Форум литературного общества Fabulae

Приглашаем литераторов и сочувствующих!

Вы не зашли.

#1 2008-04-12 19:05:11

s.ermoloff
Участник
Зарегистрирован: 2007-04-04
Сообщений: 16

Новая проза

Тема чеченской войны продолжает будоражить наше общество.
Война в Чечне – это не локальный конфликт, теперь это уже неразрывная часть истории нашей страны, впитанная в ее плоть и кровь. Уроки взаимной ненависти не проходят даром, они еще долго будут давать о себе знать то тут, то там. В войне, тем более междоусобной, не бывает победителей, в ней все – побежденные. Война – это абсолютное зло. Последствия чеченской войны мы будем изживать из своей души и памяти на протяжении многих лет.
Один из самых важных для человечества способов осмысления прошедших событий – это их художественное описание. Как правило, лучшие произведения о знаковых событиях появляются спустя какое-то время, не по горячим следам, ведь, чтобы понять значение таких событий, нужно отойти от них на расстояние, изнутри невозможно быть объективным. Лучшие произведения о войне в Чечне еще впереди.
Роман Сергея Ермолова «Добро пожаловать в ад» - одно из первых не документальных, а художественных произведений о чеченской войне. Роман написан от лица участника событий, и это позволяет читателям увидеть войну изнутри, взглядом того, кто сам убивал и постоянно был готов быть убитым.
Этот роман не столько о конкретных событиях этой недавней войны, сколько о том, что происходит на войне с душой человека, как она губительна для всего, что ему дорого и значимо.
Полностью роман «Добро пожаловать в ад» еще не был опубликован, прочитать его можно на странице автора на сайте Проза.ру. (http://www.proza.ru/texts/2007/11/15/430.html).

* * * * * *
На этот раз моя рота расположилась недалеко от передвижного операционного пункта, который выдвинулся так далеко в горы, чтобы быть ближе к боевым действиям.
Подразделения мотострелков днем и ночью штурмовали высоту 1095. Было огромное число раненых: на каждом шагу виднелись ноги в шинах, руки на перевязи, перебинтованные головы. Мимо меня прошел санитар с ведром, наполненным отрезанными руками, кусками мяса и внутренностями.
Я оказывался окружен смертью в самых разных и страшных ее проявлениях, какие не способно придумать человеческое воображение, но продолжал с упорством отчаяния делать свое дело. А ради чего – и сам уже не знал. Меня не огорчали поражения и не радовали победы. Не обязательно было украшать себя чувствами, которые подходили только для мирной жизни. Я знал, как опасно выражать пережитые ощущения словами. Не следовало пытаться осознать то, что происходило. Я ни о чем не думал и ничего не чувствовал, кроме одного: я выполнял все, что на меня было возложено. Эта мысль действовала на меня успокаивающе.
Ждать предстоящей операции было ужасно. Но я знал, что будет еще хуже, когда она начнется.
Все вдруг начинало казаться каким-то чужим. Я часто испытывал это чувство, когда проснувшись среди ночи, не мог определить, где нахожусь. Обычно это ощущение не было продолжительным, но каждый раз казалось, что оно могло остаться во мне навсегда.
Контузия не оставила каких-либо видимых последствий. Уже через неделю прекратились головные боли. Исчезло неприятное чувство неуверенности, и я перестал ощущать себя человеком, оказавшимся вне времени и пространства. От этих мгновений ничего не осталось, кроме странного привкуса во рту, похожего на кровь.
Из бойцов, с которыми я начинал войну, живым и невредимым ни один не вернулся в Россию. Моя рота была перебита уже несколько раз, но ее постоянно укомплектовывали пополнениями. Я продолжал воевать только ради того, чтобы оставаться в живых.
Молодые лейтенанты с самого начала проникались ко мне легкой антипатией и отношения не складывались. Они избегали меня, руководствуясь инстинктом молодых людей, которые делают карьеру и которым не по пути с теми, кто ее не делает. С теми, кто, как им было известно, никогда не выдвинется, кто никогда не будет майором, кто постоянно жалуется на страну и на войну. Такие, как я, были им чужды и они не собирались делить со мной мое поражение. Но все же они были вынуждены поддерживать отношения, и время от времени возникали споры о Чечне. Однажды разговор коснулся разницы между чеченцами северных и южных районов, и я сказал:
- На острове все «чехи» одинаковы.
- На каком острове? – недоуменно спросил Еремин.
- Известно на каком, на этом, - ответил я. – На нас тут только плюют, а мы только утираемся. Мне надоело это терпеть. «Чечены» плюют нам в глаза и радуются, как это у них ловко получается.
- Не считай себя исключением, - сказал Еремин. – По-твоему, нам, остальным это нравится?
- Чем больше Москва терпит, тем больше пинков получает. А «чечены» это видят. И завтра будем терпеть, и чем больше терпим, тем больше они нас ненавидят.
- А мы обязаны это делать, - сказал лейтенант. – Утираться, терпеть и быть вежливыми. Мы здесь для этого, и за это нам платят. Такова моя работа. И твоя работа.
- Интересно, - сказал я, - сколько на прощанье шлепну «чехов».
- Бестолковый разговор, - возразил кто-то. – Сколько не шлепай, «чеченов» не убудет.
- Твоя правда.
Молодые лейтенанты не только не подсчитывали, сколько дней им осталось находиться в Чечне, но нередко высказывали намерение продлить командировку. Вначале они добросовестно относились к своим обязанностям. Но и спецподразделения внутренних войск не выдерживали долго и неизбежно проникались чувством обреченности и фатализма. Они узнавали правду о войне, о том, как выглядит человек, когда он умирает.
* * * * * * *
Я получил приказ организовать засаду и «прочесать» село, в котором, по полученным данным, должно было состояться совещание полевых командиров боевиков.
Я ощущал, что сегодня со мной должно было произойти что-то ужасное. Бог всегда делает так, что узнаешь о приближении страшного, и поэтому мне надо было быть осторожным, позаботиться о себе.
Мы опять шли в село, которое уже брали с большими потерями федеральные войска. Боевики взяли его без боя, пройдя под видом мирных жителей.
За последнее время все чаще стали погибать головные дозоры. Засады и ловушки появлялись на пути маршрутов разведгрупп слишком часто. Я старался действовать вдвойне осторожно. Для того чтобы сохранить жизнь, не следует бездумно следовать всем приказам.
Одна из разведрот, ведущих поиск боевиков в этом районе просто исчезла. Я видел, как уверенно они уходили на задание. Ни один из бойцов не вернулся. Они ни разу не вышли на связь. Чечня поглотила их без следа.

В самые тяжелые дни боев никто из ребят даже не рассчитывал выжить. Бойцов охватывало отчаяние. Несколько раз, забирая личные вещи погибших из вещмешков и карманов, я находил письма из России, полученные уже несколько суток назад, но все еще не распечатанные.
Каждому было ясно, что происходило. Вряд ли мои ребята воевали за Россию. Остаться в живых – только это было для них главным. Каждая боевая операция была лишь еще одним шагом к окончанию командировки в Чечню. Я сам не однажды опровергал подобные утверждения, но наедине с собой с правдой о происходящем вынужден согласиться каждый.
Я боялся смерти, и именно этот страх – страх умереть – помогал мне уцелеть. Но был и другой страх, заставляющий меня снова и снова идти на боевые задания. Мне не нужно было никому доказывать свою мужественность, но я пытался убедить в этом самого себя.
Когда в моей роте кто-то из парней погибал, я должен был сообщать об этом его родным. Почти каждый раз, возвращаясь с боевых, я был вынужден писать такие письма. Очень сложно написать о смерти девятнадцатилетнего мальчишки, которого разорвало гранатой. Чтобы описать это, нужны особенные слова, которых я не знал.
Я уже долго убеждал себя, что все происходило не так, как на самом деле, а так, как хотелось мне думать. Я воображал, что не несу ответственность за жертвы мирных чеченцев. Я просто не мог этого сделать и, следовательно, не делал.
Вновь прибывшие в мое подразделение ждали от меня описание подвигов, но находили только неуверенность и неопределенность. Я догадывался об их разочаровании, почти ощущал его. Моим подвигом было то, что я оставался живым.
С самого начала я наблюдал, как глупо развертывалась эта операция – этап за этапом, глупость за глупостью. Мы шли прямо в приготовленную для нас ловушку, которая могла захлопнуться. Чечня – это клетка, и тому, кто в нее попадал, приходилось, напрягая нервы, ждать, что с ним будет дальше. Я был отдан во власть случайности, и эта зависимость делала меня безразличным к происходящему. Меня могли убить, но я мог и остаться в живых, - все зависело от случая. Каждый из ребят, оставшийся в живых после боя, мог благодарить тысячи случайностей, спасших его.
Шли по азимуту. По времени и пройденному пути, я понял, что село должно быть недалеко. На соседнем склоне сопки заметили струйку дыма.

Вышли на берег реки. Померили шестом в одном месте, в другом – везде было глубоко. Переправиться можно было только вплавь. Надо было искать брод.
Сначала я решил посмотреть внизу по течению, по пути к цели. Шли час. Не нашли ни отмели, ни порогов. Вернулись обратно, пошли навстречу течению. Миновали место, где останавливались сразу после марша. Пока нашли отмель, затратили еще полтора часа. Можно было перебираться на противоположный берег, перепрыгивая с одного камня на другой.
Перебравшись через обмелевшую реку, мы поднялись по крутому откосу. По гребню откоса рос густой кустарник, и нам пришлось пробираться сквозь заросли. Выбравшись на открытое место, рота сразу оказалась на виду. Впереди, до самых домов, видневшихся в нескольких сотнях метров левее, не было никакого укрытия. Я двинулся вперед с первым взводом, оставив второй прикрывать нас.
Мы подошли к старому, заброшенному саду, подлезли под низкие ветки и двинулись вперед, пробираясь между деревьями.
Обычно боевики устраивали свои засады при выходе из сел. Они не спешили и позволяли разведгруппам входить в селения и не атаковали, пока солдаты были насторожены и находились в боевой готовности. Но когда оказывалось, что боевиков в селе нет, наступало расслабление и тогда за селом «чехи» нападали. У первого же открытого места. Ощущение уверенности в этом было так сильно, что я сказал лейтенанту Чернышеву:
- Я уверен, что сейчас «бородатые» наблюдают за нами.
- Сколько у нас еще времени, чтобы суметь избежать столкновения с ними? – спросил лейтенант.
- Достаточно.
Нам следовало обойти село стороной и разделиться на несколько групп. Мы уже почти подошли к первым домам. Вокруг не было слышно ни одного звука.
- «Чехи» водят нас за нос, - сказал я.
- Все возможно.
По цепочке прошла команда «вперед» и разведчики двинулись. Скрытно блокировать село и врасплох застать укрывшихся там боевиков не удалось. Тут же взлетела красная ракета и через несколько минут по селу заработала артиллерия. Свист проносящихся снарядов заставлял меня вжиматься в землю. Огневой налет прекратился так же неожиданно, как и начался. Взлетела зеленая ракета, и моя рота пошла вперед.
Я увидел, как упал солдат, идущий в середине цепочки. Он схватился за голову и повалился на бок.
- Заходите справа, - крикнул я Одинцову.
Он поднял руку, показывая, что слышал, и его группа двинулась короткими перебежками вправо.
Между нами и «чехами» лежала неширокая, но тянущаяся далеко в обе стороны поляна, заросшая мелким кустарником и травой. Она была пристреляна, и мы сразу попали в полосу плотного огня. Солдаты залегли и расползлись в разные стороны. Преодолев поляну, я наткнулся на Туркова, который сидел, прислонившись к стволу дерева. Он казался спящим, но глаза были широко открыты и неподвижны, темной дырой зиял широко раскрытый рот. Весь камуфляж на его груди был залит кровью.
Я не понимал, развивался бой так, как я рассчитывал, или нет. Происходящее выглядело каким-то нереальным. Разведчики быстро перебегали вдоль улиц.
Я с разгону прыгнул в свежую, еще пахнущую разрывом воронку от снаряда и лежал, согнувшись, поджав ноги к самому подбородку. Я прижимался к земле изо всех сил. Воронка была большая, но левое плечо все-таки выглядывало. Я руками копал землю. От разрыва она была мягкая, поддавалась легко. Рядом взорвалась граната, и меня всего обсыпало землей. Потом раздался еще один взрыв. Я закрыл глаза и перестал копать. Я лежал, затаив дыхание. Левее кто-то застонал. Я не знал, сколько времени лежал, боясь пошевелиться, со ртом набитым землей.
Я огляделся и заметил Королева в нескольких шагах от себя. Он сидел совершенно неподвижно, по-видимому, был ранен в ноги и оцепенел от страха, хотя раны вряд ли были серьезными. Все «срочники» оказывались такими. Я нащупал в кармане пластмассовую ампулу промедола, оглядываясь по сторонам. В меня никто не целился и, пробежав несколько метров, я приблизился к раненому солдату и вколол ему обезболивающее.
Я услышал сзади топот и чуть не выстрелил в выбегающего из-за угла солдата. Увидев меня, он бросил автомат и привалился к стене.
- Я ранен! – закричал Беляев. – О боже, я ранен!
Обе его руки были плотно прижаты к животу. Образовавшееся под его руками темное кровавое пятно медленно расползалось по всей нижней части камуфляжа. Его лицо искажалось болью. Он упал, и у него начало подергиваться лицо. Рот растянулся в напряженную улыбку. Судороги охватили все тело. Он выгибался дугой, упираясь пятками и затылком в землю, и кричал. Его невозможно было разогнуть. Через минуту он умер.
Улица простреливалась из конца в конец пулеметчиком боевиков. Было видно, как пули выбивали искры из камней и белую пыль. Продвигаться через открытые места было опасно.
Неожиданно Болотин, идущий рядом со мной, с криком кинулся в сторону. В ту же секунду он грохнулся в канаву. Я увидел того, кто зачеркнул жизнь Болотина, выстрелил в светловолосого боевика, но промахнулся.
Через пару секунд я опять увидел пробирающегося через развалины «чеха» и открыл огонь. Боевик опять ушел от моей очереди и выстрелил в ответ. Пыль брызнула у моих ног, заставив ощутить близость смерти. Не сводя глаз с движущейся фигуры, я попятился назад, пока не уперся спиной в стену.
Я прижался к стене дома. Бойцы залегли в канаве. Я начал стрелять по кустам слева от дома, равномерно покрывая пулями пространство, где мог прятаться «чех». Выпустив полный магазин, я перезарядил автомат и побежал к кустам.
От страха у меня пересохло в горле. Я одинаково опасался и упустить боевика, и догнать его. Непрерывно стреляя во все стороны, я пробирался сквозь заросли, стараясь не обращать внимания на ветки, царапающие лицо. Я чуть не наступил на тело, лежащее на земле. На животе боевика чернели три дырки, из которых пузырилась кровь. Его руки беспомощно вытянулись вдоль тела, лицо было белым, испарина покрыла лоб, и светлая прядь волос была влажной. Он смотрел на меня неподвижными, но еще живыми глазами, в которых была ужасная тоска. Я вставил ему в рот дуло автомата и, выстрелив, побежал обратно.
Солдаты должны были ожидать меня на прежнем месте. Я словно оглох от своего крика, появляясь перед цепочкой нацеленных на меня автоматов. Мне повезло: я успел крикнуть раньше, чем пальцы дернули спусковые крючки.
Мы медленно продвигались вперед мимо полуразрушенных строений. В каждый пролом в стене расстреливали по рожку. В переходах домов пахло кровью и порохом, валялись окровавленные бинты, под ногами хрустели гильзы.
Мы заняли один из участков на пути возможного отхода боевиков.
Я услышал за спиной чей-то крик, который в ту же секунду был заглушен взрывом. Оглянувшись, я увидел, что выброшенный в проем двери Комаров вскочил. Его лицо было в мелких порезах, сочащихся кровью. Он кинулся обратно в соседнюю комнату, что-то крича. Вытащил на себе Ломакина и привалил к стене. Я увидел, что лица у Ломакина нет – лишь месиво из крови, зубов, глаз и пузырящегося мозга.
В комнату вбежали несколько бойцов. Они расположились вдоль окон. У меня появилась надежда уцелеть, и в ту же секунду я увидел, как пуля попала Масленкину чуть выше левого уха, и голова словно взорвалась изнутри. Его тело сразу стало таким мягким, словно из него исчезли все кости, привалилось к стене. Я пополз к нему по полу, усыпанному мусором и осколками битого стекла, вытащил из «лифчика» несколько спаренных рожков.
Выстрелы снайперов заставляли нас передвигаться на четвереньках. Бессмысленный риск никогда не оправдывался.
Как я ни старался, не мог отыскать и засечь укрывшегося среди развалин боевика. Солдаты вели по нему огонь, я сам стрелял в том же направлении, но цели не видел. Я прополз немного вперед и расположился рядом с уцелевшей стеной. Противоположная была разрушена.
Неожиданно меня опрокинуло взрывной волной. Вскочив, я увидел, что в клубах пыли кто-то кувыркается. А когда пыль начала оседать, мне показалось, что я сошел с ума. Вакулин, уменьшившийся ростом в два раза, сопротивлялся смерти. Он вскакивал на свои короткие, оставшиеся от ног красные обрубки, потом начал кататься по полу. Перестав кататься, его тело задергалось на одном месте и замерло.
Я посмотрел вдоль обрушившейся стены и увидел руку. Она шевелилась и что-то нащупывала. Затем я увидел голову Енина. Он помогал себе одной рукой, другая была неподвижна. Он выполз из-под досок, и я увидел, что левая нога у него оторвана до колена. Кость исчезла, от мышц и штанов почти ничего не осталось, но сухожилие тянуло окровавленный ботинок, наполненный мясом. Сержант прополз еще пару метров и замер, уткнувшись лицом в кирпичи.
Я услышал выстрелы совсем рядом и увидел Бармина, который привалился к забору, держась обеими руками за живот. Очередь не смогла пробить бронежилет, но удар пуль был очень сильным. Пробегающий мимо боевик добил солдата.
Все происходило очень быстро.
Я бросился во двор и выстрелил в спину бегущего. «Чех» упал. Перепрыгнув через труп, я повернул налево и сразу же дал очередь в кого-то в темном углу около сарая. Человек опрокинулся, выронив автомат, и я подбежал ближе.
В глазах «бородатого» я видел переполняющую его ненависть. Я медленно поднял его автомат, нацелился на живот и нажал на спусковой крючок. Живот боевика разворотило пулями, его тело распростерлось у стены. Его камуфляж и верхняя часть брюк были разодраны в клочья, и я видел, как блестящие кишки начинают вываливаться из раны. Раненый протянул дрожащую руку к ране и, пытаясь удержать выпадающие наружу внутренности, стал заталкивать их обратно в живот.
Я не чувствовал ненависть. В том, что произошло, не было моей вины. Война довела меня до такого состояния.
Я попал под плотный огонь. Это было похоже на ад. Пули и осколки непрерывно свистели над головой. Я слишком явно ощутил, как безнадежно мое положение. Передвигаться можно было только ползком, каждую секунду рискуя получить пулю. Я забрался в густой кустарник и перестал различать происходящее вокруг. Стрелять сквозь листву оказалось невозможно.
Я увидел боевика, крадущегося вдоль «зеленки» с автоматом наизготовку. Передо мной был убийца, такой же жестокий и беспощадный, как и я сам. Он, так же, как и я, не знал сомнений в том, кого следует убивать. Он был хитрым и безжалостным. Между нами не было никакой разницы, потому что моя война длилась уже слишком долго.
Выстрелив по «чеху», я присел, ожидая ответной очереди. Еще не слыша выстрелов, я ощутил, как над головой прошли пули. Старательно прижимаясь к земле, я пополз, стараясь зайти сбоку, увидеть «бородатого» первым. Высунулся из травы, но никого не заметил. Боевик был где-то рядом и охотился за мной также, как я за ним.
Очередь едва не попала мне в голову. Надо было уходить. Экономя патроны, я перевел автомат на одиночный огонь. Затаив дыхание, я плавно нажимал на спусковой крючок. Голова боевика появлялась, но лишь на секунду, затем исчезала. Я позволил «чеху» уйти.
Я опять оказался в том самом месте, с которого начался бой. Трупы солдат лежали в самых разнообразных позах, в каких их настигла смерть. Некоторые лежали, подогнув под себя ноги, словно пытаясь встать. Лица умерших от тяжелых ранений были искажены болью, а в их открытых глазах застыл ужас. И почти все они имели раны в затылке. По обезображенным лицам ползали насекомые, привлеченные кровью и сгустками выбитого из черепа мозга.
Сзади меня послышалась длинная очередь. Одинцов бил из пулемета. Я отполз ближе к нему и услышал попадание пули в тело. Одинцов вскрикнул и завалился на спину. Лейтенант попытался подняться, сжимая рукой пробитую шею, но откинулся на землю и захрипел, расплескивая кровь изо рта.
Я уже не чувствовал ничего, кроме усталости и страха. Слишком много ребят было потеряно за один раз.
Оставаться на месте было бы самоубийством. Я бросился сквозь кусты в направлении выстрелов. Страх сменился азартом боя. Очередь ударила совсем рядом. Но стреляли не в меня.
Бежать через заросли с автоматом наизготовку было очень сложно. Я выскочил на открытое место, остановился, чтобы оглядеться, и сразу раздалась автоматная очередь. Падая, я услышал слева крик:
- «Чехи» опять обошли нас!
Я знал, что это произойдет. Выстрелы слышались с разных сторон, но я продолжал бежать, словно не ощущая, что делаю. Потом что-то взорвалось и, упав, я наткнулся на тишину. Меня опрокинуло на землю взрывной волной. Я перекатился на несколько метров, открыл глаза и посмотрел на небо. Глаза оказались невредимы.
Я бежал по склону небольшого оврага. Несколько пуль просвистели над головой. Меня заметили. Стреляли короткими очередями.
- Твою мать! – воскликнул я. – Этого мне только не хватало.
Я вскочил и зигзагами побежал через «зеленку». Споткнувшись, я перелетел через куст и, ударившись о ствол дерева, чуть не потерял сознание. Увидев впереди неясные очертания фигуры, я выстрелил в нее.
Справа раздались оглушительные выстрелы. Послышались чьи-то громкие крики. Один из солдат, идущий на меня, инстинктивно нажал на спусковой крючок автомата, и над моей головой в небо ушла линия из пуль.
В этот момент слева в переулке раздались очереди, топот ног, и оттуда, зажимая одной рукой бок и отстреливаясь, выбежал Лебедев.
- «Чехи»! – крикнул он и прыгнул в канаву, продолжая стрелять в тех, кого мне не было видно.
Грохнул взрыв. Один солдат упал на землю, изготавливаясь к стрельбе, остальные метнулись к домам. Падая, я успел заметить, что по нам почти в упор стреляли из кустов.
«Срочники» стреляли в разные стороны и попадали друг в друга.
- Быстрее сюда! – крикнул я, пытаясь вывести мотострелков из-под огня.
Нужно было принять какое-то тактическое решение, иначе мы могли оказаться в окружении. «Чехи» уже успели зайти с тыла. Каждый из солдат ощущал возможность поражения. Боевикам план операции был известен во всех подробностях. Скорее всего, они его и разработали.
«Чехи» бежали цепью, петляя и стреляя на ходу. Еще две группы, прижимаясь к стенам, пошли в атаку с флангов. Боевики шли рассыпным строем с двухсторонним охватом. Им оставался до цели последний бросок.
Еще двое ребят вышли из строя. Чугунову перебило ногу. Перехватову выбило глаз. Их перевязали индивидуальными пакетами.
Розов и Кукин, оставив укрытие, бежали в нашу сторону, стреляя на ходу. «Чехи» словно забыли про атаку, обнаружив новую цель. Рядом с бегущими раздалось два взрыва, опрокинув ребят на землю. Двое солдат шевелились и дергались. Один из них вскочил. Кукин держался руками за лицо и что-то кричал между пальцев, словно пытался закрыть рот, который весь был разодран. Раздался еще один взрыв, и солдат упал. Когда дым рассеялся, я увидел, что там, где несколько секунд назад была голова, дергался обрубок шеи, брызгали кровью артерии.
Я прополз сквозь густые заросли и увидел Дюкова, который лежал у дерева и не шевелился.
- Стреляй, сука! – крикнул я.
Но он ответил лишь странной кривой улыбкой. Его глаза были расширены от ужаса.
- Я втопчу тебя в землю.
«Срочник» заморгал, немного отполз и спрятался в яме.
- Оставь его, - сказал Чернышев.
- Тут все боятся, но это не мешает им двигать руками.
Я видел, как «чехи» продолжали расстреливать уже мертвого Розова. Пули поднимали вокруг него пыль, ломали руки и ноги, впивались в лицо, пробивая глаза и разбрасывая по сторонам кровавую жижу.
Недалеко от себя я услышал пронзительные крики:
- Русские, сдавайтесь! Убирайтесь вон, это наша земля! Вам все равно здесь придет конец!
Каменева вынесли из-под огня с разорванной спиной. При каждом вздохе было видно, как в глубине раны работали легкие. Я еще успел проститься с ним.
- Все кончено, командир, - со вздохом сказал он, кусая себе руки от боли.
- Эти суки не дадут нам ни одного шанса, - закричал Захаров. – Ублюдки просто не выпустят нас живыми.
Когда мы начали отходить, из оконного проема поднялась голова. Я заметил темную бороду и два глаза, смотрящих прямо на меня. Я слишком поспешно нажал на спусковой крючок, стараясь попасть в эти глаза, и промахнулся. Голова тут же исчезла.
Я провел ладонью по щеке и увидел на пальцах кровь. Неожиданно я отчетливо вспомнил Назарова, который погиб при «прочесывании» одного из сел. Его тело разорвало в клочья, когда он попытался открыть дверь в какой-то сарай. Это казалось невозможным, ведь на «зачистку» села у себя в тылу мы шли как на отдых.
«Чехи» подошли уже совсем близко, и до меня доносились крики:
- Мы вас всех на ваших кишках перевешаем.
Пол в одной из комнат был залит кровью, стены забрызганы клочьями мяса, но Лапшов, пытавшийся устранить задержку у пулемета, не обращал на это внимания. Он стоял рядом с телом пулеметчика, разорванного гранатой. Около него Артюхин старался настроить радиостанцию. Это было не трудно, но неприятно, потому что на рации и вокруг нее были куски мяса и капли крови. Кто-то невидимый стонал за полуразрушенной стеной.
Я услышал, как за стеной с оглушительным грохотом взорвалась граната. Через проем стены в мою сторону полетели куски щебня и чья-то оторванная рука, которая чуть не попала прямо в лицо. В ту же секунду раздался пронзительный крик боли. Солдата уже ничто не могло спасти. Рядом кто-то захрипел. Передо мной оказалось лицо с вырванным глазом и разбитой челюстью. Я не сразу узнал Щербакова. Моя правая рука онемела от удара, пальцы не слушались, и я схватил автомат левой рукой, положил его на подоконник и, почти не целясь, выпустил остаток магазина.
В одной из комнат наткнулся на раненого Чернышева. Солдаты осторожно перевернули лейтенанта на спину. Было видно, что одна его нога неестественно торчала вбок. Осколок гранаты перебил ему правое бедро. Нога была оторвана и удерживалась только изодранной штаниной.
- Он истечет кровью, - сказал я.
Ребята пытались перевязать Чернышева, их руки дрожали. Положение лейтенанта было безнадежно, его глаза помутнели и смотрели, не видя. Обвисла челюсть. Это было смертью.
- Эй, русский, - прокричал боевик, - ты очень скоро умрешь! Ты знаешь об этом? Да, да. Очень скоро.
Я почувствовал, как меня охватывает, доводя до дрожи, навязчивая ненависть против всех чеченцев, когда-либо живших на земле.
Одновременно раздалась несколько взрывов, которые обвалили часть крыши.
- Что случилось? – крикнул я.
- Эти твари подожгли дом, - отозвался Ломакин.
- Всем на улицу.
- «Чехи» перебьют нас всех. Мы выйдем, и эти суки перестреляют нас.
Я задыхался от дыма, но пытался вытащить Озимина из-под обвалившейся балки. Он относился к происходящему с удивительным спокойствием.
- Мне уже не выбраться, - сказал Озимин. – У меня перебиты ноги. Какой же я был дурак, когда добровольно отправился в эту дурацкую Чечню.
- Ты можешь двигаться? – спросил я. – Быстрее соображай, сынок, к нам приближаются «бородатые».
- Уходим, - сказал Петунин. – Ему не помочь.
Я сделал Озимину укол и повернулся к Петунину:
- Сейчас ты возьмешь Андрея, и мы вместе выберемся отсюда. Я буду прикрывать вас.
- Ты хочешь сказать, что я потащу «срочника» на себе? Так, что ли?
- Да, ты потащишь его на себе.
- Нет, - отказался Петунин. – Эти чеченские ублюдки тут же прикончат нас. Я не потащу его. Из-за какого-то урода «чехи» завалят нас обоих.
- Ты понесешь его, - сказал я. – Ты понесешь его, или мне придется пристрелить тебя.
- Да ну?
Это была типичная боевая ситуация, не оставляющая времени для размышлений. Подчиняясь лишь инстинкту, я вскинул автомат и, опередив Петунина на мгновение, нажал на спусковой крючок. Пули ударили его в переносицу. Он не успел почувствовать боли. Он умер в ничтожно короткую долю секунды. Кровавая жижа забрызгала стену, пол. Кровавые капли попали на Озимина.
Сквозь проломы в стене кто-то ударил длинной очередью. Одна из пуль пробила Озимину обе щеки. Все мышцы лица были порваны, челюсть повисла и открыла полость рта, наполненного месивом из крови и зубов.
- Ты верен, что мы выберемся отсюда? – спросил лейтенант Камков. – честно говоря, мне очень не хочется расстаться с жизнью.
- Мы уже умерли и попали в ад, - ответил я. – Теперь никому не удастся нас угробить.
Я увидел солдата, бегущего к нам. Он остановился и, обернувшись, попытался выстрелить, но магазин оказался пуст. Николаенко судорожно зашарил рукой по груди, нащупывая в «лифчике» спаренные рожки. Но в этот момент его ноги подогнулись, и он упал, раскинув руки. Я увидел, как выскочившие из ближайшего дома боевики подхватили Николаенко под руки и опять забежали внутрь. Я услышал визгливый крик, который словно заглушил собой шум боя и крики «Аллах», «Аллах акбар». Солдат умирал в руках «чехов». Я не мог оказать ему никакой помощи и яснее, чем прежде, ощутил безвыходность своего положения. Из окна вылетела человеческая голова и упала на дорогу. Ее отрезали Николаенко, когда он был еще жив.
Я побежал влево под прикрытием кустов, затем бросился к стене. Прислонившись к полуразрушенной стене дома, я пытался понять, что происходило. Это оказалось невозможно.
Я бежал, спотыкаясь, в ясном ощущении смерти, ожидая очереди слева, справа, в упор. Не очень далеко от меня слышались выстрелы, но там гнались не за мной. Свернув в сторону, я перелез через забор и чуть не спрыгнул на голову Абрамову, который лежал к канаве, обхватив левую ногу чуть выше колена. Между пальцами сочилась кровь. Лицо раненого было искажено от боли. Я достал нож и разрезал штаны вокруг раны. Пуля задела мягкие ткани и не представляла серьезной опасности. Я вколол раненому обезболивающее. Перевязать ногу Абрамов мог сам.
Я услышал выстрелы, но не понял, что они означали. Подбежав к ближайшему дому, распахнув дверь ударом ноги, я прострелил комнату очередью. Двое стариков свалились на пол, оказавшись в неподходящем месте. Я вылез в окно и попал прямо в кусты, шипы которых исцарапали меня, и тут же внутри дома раздался взрыв. Я скорчился от боли, теряя сознание, неспособный ни думать, ни сопротивляться.
Я очнулся и не понял, где находился. В десяти шагах от меня с треском горел дом. Дым разъедал глаза и выдавливал слезы. Я слышал крики и выстрелы.
Стараясь удерживаться от кашля, я медленно прошел сквозь дым и увидел боевика, обыскивающего карманы лежащего солдата. «Чех» потянулся к оружию, но прежде, чем он успел схватить автомат, я уже дырявил его выстрелами. Он попытался подняться, но тяжелое ранение лишило его возможности двигаться. «Чех» сидел, привалившись к дереву, и безразлично смотрел на меня. Он закашлялся и выплюнул несколько сгустков крови. Секунду помедлил и плюнул еще раз – в мою сторону. Ему уже было не на что надеяться. Я подошел, приставил ствол «стечкина» к его лбу. Я понимал, что нужно спешить, но хотел растянуть удовольствие от убийства и исполнить задуманное неторопливо, испытывая при этом ту изощренную радость, которую всегда ощущал в такие минуты. Я добил боевика несколькими выстрелами.
Я дрожал всем телом и, казалось, лишился последних остатков разума. Злоба затуманила мозг, в котором различалась только одна мысль: если я не могу избежать смерти, то должен сам стать смертью. Скрывающееся в любом человеке безумие вырвалось наружу и уже никакие сдерживающие силы не могли ему помешать.
Вокруг меня раздавались беспрерывные очереди. Я метался от стены к стене. Вокруг горели дома. Я не знал, куда стрелять и стрелял в горящие дома, которые отвечали огнем. Потом я спрятался за кучу камней. Видел, что-то двигалось – стрелял туда. Замечал что-то неподвижное – тоже старался попасть очередью. Я стрелял вокруг себя с единственным желанием – разделаться с окружавшим меня адом.
Я оказался зажат в углу между стенами двух домов. Прямо на меня выбежал солдат.
- Как дела? - крикнул Капустин.
Я застрелил его и побежал вперед, стреляя во все стороны, и словно наткнулся на что-то, потерял равновесие и, опрокинувшись, ударился о стену с такой силой, что выронил из рук автомат. Мне показалось, что треснула голова, и несколько секунд я крепко держался за нее обеими руками, опасаясь, что она развалится на куски. Раздалось еще несколько ударов, и мне показалось, что взорвалось что-то в моем черепе. Воздух вокруг внезапно сделался твердым. Взрывные волны ударяли по мне, в глазах потемнело. Я почувствовал себя слабым, уменьшившимся от страха. Я никак не мог прийти в себя, а по мне били новые и новые удары. Что-то давило на мозг, закрывало темнотой все окружающее, не пропускало звуки, не позволяло мыслить. Я оглох от грохота и словно забыл о необходимости убивать, перестал следить, чтобы не убили меня. Я почти ничего не видел, и меня тошнило.
Я услышал одну автоматную очередь, затем другую. Сознание вернулось. Я выплюнул изо рта сгусток крови и откашлялся. Но боль во всем теле все еще мешала сосредоточиться. Я по-прежнему пытался сохранить контроль над ситуацией.
Бой шел метрах в трехстах справа, и я двинулся на выстрелы, подобрав несколько магазинов. Я старался пригибаться, подгоняемый предчувствием непоправимого. Показались тела шести бойцов, распростертые на земле. Я опустился перед ними на колени, не узнавая лиц изрезанных и изуродованных выстрелами в упор.
Не вина ребят, что все получалось не так, как хотелось. У них не было боевого опыта, и подготовка могла бы быть лучшей.
- «Чехи» убьют нас всех, - закричал Алешкин. – Они вытрясут из нас кишки.
Ему не о чем было беспокоиться. У него, как и у остальных ребят моей разведроты, уже не было выбора. Каждый, оказавшись со мной в одной связке, переступал ту грань, до которой еще можно было рассчитывать выжить, попав в руки к боевикам.
Я поспешил занять новую позицию, но не успел даже определить сектор стрельбы на новом месте, как услышал рядом с собой мокрый шлепок, который ни с чем нельзя перепутать, и Галустов повалился на бок. В его зубах дымилась сигарета, которую я ему только что дал. Выбитый пулей глаз медленно стекал по лицу. В Чечне было очень сложно не оказаться мишенью для снайпера. Я почувствовал, как по спине у меня потек пот, шею закололо, короткие волосы на затылке словно встали дыбом.
Раздался взрыв. Когда осела земля, Егоров попытался подняться, но не смог, схватился за живот и крикнул:
- Горячо!
- Что с тобой? - спросил я.
- Кажется, что-то попало, - ответил он.
В его голосе я услышал страх и удивление, как это обычно бывает в таких случаях. Я отвел его руки в стороны и увидел рваную рану на животе. Камуфляж уже успел пропитаться кровью. Солдат попытался сесть, но потом опять лег на бок, закрыл глаза, подтянул под себя ноги, скорчился и начал с хрипом дышать.
- За-мер-за-ю, - сказал он с трудом. Хотел сказать что-то еще, но не успел.
Возникло ощущение непредвиденности, странности происходящего и даже невозможности. Казалось, что меня пытались уничтожить не конкретные боевики, а нечто большее, дух Чечни, чье сопротивление я словно почувствовал кожей.
Стреляя короткими очередями, я перебежками отступал назад, пока не налетел на дерево. Я упал на землю, и все вокруг померкло, но секундой позже зрение вернулось.
В мою сторону бежало несколько «бородатых». Я почувствовал себя в западне. В чеченской ловушке, из которой не было выхода. Я оказался в безнадежном положении. Все решило несколько секунд. У меня остановилось дыхание. Руки сделались непослушными. Из-за моей спины ударило несколько длинных очередей, и один из боевиков упал на колени, повалился на бок, дергая ногами. Я оглянулся и увидел солдат, бегущих ко мне. Совсем рядом раздался взрыв, опрокинувший меня на спину. Автомат вылетел из рук. От взрыва звенело в голове. Лицо и глаза заливала кровь. Но я все же сумел встать на колени, вытащил «стечкина» из кобуры и, до боли сжав его в руках, выстрелил. Расстояние было слишком большим, чтобы попасть. Но я старался. Опустившись на одно колено, оставив второе поднятым и уперев в него локоть, держа «стечкина» обеими руками, целился и стрелял. Я выпустил в «чехов» весь магазин, прежде чем за спиной прогремел еще один взрыв.
Я очнулся, открыл вспухшие веки, попытался подняться. К горлу подступила тошнота. Я согнулся, опираясь о дерево. Меня вырвало. И тут же я сообразил, что не чувствую привычной тяжести на боку, схватился рукой за раскрытую кобуру.
Я долго ползал, шаря ладонями в траве, стараясь прощупать каждый сантиметр земли. Ползал на четвереньках. «Стечкина» нигде не было. Я понял, что моя война закончилась.
Закрыв глаза, я привалился спиной к дереву. Теперь все должно было закончиться. Я упорно пытался выжить наперекор судьбе, и мне помогал «стечкин». После его потери я оказался обречен.
Неожиданно слева раздался треск веток. Я вслушивался в звуки шагов и улавливал бряцанье автомата. Я увидел солдат, появляющихся из зарослей.
Для меня уже не существовало пути назад. Я старался ни о чем не жалеть. Я понял это не сразу – лишь тогда, когда за одну операцию потерял почти всех своих ребят. Мне уже не удавалось избавиться от этого ощущения.
Ребята грузили раненых на грузовик, и какой-то молодой плакал, лежа на носилках. Сержант держал его за обе руки, а солдат повторял:
- Мне не выжить. Я умру, да? Умру?
- Конечно же нет, - отвечал сержант.
- Умру, - хрипел раненый. – Умру.
- Тебя не так уж сильно ранило.
Сержант не знал, что говорил. Парня ранило в горло, а с горловыми ранениями никогда ничего неизвестно. Я боялся горлового ранения.
Я отвозил в госпиталь лейтенанта Еремина, полностью покрытого кровавыми бинтами. Он был ранен в обе ноги, обе руки, голову и грудь. Его уши и глаза были полны запекшийся кровью.
Возвращаясь в полк, я всегда ложился спать напившись, поэтому почти никогда не запоминал снов. Надо было уйти от накопившихся эмоций и хоть немного отдохнуть. Человек всегда остается самим собой. Мне было очень тяжело, и это ощущение длилось бесконечно.
Сначала притуплялись сильные ощущения прошедшего боя, потом более слабые, и существование опять начинало казаться прочным. Никто не хотел признавать, что чеченская война бессмысленна. Политики с серьезным видом дергали за ниточки, которые уже оторвались от своих марионеток.
Меня поражает, как мало смертей я могу припомнить. Мне не хочется их вспоминать. Естественная реакция на смерть – вычеркнуть ее из сознания.

Неактивен

 

#2 2008-04-12 22:00:11

ЖукоВ
Участник
Зарегистрирован: 2006-08-15
Сообщений: 827

Re: Новая проза

..."Роман Сергея Ермолова «Добро пожаловать в ад» - одно из первых не документальных, а художественных произведений о чеченской войне. Роман написан от лица участника событий, и это позволяет читателям увидеть войну изнутри, взглядом того, кто сам убивал и постоянно был готов быть убитым. "...

Для начала неплохо бы уточнить биографические данные автора - был ли он на чеченской земле или нет !? )

Отредактировано ЖукоВ (2008-04-12 22:14:13)


Не откажите мне в любезности
Со мной пройти слегка туда-сюда )) 
Н.Рыбников

Неактивен

 

#3 2008-04-17 19:49:48

Ангелина Мальцева
Забанен
Зарегистрирован: 2008-03-06
Сообщений: 77

Re: Новая проза

Ведь видно, что был. Хорошо пишет. Если бы роман писался не от своего имени, то было бы, мне кажется, лучше. Текст нужно еще тщательней вычитать, убрать повторы, например: "Я понял, что моя война закончилась. Закрыв глаза, я привалился спиной к дереву. Теперь все должно было закончиться."
И еще. Опасность обращения к таким даже очень хорошо описанным событиям заключается в том, что у читателя может появиться такая же реакция, как и у героя: "Меня поражает, как мало смертей я могу припомнить. Мне не хочется их вспоминать. Естественная реакция на смерть – вычеркнуть ее из сознания".
Но ведь мы весь-то роман не читали, так что опасения, наверное, напрасны...

Неактивен

 

Board footer

Powered by PunBB
© Copyright 2002–2005 Rickard Andersson