Форум литературного общества Fabulae

*Примечание: фрагмент рассказа был ранее опубликован на форуме
http://forum.ingenia.ru/viewtopic.php?id=17120
данный вариант - доработка.

Товарищи ученые, доценты с кандидатами… И все так беспощадно громко о своем, а я здесь одна, и некуда вставить не то, чтобы слова – взгляда. Отчаявшись, он оказывается совсем не там, где нужно – я ведь знаю, что нельзя так вот смотреть на человека в упор полминуты подряд. Хотя, когда не различаешь лица, никакого неудобства не чувствуешь, и даже начинаешь ощущать себя ребенком. Дети же могут беззастенчиво разглядывать кого угодно и сколько угодно. Им никто это в укор не поставит.
С приближением часа защиты вокруг становилось все громче и непринужденнее. Одна из женщин со стрекозьими повадками показывала другой фото пятимесячного внучка. Внучок мерзко ухмылялся и норовил показать мне красный язык. Огромный красный И., похожий на экзотического жука, потрясал хохочущим телефоном и сам хохотал.
А он был зеленым, но совершенно не успокаивал. Его зеленый свитер очень мне шел. Думаю, он еще больше пошел бы нам обоим - одновременно.
Вечно безоружным глазам казалось, что у него на голове копошатся тысячи маленьких ежиков, куда-то спрятавших свои бисерно-черные глазки. Мне бы хотелось стать одним из таких нано-ежиков и проживать в его усах. Тогда бы меня постоянно обдавало его дыхание. А когда-нибудь меня бы сбрили, и я уплыла бы по водостоку вместе с другими отжившими ежиками. А на нашем месте проросли и закопошились бы новые, жесткие и колючие, на которых стала бы сердиться его жена.
Он раздавал авторефераты. Посмотрел на меня и подумал «Сидит тут какая-то», а потом передал автореферат рядом сидящей женщине, что постоянно улыбалась, потому что ее смешил внучок с фотографии. Мимо меня пронеслась его рука. Рука была чудесная и розовая, а на том пальце, которому побоялись придумать название – потому, что он исполняет самую чудовищную обязанность – кольца было почти не видно. Потому что от него шли длинные иглы, совсем не похожие на те, что усыпали ежиков. Одна из них толкнула мою руку, и она написала: «Мру».
Потом защищался щупленький паренек, похожий на кузнечика в огромных очках. Он защищался от гудящего роя – огромного красного жука И., двух седых шмелей, фамилии которых я не успела запомнить, и нескольких цветных стрекоз в шалях с бахромой. Он кричал изо всех сил, подбадривая себя бурной жестикуляцией. Из него летели остро отточенные, безупречной неопределенной формы глаголы, существительные, прилагательные, и разбивались об углы комнаты. Мне то и дело приходилось уворачиваться и нагибаться. Но Кузнечика никто не слушал. Все были заняты своим: Жук – неуемным телефоном, стрекозы - внучком одной из них, кто-то же бесцеремонно чекался пустыми пластиковыми стаканчиками. А я смотрела в противоположную сторону. Рядом с ним сидела В., больше всех похожая на стрекозу. Он склонился к ней и писал что-то. Мне хотелось запустить чем-нибудь в стрекозу, потом запустить в окно мобильник И., и его самого, а все остальные испугались бы и улетели сами, и Кузнечик бы ускакал, потеряв очки. А я догнала бы его и вернула их. А он прождал бы меня все это время, и закрыл бы, наконец, дверь в аудиторию. Мне она ни к чему - разумеется, закорапкалась бы туда через окно, спустившись с налепного Парнаса.
Потом он снова подошел и протянул хохочущей женщине какую-то бумажку на подпись. Она тряслась от хохота, и бахрома ее шали тряслась от хохота, а меня снова кололи те иглы с его кольца, пока он не убрал руки за спину. Просто у него такая привычка.
Несмотря на то, что Кузнечика никто не слушал, он пригласил всех на маленький фуршет. Насекомые оживились, загудели и решили признать кузнечика кандидатом. А потом зачем-то все стали бросать бумажки в небольшой черный ящик – как будто нашелся бы кто-то, не захотевший идти на маленький фуршет и производить кузнечика в кандидаты. Ящик торжественно вынесли два шмеля, летевшие по двум сторонам. Жирные ножки их почти касались пола. Через несколько минут ящик прибыл на место. Оказалось, 17 – «за», против и воздержались – никого. Все захлопали крыльями и крылышками, кузнечику предложили взять фамилию «Доволин», и он сказал, что сделает это после маленького фуршета, если будет им доволен.
А он взял со стола какие-то бумажки и черный ящик и понес все это вниз по лестнице.
В ящике сидела я. Я тоже была «за». А я моя оболочка поднялась из-за стула, плюнула на недоставшийся ей автореферат, сказала одному из шмелей «Спасибо, До свидания» и покатилась вниз по лестнице.
Тогда все стало бесповоротно. А может быть, много раньше – двадцать один день назад, когда он стоял перед нами и рассказывал про окурок: «Да, он летит, он живой и светится. Я понимаю, что это красиво, но все же не стоит бросать окурки в лифтовую шахту?». Не помню, могла ли я тогда смеяться, сознавая, что передо мной Человек Из Моей Семьи.
А потом я узнала, что у нас одна крыша и один воздух. Это знание дорогого стоит, но обошлось оно мне всего лишь одной случайностью.
И теперь мое жизненное пространство ограничено нелепо вытянутым прямоугольником подоконника, где снизу идет жар, сверху – холод, а справа – и то, и другое. В ассортименте. Хотя, однажды я шла от Фрунзенской до МПГУ – по стылой декабрьской воде, в которой даже сахар не растворяется, по собственным джинсам и шнуркам. Шла и думала, что когда-то он пять лет назад каждый день проходил той же дорогой. Правда, на ней еще не было Макдоналдса, суши-бара, «Евросети», да и асфальт, наверное, меняли не раз. Но было несомненно то же небо, и детский парк с железной оградой, а может быть, и надпись на воротах: «Берегись автомобиля».
В такие моменты мое жизненное пространство расширяется.
Мир уже оглох от постоянно повторяющегося «ми», потому что моя любимая тональность – ми минор. Но ведь он сам начинается с «ми», а значит, все в нем допустимо. Возможно, когда-нибудь он свернется рядом со мной калачиком. Чужим калачом, на который нельзя разевать рот? Ну и ладно.