Форум литературного общества Fabulae

Давным-давно я решил, что на 60-летие издам сборник своих стишков.
Но по нынешним временам у этой затеи на пути слишком слишком много "но". Поэтому решил выложить - если не всё, то основное - из задуманной книжки.

Старый савояр

Меж домом и мною немало стран,
дорога окольная неблизка,
порвался гайтан, и дыряв карман,
и нет у меня сурка.

Загривок свело от морщин на лбу,
но сгрызть не сумела меня тоска;
с судьбою борьбу я видал в гробу,
да нет у меня сурка.

Царице эльфов — долина роз,
Офелии — замуж за дурака;
живу не всерьез, но жаль до слез,
что нет у меня сурка.

Никто на бродягу не точит нож,
найдется с кем выпить нашармака,
есть ломаный грош, и скрипочка тож,
но нет у меня сурка.



Из цикла «Постлитераторские мостки»



Катрены Франсуа Вийону

Под серым ливнем бреду по лужам,
месить дорогу — удел бродяг.
Спою балладу за скромный ужин,
ночлег в тепле или просто так.

В почете скареда и святоша,
тугой кошель и тугой кулак,
а я гуляю без всякой ноши,
бездумно, весело, просто так.

Поэту вечно грозит расправа
за рваный плащ, за неверный шаг,
за взгляд налево, за смех направо,
за то, и это, и просто так.

Мудак за славой бежит вдогонку,
бедняк колотится за медяк, —
я в колкий стог завалю девчонку
за пару шуток и просто так.

Одним просторы зеленых пашен,
другим дорога с утра в кабак,
а мы на виселице попляшем
за буйный нрав или просто так.

Конкистадор
(Памяти Н. С. Гумилева)

Отказаться от веры предков во имя новой
в то, что знаешь путь к неведомому пределу,
и твердить королям свое упрямое слово,
чтоб однажды оно смогло претвориться в дело,
то угодничать, то чудовищно врать в запале,
обещая взамен все сокровища во Вселенной,
и набрав в команду отбросы портовой швали,
усмирять их лестью и матом попеременно,
будоражить им кровь бурлящей в тебе отравой,
а потом, достигнув синевшей вдали полоски,
обнаружить, что древние все-таки были правы
и земля, действительно, оказалась плоской,
и, похлопав по панцирю сонную черепаху,
на которой стоят слоны, что держат планету,
улыбнуться без всякой горечи или страха
и спустить курок допотопного пистолета.

Русской водке
(Памяти А. А. Галича)

Если выстрелы мимо цели,
только в рюмке лежат ответы.
Не случайно ее воспели
все любимые мной поэты.
Говорившие только с Богом,
титулованные не слишком,
но владевшие русским слогом
и за водкой, и за винишком.

В дни духовного суицида
ты служила опорной сваей
для Бориса и для Давида,
Александра и Николая.
Признаю заслуги чифира
и коньяк не хулю нисколько,
но жива российская лира
только градусом монопольки.

Можно спорить с собачьим лаем
и назло попадать не в ногу, —
но когда тебя распинают
ежедневно и понемногу?
Растлевают, как суку, братцы,
то стукачеством, то копейкой —
остается только нажраться
и послать их узкоколейкой.

«Ах, окончились годы злые!»
Но закон остается в силе:
невозможно выжить в России
на абсенте или текиле.
Нам не раз еще слать поливом
трехэтажным, как в рукопашной…
Молодые выбрали пиво.
Потому за отчизну страшно.

*      *      *

...и когда вам захочется написать красиво,
оттого, что за окнами снова темно и серо,
убедитесь, что вы не Федерико Гарсиа,
и никак не сложится романсеро.

Нужен шум волны, и пинии шелест колкий,
и лимонный запах, и тени без очертаний.
А вокруг тайга, в которой, конечно, волки,
даже если вы из Ялты, а не Рязани.

Не идти по лунной тропе, не плевать конвою
на следы сапог его косточками от сливы.
Вы припомните это, а также и все другое,
если вдруг потянуло писать красиво.

Веничке Ерофееву

Как жилось тебе в мире, лениво жующем силос?
Как живется теперь? Малиново? Серо? Буро?
Здесь тебя вспоминают лишь те, кому доводилось
заскорузлою солью осаживать политуру.

Ты стоишь на Курском с потрепанным чемоданчиком,
ты лежишь зачитанный, как «Записки у изголовья»,
а отлиться в бронзе весьма и весьма заманчиво,
но отлить на природе — полезнее для здоровья.

И ненужным апокрифом стало твое евангелие
посреди мавзолеев, парламентов и бастилий.
Жаль, что мне по ночам перестали являться ангелы,
да и демоны тоже куда-то запропастились.

*      *      *

Ниоткуда, с любовью к дворам городским
он приходит пейзажи собою украсить.
Не по-божьи, конечно, но так по-людски
подменять ипостаси.

В этом городе нет героических стел,
легендарных дворцов, белоснежных палаццо.
Здесь жильцам от рожденья назначен удел
беленой объедаться.

И миазмы источенных временем труб
ощущает он туго натянутой кожей,
не пеняя прохожим за скованность губ
и за их непохожесть.

Вот, одну от другой прикурив на ветру,
растворяется в мутной игре светотени.
Он еще возвратится сюда поутру,
через пару рождений.

Памяти Николая Глазкова

Чтоб никто меня не мог слопать,
чтоб не выцелил стрелок меткий,
жил, ко всем поворотясь жопой,
как веселый гамадрил в клетке.

Оду, что ли, написать «Вольность»,
или чем пощекотать нервы —
я к Харону закачу в гости,
ну-ка, косточку держи, Кербер!

И умоюсь из реки Леты,
и посмертно мне дадут орден,
ибо был я на земле этой
ликом черен, головой скорбен.

*      *      *
В. С. В.

Отгремела триумфальная медь,
между столиков сочился елей,
и мучительно мне было смотреть,
как они справляют твой юбилей.

Там привычно веселился народ,
не терзаясь заскорузлой виной,
рассказали про тебя анекдот,
пели песни с хрипотцой показной.

И никто не зарыдает навзрыд,
и рубаху на груди не рванет,
равнодушное Отечество спит,
игнорируя твой смертный полет.

Эх, Владимир, обойду за версту,
чтобы после хоть о том не скорбеть,
осуждающих твою наркоту
и твердящих о себе, о себе.

Впрочем, это ты давно предсказал
на пороге у последних ворот,
отправляясь на полночный вокзал,
где тебя никто не ждал и не ждет.

Геннадию Шпаликову

Был недолог путь из кадетов в киногерои,
да и разве могло оно случиться иначе?
Минул малый срок, и гулким визгливым воем
покатилось: «Спился ваш звездный мальчик».

Ты бродил по Москве, не сломанный, но усталый,
ты читал уже не книги — газеты на стенах;
и таких, как ты, которых у нас немало,
ожидает петля, коль нечем надрезать вены.

Вся беда, что не этот берег — а тот, далекий,
где переступают ваши с Тарковским кони,
что ларек ничем не лечит нас, одиноких.
что случилась жизнь и прошла, а за что — не понял.

Старшим друзьям

То племя вымерло давно:
художники, поэты,
что шли уверенно на дно
из университета;

и уклонялся от оков,
и водку пил из кружек
варяжский клан истопников,
насельников психушек.

В стране погостов и могил,
столбов и перекладин,
им только смех защитой был —
бессмыслен, беспощаден.

Те, у кого дрожит очко,
не попадал в когорту,
что посылала далеко
и ангела, и черта;

у власти вызывала резь
и смешивала карты,
являя миру смесь и взвесь
маразма и соц-арта.

Не хнычь, попав на Брайтон-Бич,
воруй или работай,
но пил по-черному москвич,
чтоб захлебнуться рвотой;

и славы не дано взамен
оставшимся в накладе.
Requiescatis же — блажен
почивший правды ради.

Борису Поплавскому

Умерли матросы в белом морге,
Пар уснул в коробочке стальной,
И столкнулся пароходик в море
С ледяною синею стеной.
(Б. П.)

Ни гантелей, ни грошовых оргий.
Ты лежал на белом покрывале.
Ангелы, столпившиеся в морге,
перьями растерянно шуршали.

А снаружи осень-самозванка
шла к воротам кладбища с повинной,
на четыре ежедневных франка
прихватив щепотку кокаина.

Клены в парке кашляли и зябли,
на убой ползли автомобили,
и над всем Парижем дирижабли
гальку неба серого дробили.

В воздухе Латинского квартала
пряно пахло славою скандальной.
Смерть, подняв забрало, перестала
притворяться музыкой и тайной.

Иннокентию Анненскому

Смотрю, обрастая мхом,
на звезды со дна колодца;
стал камень сухим песком,
что в камень опять сольется.

Романсы поет пузан,
чахоточный нижет вату,
но некто, на праздник зван,
по-мастерски суковато

в стихи обращает слог
веленьем Рембо и Феба;
запасся звездою впрок,
с которой не надо хлеба.

Судьба тебе, книголюб,
не знать, как в бесхлебьи лаком
безвкусный крапивный суп,
не встать на безрыбьи раком.

Камена, что нас хранит,
нам в сущности нужно мало:
на царскосельский гранит
упасть, подходя к вокзалу.

Отредактировано Юрий Лукач (2015-10-10 17:10:45)