Форум литературного общества Fabulae

Свергаясь вниз, вдоль рек, что равнодушны были,
Я вмиг осиротел. Дурную матросню
Галдящею толпой индейцы изловили,
Пронзили стрелами и предали огню.

Фламандское зерно и хлопок из колоний
Мой трюм набили всклянь, но я остыл и скис.
Дослушав вопли жертв и клёкот их агоний,
Безудержно, легко я покатился вниз.

Той лютою зимой я был глупей и глуше
Младенца-сосунка – и видеть мог едва,
Как, корчась и вопя, из лона суки-суши
Исторглись вздыбленные полуострова.

Шторм растолкал меня. Во впалый промежуток
Лютующих валов, в крутильню толкотни
Нырнул – и пробкою носился десять суток,
В зрачки закольцевав маячные огни.

Как детским ротикам сок яблок мил и сладок –
В нутро моё вода зелёная зашла,
Смела блевотину, смахнула вин осадок,
Снесла перо руля и якорь сорвала.

Лазурь, поэма вод! Я кувыркался в блеске
Медузных звёзд – и знал: вовек не потону.
Обок – утопленник, смежая занавески
Забитых солью век, фланировал ко дну.

Пьяней, чем чистый спирт, звучней, чем лир бряцанье,
То ровно, то вразнос звучать обречена,
Там в синих вспышках дня, в унылом их мерцанье
Прогоркнувшей любви закисла рыжина.

Я всё познал: огонь небес, водовороты
Глубин, вертлявый ход смерча, вечерний свет,
Блистающий восход и птичьих стай пролёты,
И то, что морякам мерещится, как бред.

Я видел падший лик лилового светила
Над полной ужасов мистической водой,
И вереницу волн, что медленно катила,
Как в драме греческой – прощальной чередой.

Ночную зелень пил, и снеговые токи,
И липкий поцелуй морских соленых уст,
И в беге круговом живительные соки,
Чей жёлто-синий стон был фосфорично густ.

По месяцам глядел: прибой – скотина в гневе –
Отбитый скалами, сугубил свой налёт.
Стопами светлыми самой Пречистой Деве
Вовек не уласкать тех бесноватых вод.

Я носом тыкался в дремучие Флориды,
Где у цветов глаза, где тело дикаря
Пантерою пестрит, где радуги-апсиды –
Как вожжи колесниц, взнуздавшие моря,

Я чуял смрадный ил на отмелях-засадах,
Где сгнил Левиафан от знойной духоты,
И слышал грохот волн в стоячих водопадах,
Когда внезапный штиль ломает им хребты.

Я зрил, как жемчуг льдов кровавит чрева тучам,
Как к серебру небес пристал лагунный зуд,
Как липка похоть змей по свилеватым сучьям
Под ласками клопов, что страстно их грызут.

Эх, вот бы малышам увидеть славных рыбок –
Златистых, огненных, поющих поутру!
Я ароматы пил, и взвинчен был, и зыбок,
Срывался с якоря и бился на ветру.

Измаявшись бродить меж полюсом и зоной,
Где тени плавятся, я грезил наяву
Присосками цветов; коленопреклонённый,
Лицом – как женщина – в них падал, как в траву.

И снова, с палубой, желтевшей по колена
Помётом вздорных птах, я плыл сквозь грай и гиль,
И вновь утопленник, как рулевой на смену,
Сонливо стукался о мой подгнивший киль.

Ганзейской жадности и броненосной хватке
Не давшись, смертно пьян, я канул на лету.
Расхристанный скелет, распавшись в беспорядке,
Я бурей просквозил в простор и пустоту;

Я волен был, как дым, но мне давно обрыдло
Дырявить склоны туч, которых круче нет,
Откуда валятся то сопли, то повидло,
То солнца лишаи - всё то, что жрёт поэт;

Безумная доска, безлунно-беспробуден,
Табун морских коньков я сёк наперерез;
Вдогон шаман-июль лупил наотмашь в бубен
Звенящей синевой обтянутых небес;

Я, за полсотни миль сбежав от лап потопа,
Где Бегемота плоть Мальстрём пережевал –
Твой вечный страж, к тебе влеком я, о Европа,
К твоим лазурным снам, гранитным кружевам.

Архипелаги звёзд видал; в немом обличье
Ловил я бред небес, разъятых догола;
В каком изгнанье спишь ты, выводок величья,
Грядущий Властелин, злачёные крыла?

Но слёзы высохли. Заря, ты обманула!
Как солнце мерзостно, как солона луна…
Я до краёв налит. С морей меня раздуло.
Пусть разопрёт борта! Скорей коснуться дна!

Милей мне чёрный лёд, и стынь проточной лужи,
И грустный мальчуган, что на краю прилёг,
Кораблик свой пустил – а тот летит не хуже,
Чем майским вечером беспечный мотылёк.

О волны, я устал – как стоны ваши жарки;
Все прочь, уйдите с глаз – купец и китолов!
Меня вгоняют в дрожь и каторжные барки,
И спесь надутая торговых вымпелов.

Le Bateau Ivre

Comme je descendais des Fleuves impassibles,
Je ne me sentis plus guidé par les haleurs:
Des Peaux-Rouges criards les avaient pris pour cibles,
Les ayant cloués nus aux poteaux de couleurs.

J'étais insoucieux de tous les équipages,
Porteur de blés flamands ou de cotons anglais,
Quand avec mes haleurs ont fini ces tapages,
Les Fleuves m'ont laissé descendre où je voulais.

Dans les clapotements furieux des marées
Moi l'autre hiver plus sourd que les cerveaux d'enfants,
Je courus! Et les Péninsules démarrées
N'ont pas subi tohu-bohus plus triomphants.

La tempête a béni mes éveils maritimes.
Plus léger qu'un bouchon j'ai dansé sur les flots
Qu'on appelle rouleurs éternels de victimes,
Dix nuits, sans regretter l'œil niais des falots!

Plus douce qu'aux enfants la chair des pommes sures,
L'eau verte pénétra ma coque de sapin
Et des taches de vins bleus et des vomissures
Me lava, dispersant gouvernail et grappin.

Et dès lors, je me suis baigné dans le Poème
De la Mer, infusé d'astres, et lactescent,
Dévorant les azurs verts; où, flottaison blême
Et ravie, un noyé pensif parfois descend;

Où, teignant tout à coup les bleuités, délires
Et rythmes lents sous les rutilements du jour,
Plus fortes que l'alcool, plus vastes que nos lyres,
Fermentent les rousseurs amères de l'amour!

Je sais les cieux crevant en éclairs, et les trombes
Et les ressacs et les courants: je sais le soir,
L'Aube exaltée ainsi qu'un peuple de colombes,
Et j'ai vu quelquefois ce que l'homme a cru voir!

J'ai vu le soleil bas, taché d'horreurs mystiques,
Illuminant de longs figements violets,
Pareils à des acteurs de drames très antiques
Les flots roulant au loin leurs frissons de volets!

J'ai rêvé la nuit verte aux neiges éblouies,
Baiser montant aux yeux des mers avec lenteurs,
La circulation des sèves inouïes,
Et l'éveil jaune et bleu des phosphores chanteurs!

J'ai suivi, des mois pleins, pareille aux vacheries
Hystériques, la houle à l'assaut des récifs,
Sans songer que les pieds lumineux des Maries
Pussent forcer le mufle aux Océans poussifs!

J'ai heurté, savez-vous, d'incroyables Florides
Mêlant aux fleurs des yeux de panthères à peaux
D'hommes! Des arcs-en-ciel tendus comme des brides
Sous l'horizon des mers, à de glauques troupeaux!

J'ai vu fermenter les marais énormes, nasses
Où pourrit dans les joncs tout un Léviathan!
Des écroulements d'eaux au milieu des bonaces,
Et les lointains vers les gouffres cataractant!

Glaciers, soleils d'argent, flots nacreux, cieux de braises!
Échouages hideux au fond des golfes bruns
Où les serpents géants dévorés des punaises
Choient, des arbres tordus, avec de noirs parfums!

J'aurais voulu montrer aux enfants ces dorades
Du flot bleu, ces poissons d'or, ces poissons chantants.
Des écumes de fleurs ont bercé mes dérades
Et d'ineffables vents m'ont ailé par instants.

Parfois, martyr lassé des pôles et des zones,
La mer dont le sanglot faisait mon roulis doux
Montait vers moi ses fleurs d'ombre aux ventouses jaunes
Et je restais, ainsi qu'une femme à genoux...

Presque île, ballottant sur mes bords les querelles
Et les fientes d'oiseaux clabaudeurs aux yeux blonds.
Et je voguais, lorsqu'à travers mes liens frêles
Des noyés descendaient dormir, à reculons!

Or moi, bateau perdu sous les cheveux des anses,
Jeté par l'ouragan dans l'éther sans oiseau,
Moi dont les Monitors et les voiliers des Hanses
N'auraient pas repêché la carcasse ivre d'eau;

Libre, fumant, monté de brumes violettes,
Moi qui trouais le ciel rougeoyant comme un mur,
Qui porte, confiture exquise aux bons poètes,
Des lichens de soleil et des morves d'azur;

Qui courais, taché de lunules électriques,
Planche folle, escorté des hippocampes noirs,
Quand les juillets faisaient crouler à coups de triques
Les cieux ultramarins aux ardents entonnoirs;

Moi qui tremblais, sentant geindre à cinquante lieues
Le rut des Béhémots et les Maelstroms épais,
Fileur éternel des immobilités bleues,
Je regrette l'Europe aux anciens parapets!

J'ai vu des archipels sidéraux ! et des îles
Dont les cieux délirants sont ouverts au vogueur:
Est-ce en ces nuits sans fonds que tu dors et t'exiles,
Million d'oiseaux d'or, ô future Vigueur?

Mais, vrai, j'ai trop pleuré! Les Aubes sont navrantes.
Toute lune est atroce et tout soleil amer:
L'âcre amour m'a gonflé de torpeurs enivrantes.
Ô que ma quille éclate! Ô que j'aille à la mer!

Si je désire une eau d'Europe, c'est la flache
Noire et froide où vers le crépuscule embaumé
Un enfant accroupi plein de tristesse, lâche
Un bateau frêle comme un papillon de mai.

Je ne puis plus, baigné de vos langueurs, ô lames,
Enlever leur sillage aux porteurs de cotons,
Ni traverser l'orgueil des drapeaux et des flammes,
Ni nager sous les yeux horribles des pontons.