Форум литературного общества Fabulae

Приглашаем литераторов и сочувствующих!

Вы не зашли.

#1 2006-09-08 13:06:23

Maksim Usachov
Автор сайта
Зарегистрирован: 2006-03-09
Сообщений: 82

Издержки логики

Маленький эксперимент

В последствии все очевидцы cолгут. И ложь их будет удостоена веры. Так уж мы с вами устроены – предпочитаем верить всему «не противоречащему». В конце концов, мы настолько сживаемся с этой ложью, что раскаянье приводит только к свисту и остракизму. Даст бог и все обойдется: если осознаннее вредности правды приходит вовремя – люди любят прощать. Но если человек вздумает мстить за свою какую-либо (мнимую? настоящую?) обиду, ему следует помнить – общество умеет мстить. И пусть действует оно неосознанно, скорее даже реагируя, жалости никакой не будет.

Проявляя крайнюю степень своего неудовольствия, с помощью своего представителя оно запишет слова этого правдолюбца на бумагу. И пусть не льстит это ему. Цель этого действа, как бы красиво не была обставлена церемония, не сохранить, а ославить. По странному стечению обстоятельств, откровения принято излагать в самой что ни есть грязной прессе. Не счесть причин, из-за которых желательно просто избегать встреч с подобной публикой, не говоря уж о доверительных беседах. Правда, на причины принято ссылаться уже после учиненного информационного стриптиза – но тут уж ничего не поделать.

Бокий, Станислав Сергеевич уж очень в последнее время пристрастился к чтению подобной прессы. Отдавая должное людской славе, даже подмоченной, профессор непременно уделит время освещенным занимательным фактам. Он зайдет в свой любимый ресторанчик, кивнет официанту, и, поглядывая в маленькое круглое окошечко на торговый порт, будет пить свой кофе (чашки две). И в какой-то момент взгляд его упадет на стопку газет, сложенных на маленьком столике с чудесными резными ножками. Он приподнимется, обозначив тем самым свое намерение подойти, но официант, за столько лет хорошо изучив профессора, сам подбежит, и, быстро рассортировав издания,  выбрав только самые свежие и любимые, поднесет их к столику. Станислав Сергеевич, с некоторой ленцой, пролистает, не читая, а выдергивая какие-то строчки, складывая для себя некую картину. И в какой-то момент наткнется на описание очевидца позабытого уже всеми события. Чтение его… взволнует. Он даже, ловко уйдя от применения обесцененной лексики, произнесет чуть скривившись: «Однако». В ресторанчике никто и не обратит внимания на эту фразу. Станислав Сергеевич увлечется чтением. Прочитав два раза, закажет себе горячее, выпьет вина и, уходя в некоторой задумчивости, возьмет  заинтересовавшей его номер. Персонал ресторанчика, привыкший с пониманием относиться к слабостям завсегдатаев, даже не заметит пропажи.

Бокий же почувствует копошение эмоций в своей душе, пожелает направиться к морю. Но, не сделав и шага в его сторону, пойдет к совершенно другому адресату. Ведь признавая, в самой глубине своего Я, что действия людей обуславливаются тем разочарованием, постигающим всех, когда становится ясна несбыточность желания стать великим, или хотя бы сколько-нибудь заметным, господин профессор, в тоже время, не желал раболепствовать перед логическими построениями. Как истинный питомиц общества отравленного политической целесообразностью, он стыдливо пытался заменить некоторые неудобные построения стеной убеждений. Вот и откажет себе в столь привычной и приятной прогулке к вечернему морю. Вместо этого он вызовет такси.

Он сядет впереди и все дорогу будет отбивать ритм газетой. Иномарка, раздолбанная усилиями наших дорог, которые за последнее столетие не стали лучше, будет катиться, повизгивая на поворотах, будто щенок на прогулке. Таксист, хмуро наблюдая за нервным пассажиром, будет раздражено хмурится. Видимо ощущая интуитивно чуждость.  Не какую-то мнимую, классовую или расовую, а самое что ни есть паскудное биологическое отторжение. Но профессор ничем себя не выявит. И по приезде, выйдя около грубой железной двери психбольницы, расплатится щедро.

Станислава Сергеевича, обычно путавшегося в собственных страхах, косые взгляды таксиста на этот раз не взволнуют. Он поторопится к старому другу. Исподволь, как бы нехотя, к городу подкрадется ночь, и липкая жара под её напором медленно начнет отступать. Профессор почему-то поежится и позвонит в черный звонок. Откроет какой-то помешанный. Владимира, давно именуемого Володькой, на боевом посту не окажется. Человечек в беретке и порванном тельнике на вопросы окажется способным только мычать. Из окна корпуса выглянет дебелая медсестра и махнет рукой в сторону унылой сторожки посреди двора. Бокий только пожмет плечами. Непохоже на Володьку: прямо в разгар заработка покинуть свой пост.

Владимир Владимирович все жизнь славился правильным построением собственного распорядка дня, из-за чего представлялся образцом пунктуальности. На самом деле он не видел ничего зазорного в опозданиях. Причина точности крылась в исповедуемой им логике, которая требовала считать опоздания отсрочкой намеченного, обкрадывающей следующее мероприятие. А вот уж с мероприятиями Владимир поступал как захочет. Да и его личное расписание могло совсем не совподать с раннее объявленным. Скорее всего, образ создавала в высшей степени злившая профессора привычка прямо во время разговора смотреть на часы и откланиваться, ссылаясь на нечто спешное и важное. Все зависело, конечно, от важности встречи и некоторых других факторов. Когда было необходимо, Владимир приходил вовремя и оставался до тех пор пока в нем нуждались, без благосклонного разрешения удалиться, не позволяя себя лишний раз поинтересоваться текущим временем. Когда же он превратился в вечно бухающего Володьку, он окончательно перестал соотносить свое расписание с другими, подстраивая его только под собственную выгоду. Вот и удивился Станислав Сергеевич, не увидев его отворяющего скрипучие врата и требующего, прям как, пропуск, в отличье от апостола Петра допуская любой разумный эквивалент оного. Профессора, мнившего себя всю жизнь действительно пунктуальным человеком, отвращал от Володьки этот эгоизм, но общая тайна, вынуждающая к определенной близости, заставляла потакать этому. Да и  спившегося Владимира Бокий переносил гораздо легче.

Асфальтовая дорожка, благородно политая из шланга на вечер, приведет к покосившемуся домику, составляющего главную льготу сторожа психушки, по достоинству ценимую всеми вступившими когда-то на эту должность. Правда, Володька, в отличие от предшественников не бывший счастливо излечившимся пациентом охраняемого заведения, не ценил доставшееся сооружение и совсем не следил за состоянием стен, побелки и прочим.

Дверь халупы будет приоткрыта и Станислав Сергеевич, даже не заглядывая в запыленные окна, войдет. Будет пусто. Профессор, пораженный, сделает по инерции еще несколько шагов и остановится. Комнате явно не хватит глумливого и глупого Володькиного приветствия:

– Довлеет дневи злоба его, – произносимого им обычно одновременно с тремяперстным крестом.

И, как представилось Бокию, оправданий.

– Христом клянусь, не представляю. Разумения не хватает, чтобы понять, кто мог решиться на такое, – и, указав на газетенку в руках профессора, продолжит, – Это либо глупость непростительная, либо злой, предательский и истинно мерзкий способ шантажа.
Ничего этого профессор не услышит. Бокий подойдет к столу, застеленной той же газетой, на котором в алюминиевой миске лежала еще горячая кортошка, а полупустая рюмка соседствовала с только початой бутылкой водки. Профессор окончательно запутается. Безусловно, смятение должно будет охватить Володьку после прочтения статьи, чтобы вот так все бросить.

Профессор сядет на замызганный стул и будет грустить. Минут сорок. Он неслучайно первым зайдет именно к Володьке. Они вдвоем стояли у истока обмана. Можно сказать, инициация произошла во время их беседы в том самом любимом Бокием ресторанчике. С тех пор они чувствовали друг к другу почти интимную близость. Будто родители с огорчением и в тоже время не в состоянии пересилить потаенную гордость наблюдают за своим детищем, набирающем зловещую силу. И вопрос:

– И как теперь спишь по ночам? – единственное ради чего все еще посещал профессор опустившегося политика, только из-за возможного ответа в тот самый момент, когда молчать уже смысла не будет. – Как теперь по ночам? Он не сниться? А ОН? Ведь кто мы в сущности, как не дешевые фокусники, потрясшие основы нашей страны, чтобы вытащить из шляпы кролика, который, будучи на воле, обучился пожирать не только своих создателей, но и саму страну?

Но заготовленные вопросы и покаянная речь будет не востребованной, и профессору ничего не останется, как попытаться экстраполировать возможную реакцию собеседника.

– Все грехи, не только этот, замаливаю я в своем отшельничестве, – глумливое.

Или

– Спать – сплю. Сны не сняться. Плевать я хотел на него, – безнадежное.

Или

– А кто ж знал, что такой паскудой окажется? – усталое.

Или

– А я ни о чем не жалею. Довлеет дневи злоба его. Тогда было необходимо поступать так. Сейчас обстоятельства изменились, – хотя может это сам профессор, сидя на грязном стуле, оправдывается пред собственной совестью.

Профессор поднимется, аккуратно прикроет дверь и пойдет пешком, по все еще путающимся в закате и рожденных им тенях улицах. Но закат слишком быстротечен чтобы профессору удалось спрятаться. Пройдет не более получаса и загадочная полутень сменится наглым уличным освещением, изредка перебиваемым светом витрин и вывесок. А господин Бокий будет все также шагать по асфальту, аккуратно повторяя привычный маршрут третьего трамвая, давно отмененного, но все теще памятного благодаря детским иллюзиям и отроческим переживаниями. Только в самом конце, Станислав Сергеевич вдруг спохватиться, что потерял где-то газетенку, первоисточник событий. Подумает о такси, но потом сразу отметет эту версию, живо представив комнатку Володьки. С досадой вздохнув, он сойдет с маршрута и по яркоосвещенному бульвару направится к частной студии еще одного хранителя тайны.

Александров, Феликс Маратович – гроза юных журналисток, да и вообще женского пола, обитал в необустроенном, но в тоже время уютном жилище. Будучи почти всю жизнь одним из ведущих телеоператоров, к старости он вплотную занялся фотографированием, отдавая предпочтения съемкам обнаженной натуры, в чем даже преуспел и прославился среди столь падкой на оголение богемы. Постепенно из  степенной квартиры путем зачастую слабозаметных превращений и перестановок, а не ремонта, вылупилось плохообжитое пристанище фотографий и неуравновешенных красавиц, получившее гордое наименование студии. Профессор будет долго мяться у лестницы, прежде чем подняться на семь лестничных пролетов и постучать молоточком в дверь, украшенную вертикальной, в человеческий рост, вывеской, на которой с допотопной наглостью и таким же шрифтом было выведено «ФотографЪ»

Александрова Бокий тоже не любил. Глядя на хилую (докторскую!) бородку, которой тот пытался скрыть неудавшуюся мордашку интеллигента, профессор зачастую с трудом сдерживал себя, чтобы не плюнуть или нахамить. К сожалению, в прямых логики профессора никак не укладывался вектор удачи, который тянул Александрова вверх, не замечая каких-то глупых препятствий. Даже несколько не удивившись, когда входная дверь, поддастся ударам молоточка, без скрипа пустит в квартиру. Но не услышит он александровское:

– Припозднился, батенька. Революционная ситуация уже залпом бьет в окна. Припозднился, – хорошо поставленным басом.

И лишиться редкого удовольствия бухнуть ему прямо с порога:

– Володька пропал. 

Толька слабая дрожь света из-за раскачивающего люстру в каком-то танце сквозняка встретит его. А в коридоре встретит его в толстой раме огромная фотография женщины, любимой, но потерянной, погибшей или в результате несчастного стечения обстоятельств или вполне осознанного выбора столь беспомощного выхода из обыденного любовного треугольника. Убежала в любом случаи из его, Станислава Сергеевича, жизни. У него почти не осталось дома её фотографий – забрали дети, а Александров хранил, выставлял, и даже возил за границу. И самое противное – никогда её не любил, называя композиции похабно «Женушка преподавателя». Профессору захочется задержаться у фотографии, но он вдруг испугается, что выйдет ему навстречу хозяин и, хмыкнув, бросит:

– Любуемся? Снимал в апреле, на телевидение. Все хорошо. Но эта уродливая шаль, в дырочках, из которых соски смотрятся буями в море, уродует. Я ей говорил – оставь её, выбрось, подари кому-то. А она только больше кутается. Но шляпка все искупает. И шаль. И соски.

Поэтому пробежит Бокий коридор, не останавливаясь, и, отодвинув занавеси, чуть ли не нырнет «в залу». Там, полулежа на диване, отбивая такт, шлепая пяткой по журнальному столику и что-то мыча, отдыхала очередная обкуренная натурщица. На вопрос об Александрове та молча махнет рукой куда-то в даль, но профессор отчего-то решит, что тот в лаборатории. Но в ней никого не обнаружит. Вернется к натурщице, но та только пожмет плечами и со словами «да где-то здесь» углубится в себя. Как сумасшедший, Станислав Сергеевич обежит все комнаты, заглянет в ванную, на балкон, с удивлением обнаружит чулан. Там ему придет нелепая в общем-то мысль, что Александров прячется в шкафу, и он перероет их все. В изнеможении опуститься на пол. Потом вернется к натурщице, но та будет спать, сладко посапывая. Должен будет профессор найти у себя смелость и поднять её, но вместо этого – развернется и уйдет. Только остановиться у фото жены, и прощая ей на этот раз все, поцелует холодную бумагу. Дверь он закрывать не станет и спускаться тоже, прямо там на лестничной площадки сядет на ступени и представит Александрова, в черной рубашке с привычно завернутыми рукавами, сидящего на кухне и доказывающему ему:

– Ты зря, профессор, комплексуешь, – отчетливо увидит Бокий, как презрительно кривиться фотограф, – жизнь подчиняется определенным законам. И наш поступок (с большой буквы!) позволил нашей стране вырваться из ограничений предписываемых этими законами. А что ж такого если Он… Если Он не совсем сумел воплотить доверенную ему мечту? Никому бы не удалось, так стоит ли рыдать. А мы совершили подвиг. Я уверен, пройдет время, и мы сможем в признать и сам факт обмана, и побудившие нас причины.

– И что скажет Он? – спрашивает его профессор.

– Не вечен же наш дорогой президент? Я старше тебя и то надеюсь пережить.

– Будут наследники.

Александров закурит сигару.

– Наследники такой глыбы будут втаптывать в грязь любое воспоминание о Нем. Так что правда наоборот будет своевременной. И наши игры в конспирацию станут такими же ненужными, как и Его парадные портреты.

Не будет профессор долго задерживаться, выйдет в прохладную ночь и уж там осознает, что не просто страх в нем. Или вернее, не совсем страх. Непонимание. Сколько раз в их кругу поднимался вопрос о разглашении. И по разным причинам все приходили к единодушному решению – молчать. Докладывая своему куратору об этих встречах, профессор зачастую с каким-то злорадством представлял, как обманет его, если вдруг на встречи решат по-другому. Конечно, не приходилось надеется на такую решимость носителей тайны, да и случись такое Бокий стал бы усердно отговаривать, прекрасно понимая, что он не единственный информатор. Другие доложат. А если вдруг кто-то решиться быть правдивым, не будет он выносить свое решение на общий суд. Володька испугается ответственности, Александров - настоящий придворный и не рискнет достигнутым благополучием. Оставались только сам профессор, да самая молодая из них, Алиска. Бокию было стыдно своего обмана, да и жалко было терять остальные атрибуты «молчаливого», столь приятные в преклонном возрасте. Оставалась Алиса, но у неё дети, которые, как якоря, сдерживали решимость в рамках благоразумия.

Алиса жила в прекрасном доме у самых склонов. Профессор уж и не помнил, как у неё оказался в собственности столь лакомый кусочек недвижимости. Одно было известно – произошло это задолго до обмана, поэтому никак не могло быть вознаграждением за него. Она вообще с предубеждением относилась к таким подаркам. Нет, конечно, обойдена она не была. Но и мимо многого она проходила, даже не обратив внимание. Благодаря чему она и получила возможность поучать других. Вот так Алиса взвалила на себя роль совести. Профессор путался в своих чувствах к ней. С одной стороны когда-то ему хотелось её, физически. Более того, когда-то он её обладал. Оттого он не мог переступить какую-то черту собственной привязанности к ней, плавно балансируя между нежностью и скукой. Как-то бессмысленно иметь две совести. Даже если их голоса сливаются и ноют в унисон.

Это дезориентировало Бокия. От этого он страдал. Мучения не были сильны, скорее это был дискомфорт, будто под матрасом оказалась та самая пресловутая горошина. Поэтому он пытался убедить всех, что в их дружеских (именно так!) отношениях все безоблачно. И не стал бы он в как с Александровым все вываливать события прямо с порога. Они выпили бы чая, откушали чего-нибудь легенького, ночного, и тихо проговорили о чем-то малозначительном. Пусть недолго. Пусть с самого начало было бы понятно, что не за этим он появился после полуночи. И только потом рассказал бы все. Можно надеется, что, выслушав его, Алиса в своей обычной многословности не стала бы рубить с плеча, а:

– В конце концов, это все страх. Совсем не обязательно предполагать худшее. В жизни множество ситуаций, которые стягивают случайности в необычайные на первый взгляд совпадения. Малозначительные движения камушков могут породить лавины.

Хотелось верить именно в это, а не:

– Ну что же рано или поздно подобное должно случиться. И не в воздаянии по заслугам нашим дело. Совсем нет. Дело в том, что каждый обман всегда рвется, как бы искусно он не был сплетен. Такова их сущность. А наш обман, с таким большим количеством участников, был обречен на это. Даже странно, что продержался он так долго.

Но и это можно выдержать, только бы не слышать:

– Что же? До сих пор не надоело лизать этому ничтожеству жопу? Нашелся кто-то смелый, а вы и попрятались в норы. Даже на храбрость чужую боязно смотреть?

В любом случаи, беседа не завершилась бы этим, а начала бы свое автономное и не зависимое от них путешествие. И будут дрожать голоса, а кухня, наполненная хриплым шепотом, не вместит всех эмоции и они выйдут во двор, а потом на склоны, и там уже не боясь разбудить детей, они вдоволь выкричат из себя все страхи и всю ярость. А потом займутся сексом, там же на склоне, тиская свои уже не молодые и не красивые тела, с жаром, больше подходящим студентам, а не достигшим их положения людям.

Думать о том, что и Алисы может не оказаться дома, профессор не захочет. Хотя нет, такая мысль у него мелькнет, но он отгонит её подальше – «глупость». Он посмотрит на часы, и уж было решит вызвать такси, как услышит грохот трамвая и подумает о том, что уже сто лет не ездил на трамвае. И проснуться в нем воспоминания да с гигантской скоростью пронесется детство, смешная юность, проведенная в безумной попытке вырваться к вершинам, и вся оставшаяся жизнь,  которая была не более чем осадком того  неповторимого взлета молодости.

Бокий подбежит к остановке, с облегчением увидит номер трамвая. Как нельзя лучше: почти к дому Алисы, и заскочит в него. В самую последнюю минуту за ним влетит какой-то человек. Профессор смутно осознает, что откуда-то знает этого человека. Двери закроются и…
Впоследствии все очевидцы будут лгать. Вагоновожатый, что, правда не удивительно, совсем не обращал внимания на пассажиров, как на вошедших, так и на вышедших. Кондуктор профессора запомнил. Но, в связи со спецификой профессии, интерес к пассажиру у него пропадал сразу после оплаты проезда. Пожилая учительница, мать троих детей и бабушка семи внуков, сморенная тяжелыми контрольными и другой текучкой, заснула и даже чуть не пропустила свою остановку. Её ученик, который оказался так поздно в трамвае по глупости, приложил все усилия, чтобы не попасться ей на глаза и на других людей обращал совсем мало внимания. С молодой парочки, которая могла целоваться все жизнь (по крайней мере, так им казалось тогда) спроса вообще никакого не было. Даже самый перспективный свидетель, таксист одной из частных фирм, человек серьезный, был пьян, так что момент, когда господин Бокий покинул трамвай, пропустил, хотя этого пассажира помнил хорошо.

И, как не будут биться компетентные и соответствующие ситуации органы, Станислав Сергеевич Бокий, профессор, видный юрист, известный правозащитник, бывший депутат, примерный отец, вдовец,  исчезнет навсегда. А нам с вами останется только гадать отчего профессор, предпочитающий всегда логичные построения, ни разу не представил как грузный, старый и уже давно смертельно больной человек в огромном прямоугольном кабинете обставленным мебелью «под старину», немного помпезной, но все-таки уютной, до самой поздней ночи уныло перекладывает документы, ожидая появления человека занимающего какую-то незначительную должность, и, наконец, дождавшись, спросит его:

– Все?

– Да, – ответит, скажем, «референт».

– Кто признался? – спросит

Референт назовет. Человек кивнет, будто и впрямь ожидал такого ответа, и начнет  собираться. И совершено не важно, что ответит «референт». Назовет ли конкретное имя, или очертит группу соучастников, либо будет вынужден признаться, что произошло забавное совпадение, соединившее выдумку газетчика с конкретными жизнями, или… Или ответит что-то еще, совершенно не важное в данной ситуации, ибо ответ никак не сможет повлияет ни на судьбу профессора, ни на медленно оседающую под напором солнца ночь.

Неактивен

 

#2 2006-09-10 15:58:07

Эмилия Галаган
Бывший редактор
Откуда: Гомель
Зарегистрирован: 2006-04-30
Сообщений: 855

Re: Издержки логики

Ох...Максим, скажу честно, немного устала. Мне кажется, вы слишком уж усложнили стиль своего произведения. Сложные, громоздкие предложения (почти как у Льва Толстого), грозди причастных и деепричастных оборотов, постоянные скачки из прошедщего в настоящее время. Читается рассказ "со скрипом" - огромное количество подробностей, в которых увязаешь с самого начала. Туманные рассуждения об обществе и обмане...
И финал - ничего практически не объясняет, оставляет в непонятке: что же на самом деле произошло? Догадки есть, но они довольно мутные: когда-то группа людей, среди которых был Бокий, Володька, Александров и Алиса привели к власти некоего темного типа, через большой промежуток времени их разоблачил какой-то журналист, а затем правитель приказал незаметно "убрать" тех, кто ему когда-то помог подняться. Так?
Ну и...Не вызывает никаких эмоций эта история (уж больно стиль тяжек). Не знаю, в чем суть Вашего эксперимента, но он, имхо, неудачен. У других читателей мнение, возможно, будет другое. Замечу еще, что в этом тексте просто удивительное по сравнению с другими вашими произведениями, количество ошибок.


Эмилия Галаган

Снег. Смех. Свет.

Неактивен

 

#3 2006-09-11 10:37:19

Maksim Usachov
Автор сайта
Зарегистрирован: 2006-03-09
Сообщений: 82

Re: Издержки логики

Спасибо! Вы не первый человек, который говорит мне это. Это уже не имхо - это статистика! )

Неактивен

 

#4 2006-09-11 13:38:28

ЖукоВ
Участник
Зарегистрирован: 2006-08-15
Сообщений: 827

Re: Издержки логики

Кроме равнодушного повествования ничего не нашел. Тема какого-то случившегося  общественного обмана медленно сползла между строк и ушла в канализацию. Вспомнился Достоевский и его ужасная тягомотина.


Не откажите мне в любезности
Со мной пройти слегка туда-сюда )) 
Н.Рыбников

Неактивен

 

#5 2006-09-11 13:42:41

Maksim Usachov
Автор сайта
Зарегистрирован: 2006-03-09
Сообщений: 82

Re: Издержки логики

О! ЖукоВ злобствует!  smile1
"Достоевкий и его ужасная тягомотина" - плакалЪ.balloons
Ваш комментарий меня порадовал. Значит рассказ все-таки не безнадежный.

Отредактировано Maksim Usachov (2006-09-11 13:45:18)

Неактивен

 

Board footer

Powered by PunBB
© Copyright 2002–2005 Rickard Andersson