Приглашаем литераторов и сочувствующих!
Вы не зашли.
Мне говорят, что за последний год обильно поседел. Да, время догоняет. Даже если слегка оторвался – на полкруга, к сорока годам подустанешь, подвыдохнешься. Тут-то и попадешься…
- Ты не в курсе, засранец, что приходишься мне младшим братом, что я тебя на руках носил, учил ходить, таскался по утренникам и подтирал сопли? Короче, я ж тебя люблю… - В груди – ярость и растерянность.
- Честно, брат, стараюсь не зацикливаться на будущем. Да и ни к чему пытаться. Чувствую – вылезу… Я не подсел еще.
- Пока! Пока! Дойдет до тебя или нет? Негодяй! (Сейчас мне хочется его ударить, но перед глазами весна – давняя, 1978-го. Здоровый соседский пацан Славка с удовольствием охаживает Лёху черенком от граблей. Мой младший, вдвое меньший по размеру, похожий на растрепанного испуганного воробушка, отступает к штакетнику. Под глазом ссадина. Славка наседает. Хорошо, когда помощь приходит в нужный момент. Подскакиваю и выписываю Славке «леща» от всей души – в ухо. Перевалившись через штакетник, прямо в кусты смородины, он противно воет на весь двор…). Ты хорошо знаешь, чем заканчивается это чудесное пристрастие.
Я показываю ему фотографию:
- Твои друзья. Видишь? Компания ваша. Не отворачивайся. Смотри! Пельмень – найден в Цыганском поселке возле трассы - дохлый. Словно собака, сбитая машиной. Земцов – передоз месяц назад. Курныгин – твой тезка, - загнулся от дряни в прошлом году и валялся в парке два дня, пока не нашли – какие-то случайные ненормальные, бегающие по парку в шесть утра. Витёк и еще двое мне неизвестных – муж с женой – сидят за сбыт. А с краю кто? Ты. Один. Один! - Ты, - хватаю его за плечо, - с ними? За ними? Или с нами?..
…Весна раскручивает цветистый маховик. Черно-белая дискретность отступает, прячется в подворотнях. Сплошное, абсолютное солнце и желание дышать. Поневоле обнадеживаешься. Глупо мечтаешь – ни о чем, так – абстрактно. Тем неприятнее, тяжелее разговор. Рассуждать о наркоте в конце марта, определенно, идиотизм. Если бы не одно обстоятельство… Брат.
Наркотики для многих – рваные фрагменты из фильмов Тарантино. Нечто фантастически далекое... Подобно созвездию Волосы Вероники. Испуганные, одуревшие глаза в хронике криминальных новостей. Закрыть форточку, поправить галстук, отвернуться, сделать вид, что бежишь мимо и не видишь. Но у некоторых шприц не столь отдаленно присутствует в жизни.
Для чего ты ушел? Я вспоминаю нашу последнюю встречу – за неделю до твоей нелепой и одновременно логичной смерти. Собственно, тебя уже не было. Человеку, побежденному героином, позволялось возвращаться в себя на день–два - не более того. Итак, мы шли по городу, смеялись и прикидывались, что всё хорошо. Очевидно – у многих в этом сытом портовом городе ладится работа, строятся частные дома, рождаются смелые планы и крепкие красные орущие младенцы.
А отдельные люди, на которых окружающим наплевать, засыпают навсегда. В вонючих подъездах. На задворках благополучия.
Ржавчина. Она нарастает незаметно, но «трудится» добросовестно - производит труху.
Как наркотики съедают человека? Ночью пытаюсь представить, периодически забываюсь, отталкиваюсь пугливо от будоражащих мозг всполохов. Я водомерка. Лежа на спине, скольжу потерянно по поверхности бессонницы, смотрю в потолок комнаты…
Двор, переполненный молодыми сливами, помнишь, как они - не цветут – взрываются? Тебе никогда его не пересечь. Ступени в нашу маленькую мансарду – третья снизу тоненько скрипит, – но теперь никогда под твоей ногой. Зеркало возле камина, сплошь в дурацких наклейках: «Летайте самолетами Аэрофлота» и «Пейте соки» - никогда тебя не отразит. Упорхнула твоя душа – куда и самолетам Аэрофлота не долететь.
Бело-розовые клубы тумана, струящиеся по венам к мозгу, сердцу, печени – надежный инструмент для стирания того, что от Бога. Все внутри приходит в дикий, сумасшедший хаос, онемевшая душа тлеет черными углями, рассыпается серым слоистым сигарным пеплом. Процесс самоуничтожения. Тело, в конвульсиях остатков души и бесконечном хотении укола мечется, перемололось изнутри. Каждомоментное искушение сладким дебильным забытьем, кипящим в ложке, умелая дрессура клеток покорного организма – какой из демонов иерархии Лукавого прячется за спиной порабощенной жертвы, хихикая, цокая копытцами, выцарапывая человека из человека - оскотинивая, - авось, привыкнет. Не мытьем, так катаньем.
«Мама! Мне нужны деньги, мама! Я умираю, помоги. Очень больно рукам и ногам, мама!» - предпоследний акт ухода.
Должен всем знакомым. Врет. Занимает даже у родительских друзей. Воровство вещей из дома – за порцию того, что уймет боль. Предчувствие, что близится финал, сопряжено с паническим ужасом – нет. Нет! Он молод – и он не хочет, панически не хочет в смерть… Выйти из круга, обязательно выйти. Но как? Растерянные, подавленные родители находят деньги – на лечение. Деньги в минуты ломки опасный фактор. Семейный секретер вскрывается лихорадочно быстро… «Дай, дай», - визжит кто-то искореженно-наглый внутри. И он «дает». За деньгами исчезают кожаные куртки, новый телевизор, кольцо – подарок бабушки, старинные фамильные часы, копия гравюры Дюрера…
- Уймись, пожалуйста, – прошу устало. – Я сверну голову твоему приятелю Палу, а остатки вашей компании перестреляю.
- Давай, давай… Ты думаешь, я «двинулся»? Да я всего-то выпил пива. На, руки посмотри. Нетронуты!
Зрачки плавают отвратительно, взгляд - в никуда. И противный запах водки. Значит, стал сочетать с наркотой.
- Лучше займи штучку, брательник. …
Звоню Лёхиной экс-подруге:
- Света, привет. Слушай, помоги. Мы уже истрепались с Лёхой. Посоветуй...
- Лёха? Вы куда звоните?
Бросаю трубку.
***
Навалилась куча проблем. Срочно «вырабатываю» два материала в следующий газетный номер. Мотаюсь по командировкам. У дочки переходный возраст. Жена жаловалась, - хамит. Верчусь, мечусь, не успеваю. Сталкиваюсь с отцом случайно, в электричке:
- Сын, нам бы поговорить… - Голос отца подозрительно спокоен. - В кафе – помнишь? «Стрела». Завтра, а?
- Помню… Хорошо, папа. Десять лет назад в «Стреле» они с матерью отмечали серебряную свадьбу. А мы – я и Лёха – еще нормальный, предсказуемый человек, подарили им двадцать пять бордовых роз…
В кафе уткнулись в стол, цедим черный кофе. Отец сильно высох. Всегда представительный – какой контраст с нынешним!
- Я не знаю, что делать, сынок. В первый раз – повезло. Ирка – соседка, она ж медсестра. Увидела у магазина. Лежал… пена… Во второй – с трудом. Прям дома повалился и стал бледнеть. Мы – скорую. Врачи сказали – признаки «Белого китайца». Еле откачали… А он и не помнил ничего. И разговаривать не хочет.
- «Белый китаец» - убойный суррогат, бать. Прямая дорога… сам знаешь, куда.
- Мама, она… ей нельзя… Мы… Ты знаешь, живу, как в аквариуме. Вижу, ощущаю, а дотянуться не могу. Отец каменеет.
***
Приполз печальный октябрь.
Младшего обнаружил неподалеку от дома, часов в двадцать, прохожий. Вблизи лежала выпавшая записная книжка. Прохожий нашел в ней телефон отца... Отец позвонил мне на трубку...
Через пару я минут вызвал такси, по дороге одолела тряска, пытался успокоиться – напрасно.
В последнее время Леху никуда не брали. Удалось проскочить в порт - подсобником. Видимо, шел с работы, заглянул «на точку», сверху пару пива...
…Он сидел на коленях, зачем-то в робе, уткнувшись лбом в землю. Руки висели безвольно вдоль тела. Я нагнулся, потрогал его шею – еще теплая. Присел рядом, погладил спину. Пока не окоченела, но неживая расслабленная податливость свидетельствовала о неотвратимом. Мертв. Светлый затылок жалким пятном виднелся в темноте. Надо было накрыть Леху, чем-нибудь, как положено, с головой. Но это означало бы – умер. А я не хотел считать брата умершим. И отец тоже. Потому мы стояли рядом три часа, ждали милицию, скорую и труповозку. По желтой улице носились неутомимые байкеры. Взад-вперед. Ненавистный фонарь ухмылялся между деревьев. Отвратительный город стариков, одерживающих победу над молодыми.
Знакомый фельдшер потом рассказал, - мол, Леха и не понял ничего. «Белый китаец». И спиртное. Просто забылся и медленно погрузился на тот свет. Как на дно. Постепенная остановка дыхания…
Через несколько дней я читал сухие словечки, бегущие по необходимой в таких случаях бумажке. Заключение… Передозировка… Наркотики и алкоголь.
Можно подумать, от этого мне полегчало.
Похороны прошли формально. Младший лежал в гробу с довольной усмешкой хитреца: я-то уже знаю, а вы? Мне хотелось быстрее покинуть кладбище. Наверное, поверил, что брата больше не существует. Сорвался единожды: вдруг заметил выбившуюся из-за его уха окровавленную нитку. Небрежно зашили. Взметнулось перед глазами детство – игры, конфеты на двоих, общие дни рождения и остальная милая дребедень. Прошило явственно: это меня вскрыли, а не младшего, вытащили нечто важное и нужное, а потом наспех, грубо залатали сапожной иглой. Наикрупнейшей. Рванулся за катафалк, роняя бойкие слезы, приговаривал белиберду, лупил по воздуху ногами, орал шепотом: «Ты… почему… ты… я…»
С того дня из моего вечного шва торчат кровавые нитки. В разные стороны.
...На улице без четверти апрель. 2007-го. И я продолжаю восхищаться очередным пробуждением мира. Без тебя. Земфира из проезжающей машины напевает с надеждой: «случайно падали звезды»... Скоро раскинутся белые лепестки слив. Мне обязательно нужно научиться жить - за двоих. Учусь. А ты прости. За весну, за гадство жизни, за остановившиеся навсегда 30 твоих лет. Прости меня, брат.
Отредактировано Александр Клименок (2010-12-10 15:47:12)
Неактивен
Саш, больно-то как - до слёз...
Только что своё детство в Лирике выплеснула, а тут Ваши ТАКИЕ откровения.
Как-то даже язык не поворачивается говорить о художественной части. ВСЁ ТАК!
Спасибо.
Исренне,
Раиса
Неактивен
Спасибо за сердце. Но не забывайте - это художественное произведение, далеко не всегда похожее на биографию автора.
Неактивен
САШ, В ТОМ И ЗАКЛЮЧАЕТСЯ ТАЛАНТ ПИСАТЕЛЯ - ВЖИТЬСЯ В ОБРАЗ ЛГ, ПРИМЕРИТЬ ЕГО НА СЕБЯ НАСТОЛЬКО, ЧТОБЫ ЧИТАТЕЛЬ НЕ ПОНЯЛ, ГДЕ ПРАВДА, А ГДЕ ВЫМЫСЕЛ... У ВАС ЭТО ПОЛУЧИЛОСЬ.
Неактивен
Я РАД, КОЛИ ТАК.
Неактивен
Коли так, Александр! А кто-то скажет: "...талантливо, но..." И как им угодить, этим читателям?!
Неактивен
Не врать, Виктор. У Вас же получается - писать и не врать, не сиропствовать.
Неактивен