Форум литературного общества Fabulae

LI

Ответило ее исповеданью
Сочувствие во взгляде моряка;
Он размышлял о горе и страданьи,
О том, как доля нищих нелегка.
Но постепенно лечится тоска,
Усилиями Времени благого
Надежда разгоняет облака –
Об этом утешительное слово
Промолвил он в пути со спутницею вдовой.

    LII

Над торфяными кучами курясь,
Дымки текли, и их переплетенье
В единую серебряную вязь
Отрадой было для души и зренья,
И спутники застыли на мгновенье...
Но тут же услыхали чей-то крик,
И женский плач, и громкие хуленья.
Они туда – по полю напрямик;
Пред ними человек рассерженный возник,

    LIII

И женщина, склонившаяся долу,
А на земле ребенок, сбитый с ног:
Проделкою невинной и веселой
В отце бедняга ярый гнев разжег,
И тот его избил. Еще чуток,
Забил бы насмерть с равнодушьем ката.
Взор моряка стал холоден и строг,
Грозя мужлану скорою расплатой.
Застыла рядом с ним, дрожа, вдова солдата.
   
     LIV

Моряк, возвысив голос, приказал
Расправу прекратить во имя Бога.
В ответ ему озлобленный нахал:
«Эй, гольтепа, катись своей дорогой,
Покуда цел ты, а меня не трогай!
Ишь, висельник! Я здешних здоровил,
Гляди, в два счета кликну на подмогу!»
Моряк крепился из последних сил,
Насупив брови, все ругательства сносил.

     LV

Он медленно склонился над травою,
Где бедный мальчик, скорчившись, ничком
Лежал с расшибленною головою.
Моряк над окровавленным виском
Вздохнул и замер – вспомнил он о том,
Кому нанес губительные раны,
И тут же к горлу подкатился ком.
Безмолвно он смотрел на мальчугана,
И слезы на глазах, как пелена тумана.

    LVI

Он прошептал: «Вот это, паренек,
Тебе отцовское благословенье!
Но все-таки страданье – видит Бог! –
Благая часть противу преступленья.»
Сердечности увидев изъявленье,
Был грубый пахарь устыжен до слез,
Он обнял сына и вздохнул в смущеньи.
И голосом негромким произнес
Свидетелям сего такую речь матрос.

    LVII

«Мир полон зла. Пронизывает холод
И тех, кто в шубы теплые одет.
В нем каждый острым тернием исколот,
Природа шлет вдогонку стаи бед,
И нам враждой отягощать не след
Все тяготы назначенного срока,
Не лучше ли добра увидеть свет?»
И этой речью, полною упрека,
Облегчил душу он, ослабил узы рока.

    LVIII

Тут дальше наши странники пошли
Долиною, где пажить зеленится,
И влажный пар струится от земли
Под звуки лопотания криницы;
За рощей красной крыши черепица;
Квадраты обихоженных левад;
И громко пели радостные птицы
Под аккомпанемент мычащих стад,
Что в ласковой тени на пастбище лежат.

    LIX

Они шагают, лес густой минуя,
Где высятся могучие дубы,
С надеждою на кашу просяную,
На отдых после длительной ходьбы.
И вот уж виден из-за городьбы
Уютный двор харчевни придорожной;
Им свежий хлеб, овсянку и бобы
Несут на стол. И наконец-то можно
Поесть и отдохнуть в светелке бестревожной.

     LX

Окончен завтрак. И пришла пора
Расстаться этой паре. С неохотой
Она простилась, вышла со двора,
Помедлила чуток у поворота;
А он сидел, рассказывая что-то
Детишкам, опираясь на батог.
Вот странница доходит до болота,
Ведет ее дорога в узкий лог,
Где сонно меж камней струится ручеек.

    LXI

Там увидала странница повозку
У зарослей густого камыша,
И женщину – лицо бледнее воска –
Лежавшую на ней, едва дыша.
Черпнул воды возница, из ковша
Легонько омочил уста болящей,
В которой еле теплилась душа.
Окованная хворостью мертвящей,
Бедняжка не могла поднять руки дрожащей.

    LXII
   
Недвижная солдатская вдова
Смотрела на несчастную смятенно
И выкрикнула горькие слова:
«За что же на пороге в царство тлена
Дарует нищим жизнь охапку сена,
Тележный скрежет, ливня водопад?
Мне душу разрывает эта сцена!»
И вот уже на крик ее спешат
Те, кто простились с ней лишь пять минут назад.

    LXIII

Поражены картиною унылой,
Они застыли. Через малый срок
Страдалица глаза свои открыла,
И взгляд ее собравшихся обжег.
Трактирщица сказала: «Славен Бог,
Что я хозяйка собственного дома.
Не должно испускать последний вздох
В телеге, лежа на клочке соломы,
Не видеть милых лиц, не встретить взор знакомый!»

    LXIV

Они берут больную, и несут,
И у камина ей готовят ложе,
Поят питьем горячим, руки трут,
Дабы опять струилась кровь под кожей.
Болящая, избавившись от дрожи,
Всех оглядела. Молвила она:
«Мою молитву Ты услышишь, Боже –
Пусть будет доброта награждена,
Когда отправлюсь я в мир векового сна.

    LXV

Клянусь, что вопреки уделу злому
Вела борьбу я долгие года;
В конце концов к родительскому дому
Направиться велела мне нужда.
Тут приключилась новая беда:
На полдороге я слегла от хвори,
Повозка довезла меня сюда.
Прогоните – поеду прочь, не споря
И ни ропща ничуть, ведь я угасну вскоре.

    LXVI

Как я жила, известно Небесам,
Но ухожу смиренно я и кротко,
С единственною просьбой: если вам
Навстречу попадется мой сиротка,
Скажите – унесла ее чахотка.
Жила я там, где Портлендский маяк;
Был беден дом за низкой изгородкой,
А мой супруг военный был моряк,
В ярмо на много лет закон его запряг.

    LXVII

Жена, познала я, что знают вдовы,
Двух малышей растила, как могла;
Шептала я молитвенное слово
За хлеб насущный посреди стола,
Но над семьей моей сгустилась мгла:
Неподалеку найден был убитый,
И нас из дому прогнала хула,
Преследовала мнительность сердито.
С детьми рассталась я, без крова, без защиты.

   LXVIII

Вдогон твердили злые языки,
Что муж злодейской смерти стал виною,
Что пал несчастный от его руки,
Пронзенный сзади саблею стальною.
Неправда! Муж так нежен был со мною,
Душой всецело преданный добру,
Берег меня от холода и зноя,
Обиды не чинил и комару.
Не веря клевете, спокойно я умру.»

    LXIX

Знакомо было сказанное ею
Измученному сердцу моряка;
Вот губы, постепенно холодея,
Благословили мужа... И тоска
Его пронзила лезвием клинка,
И, более скрываться не желая,
Воскликнул он: «О, сколь твоя рука
Безжалостна, людей погибель злая!
Прости меня, жена! Прости! Я умоляю!»

    LXX

Каким же потрясеньем для жены
Явилась эта горькая тирада!
Как будто ангел с горней вышины
Спустился к ней, неся душе усладу.
Жена лежит, уже во власти хлада,
А он рыдает у ее колен.
Ему зарница гаснущего взгляда
Сказала: «Будь вовек благословен.
Ты рядом! Ничего не нужно мне взамен.»

    LXXI

Она ушла в мир вечного покоя,
Моряк остался с нею до конца,
Закрыл глаза дрожащею рукою,
Вгляделся в облик милого лица.
Всю ночь от боли корчило вдовца,
И было сердце пламенем палимо,
Сжимало веки тяжестью свинца.
Стонал он, вспоминая о любимой:
«Прошу я, смерть, приди! Мне жить невыносимо!»

    LXXII

Наутро встав, хозяевам сказал:
«Молю Творца за ваш приют и пищу»;
Понес жену туда, где укрывал
Густой кустарник скромное кладбище.
Там вырыл ей последнее жилище,
И тело опустил в могильный ров.
Не медля ни минуты, путник нищий
Ушел, благодаря радушный кров,
Сомнения свои и страхи поборов.

   LXXIII

Едва оплакав прах жены безгрешной,
От пажитей, где кормятся стада,
Он к городу направился поспешно,
Ведомый чувством горя и стыда,
Предстал властям, и речь была тверда:
«Пред вами совершивший преступленье.
Я жажду запоздалого суда,
Невыносимы совести мученья,
О Господи, пошли душе моей спасенье!»

    LXXIV

Убийца был судьбою пощажен.
(Прости, читатель, мне кошмары эти.)
Зевакам в назиданье не был он
Велением судейским на рассвете
Повешен напоказ в железной клети – [10]
В безлюдии свершился приговор.
Когда заката огненные плети
Полощут землю, никакой фланер
На труп не поглядит и не опустит взор.

     1793-94

[10] См. прим. 4.

Оригинал:
http://www.bartleby.com/145/ww118.html

Отредактировано Юрий Лукач (2014-07-08 11:50:11)