший для всей троицы почти домашним сельский отель.
Рабочий день в столовой по твёрдому убеждению её постоянных обитателей, то есть поварих и посудомойщиц, завершился. Но после того как физиономии Топорищева и Ямальского появились в зарешеченном окне столовской кухни, оттуда сквозь разухабистый дискотечный музон послышалось звонкое задорное женское «щас», и вскоре страстно алчущих столовской похлёбки действительно впустили с парадного крыльца внутрь.
- А где ещё один ваш товарищ? Вы куда его прячете-то, а? Он-то, небось, холостой, молодой, краса-авец! – вопрошала аппетитная девушка-пампушка, многозначительно приподнявшая  левой рукой пышную правую грудь. – Что есть будете?
- А что можете предложить?
- А ничего. Холодильник пустой. Продукты будут завтра. Так чем вас кормить-то?
    Поскучневшие мужички молчали.
    - Ну, ладно, ладно… Щас найдём что-нибудь. Яйца едите? Я тут яйца нашла. Масло с хлебом будете? Нет, без хлеба. Не вижу ни кусочка. Где ваш третий-то? Колитесь, парни…
    Парнишки колоться почему-то не стали, но и от яиц с маслом никто не отказался. Даже без хлеба. Повариха разложила по тарелкам шкворчащую в сковородке.яичницу, незаметно подмигнула внешне невозмутимому Топорищеву и медленно отошла, оставляя за собой крепкий запашок самогонного перегара .
- Странный, странный народ – эти русские, - озираясь, негромко произнёс Ермолай, - поехали к нам, в Израиль. У меня двоюродная бабка там, давно зовёт…
Вместо ответа Мустафа, едва не подавившись, расхохотался так громко, что, скрывшаяся было в кухне, повариха вновь выплыла наружу и уже откровенно двусмысленно  уставилась на приятелей. 
Однако писательский дуэт не стал разочаровывать предвкушающего братскую попойку Соловейчика и, отведав столовских яств, мирно отбыл в гостиницу.

Двадцать четвертая глава

Вернувшись в номер, приятели к своему удивлению Иоанныча в ней не обнаружили, но, поколебавшись, к распитию напитков все-таки приступили, рассудив, что Соловейчик бы их понял. Тем более что Максимилиан перед исчезновением явно воспользовался остававшимися с утра небольшими запасами перцовки.
Впрочем, едва только разлили по второй, как пропажа объявилась. Явившийся Соловейчик честно признался в том, что уже неоднократно совершает моционы неподалёку от гостиницы, поскольку духота в номере постоянно к этому располагает.
Отлучки прозаика, кстати, имели довольно романтичный характер, поскольку гулял он не  по регулярно покрывающимся пылью от проезжающих автомобилей тур-туровским улочкам, а… вокруг величественного и тихого тур-туровского кладбища: круг за кругом, размеренно и спокойно впитывая в себя свежий сибирский воздух, мерно позванивающий комарьём. Увы, именно оно  только что не дало возможности совершавшему мирную прогулку Соловейчику достойно облегчить мочевой пузырь и вынудило его ретироваться в гостиничное здание.
Тем не менее,  сегодняшнее кладбище озарило мозг Иоанныча потрясающим названием его грядущего романа: «Величие и грандиозность»! Отныне лишь под таким именем виделась  неистово философствующему прозаику Соловейчику  эта абсолютно гениальная  хотя и  ненаписанная пока вещь!
Теперь в стенах отеля, когда  мочевой пузырь обрел благостное  успокоение, и душенька Иоанныча отведена как надо, об этом, по мнению озарённого, можно говорить уже  откровенно.
  После подобного признания вновь обретенного Иоанныча компания наконец-то в полном составе торжественно продолжила «чаепитие в Мытищах». Через некоторое время расслабившиеся служители сибирской поэзии и прозы рассредоточились по прогибающимся спальным местам и попытались было предаться Морфею.
Однако, ничего не вышло. Бдительный страж троицы, Ермолай Топорищев в очередной раз обратил внимание на не то чтобы постукивание, а на натуральный грохот, исходивший из общего коридора.  С таким грохотом обычно мятежники ломают крепостные ворота дабы повесить прячущихся за ними сюзеренов на какой-нибудь городской площади под радостные возгласы озверевшей от переизбытка свободы толпы.
Полусонные и полуодетые  приятели выскочили в коридор. Перепуганная молодая вахтерша пыталась вжаться в стену. Некто с  упорством тиранозавра продолжал ломиться в наружную гостиничную дверь.
Потрясение вахтерши заключалось в том, что дверь-то запертой не была. Она просто открывалась в противоположную сторону и для того, чтобы её открыть, не нужно было ничего.   Нужно было всего лишь потянуть ручку двери на себя.
Разобравшись в ситуации, группа писателей дружно двинулась к двери. Мощный Топорищев решительно распахнул  терзаемую неизвестным существом собственность гостиницы.
За порогом стоял некий мужичок довольно тщедушного вида с вознесенными и застывшими над головой трудовыми кулаками. Безо всякого удивления и фиглярства, спокойным голосом Топорищев поинтересовался у него: чего ему, собственно, здесь надо.
Ответ мужичка ввёл в ступор всю писательскую компанию. Он посмотрел на троицу и   сказал, что здесь ему не надо ничего. Затем - мирно повернулся ко всем спиной и удалился.   
Взволнованные происшедшим приятели приняли перед сном ещё по одной и молча, без всякого обсуждения происшедшего, наконец-то легли спать.

Двадцать пятая глава

Утро наступающего дня сияло сквозь окна гостиничного номера, немытые вероятно со времен строительства древнеримского водопровода,  высвечивая мириады плавающих и кувыркающихся в воздухе солнечных пылинок. Топорищев тревожно прокашлялся и вздохнул полной грудью, как бы вбирая в лёгкие часть окружающего пространства.
Предстоял наиболее ответственный из всех планировавшихся перед путешествием день: встреча с тур-туровскими детьми. Как поведет себя подрастающая молодежь? Чем обернется для приезжих прямое соприкосновение с ней?  В общем, было над чем серьёзно задуматься каждому. К тому, что необходимо будет провести мастер-класс, опытные зубры писательского пера отнеслись достаточно уверенно: «Плавали – знаем!»
За час до назначенного часа «икс» в  номер постучались вежливо, но достаточно энергично. Наученная вчерашним казусом с Мустафой Элоиза Захаровна на этот раз решила сопровождать делегацию с самого начала.
Как и предполагалось, мастер-класс со взрослыми представителями тур-туровской литературной общественности прошел без сучка и  задоринки. Жаждущие получили от гостей необходимые рекомендации по сочинительству, провели совместный разбор  наиболее характерных ошибок, обменялись любезностями и удовлетворенно попрощались с  троицей.
Наступила очередь юного поколения. Оное сначала робко подступило к восседающим на потертых библиотечных стульях  трем богатырям, а потом всё чаще начало вертеться, шептаться, крутить головами, хихикать и задавать разные вопросы, причём иногда и в письменной форме, записочками.
Одну из таких записочек после короткого ознакомления с поэтическим творчеством бунтаря-горлопана передала Топорищеву скромная, потупившая глазки,   девочка . Ермолай развернул бумажку и прочитал незамысловатый детский вопрос, после  чтения которого потупил глазки уже  сам. «Дяденька, а Вы добрый?» было начертано в записочке нежной детской рукой.
Топорищев расчувствовался до того, что заерзал, достал носовой платок, опять заерзал и вдруг решительно написал на другой бумажечке выстраданный честный ответ: «Да, девочка, я очень добрый». Он протянул было бумажечку ребенку, затем отдернул свою руку и дописал на означенном клочке : « Е.Е. Топорищев». Так простым вопросом обыкновенный тур-туровский ребенок подвигнул приезжего литератора к непростому осознанному жизненному выбору – отныне и навсегда быть   добрым ко всему живому на земле!
Непросто пришлось и Мустафе. Ямальский для того, чтобы выйти на эмоциональный контакт с юной порослью, спроста предложил детям на выбор почитать одну из своих стихотворных сказок. И дети выбрали.
Сначала Тургумбаевич хотел перевести их выбор в невинную шутку. Потом стал напрямую отказываться делать это. Однако дети были непоколебимы. Оба других литератора также были в солидарном  ужасе с Мустафой от того, что ему придется сейчас и здесь исполнить обещанное.
Дело в том, что когда-то в юности Мустафа по недоразумению написал детскую сказку-азбуку по мотивам всем известной сказки «Три поросенка». Но, поскольку в русском алфавите не три, а тридцать три буквы, трудолюбивому сказочнику пришлось написать произведение под названием «33 поросёнка». Каждый персонаж символизировал собой одну из букв, и потому каждому из них была посвящена отдельная история. Так родилось произведение о мытарствах тридцати  трёх молодых свиней, состоящее из соответствующего количества стихотворных повествований.
И вот напористые тур-туринские дети жаждали теперь только одного: выслушать здесь и сейчас все тридцать три нудные истории о поросятах. Мустафа ясно осознавал, что по отношению к своим усталым и голодным собратьям по перу подобное чтение безусловно было бы просто разнузданным откровенным  свинством.
Но упрямые дети ни на какие уловки и уговоры дружно не поддавались и упорно требовали обещанных рассказов про юных свиней. 
.Мустафа пошел с ними до конца. На чтении четырнадцатой истории в зале оставалось меньше половины взрослых.  Но ни один из ребенков так и не покинул помещения. Тургумбаевича хватило до двадцать шестого поросенка. Прочитав вслух и его историю, Ямальский прямо спросил: нужно ли читать дальше. А в ответ, увы, – тишина. Утомившиеся упрямые дети благостно   спали…

Эпилог..

И наступило время прощания…
К вечеру следующего дня самолет доставил путешественников в родной город. Перед этим, напоследок, удовлетворенная встречами с приглашенными в Боро-боро и Тур-туру писателями библиотечная общественность во главе с неутомимой и неугомонной Элоизой Захаровной организовала прощальное застолье.
Как ни странно, вся троица отчего-то выглядела на нем погрустневшей. Даже Соловейчик, изменив собственноручно установленной традиции, не стал напиваться. Впрочем, если задуматься, то  ведь конец этого путешествия для всех троих означал и неотвратимость расставания  между ними…
Каждый вспоминал о пережитом в те дни с необыкновенной теплотой. Очарование землями, мимо которых все они проплывали, людьми с которыми встречались,  небом, лесом, воздухом, даже, черт бы её подрал, неподражаемой и неповторимой мошкарой, - было таким же  полным, каким  чистым, искренним и глубоким  был в эти дни мир вокруг них, трёх городских кабинетных жителей, ничего-то  прежде не ведавших о том, что можно вот так вот просто: жить и любить эту землю и эту  глупую, дурацкую, милую, единственную родную жизнь!..
Очарованные странники возвращались домой. Нечто большое и настоящее так переполняло их души в тот миг, когда уже в городе, уже на краю улицы надо было попрощаться и разойтись, что глаза их одновременно увлажнились. И тогда, отставив в сторону свои сумки, они подошли друг к другу и крепко-крепко, по-братски, обнялись.

Отредактировано Эльдар (2008-08-29 16:07:43)