Форум литературного общества Fabulae

Приглашаем литераторов и сочувствующих!

Вы не зашли.

#1 2010-07-23 11:31:24

Виктория Чумак
Участник
Зарегистрирован: 2010-05-26
Сообщений: 11

ЗЕРКАЛО

ЗЕРКАЛО.
Рассказ из сборника "Кленовые листья"

Я купил его случайно, на толкучке. Просто назрел ремонт. Так бывает: ты живешь, не замечая, что твоему жилищу необходимо обновление. Но однажды утром, едва отогнав сон, вдруг понимаешь: нужен ремонт. И вот, взяв отпуск, начинаешь метаться по магази-нам и рынкам в поисках необходимых вещей, именуемых в рекламе отделочными мате-риалами. Ты выискиваешь их, упорно пытаясь совместить качество с доступной ценой. И вдруг среди всего этого пестрящего изобилия и суеты твой взгляд падает на что-то, и ты понимаешь, что это твоя вещь, что без нее послеремонтная квартира просто не станет тем уютным красивым уголком, к которому ты стремишься, и который уже живет в твоих мечтах.
В моем случае этим чем-то стало оно – зеркало. Я купил его сразу, не торгуясь, уже с первого мгновения не в силах отвести от него взгляда.
-- Бери, бери, -- увидев мой интерес, сразу засуетился и охотно стал предлагать продавец, большой бородатый мужик в толстом коричневом  тулупе и черных валенках.
-- Не прогадаешь! Вещь старинная. Еще прабабки моей. От сердца, можно сказать, отры-ваю,— для убедительности он прижал руку к груди.
-- Что ж так?— спросил я.
Мужик несколько растерянно моргнул глазами и быстро объяснил:
-- По нынешним временам деньги нужнее. Если б не нужда, ни за что бы не отдал...
-- А сколько просишь? – вновь поинтересовался я.
-- Да даром почти… пятьсот.
Я отсчитал необходимую сумму и бережно взял желаемое приобретение. Мужик, не счи-тая, сунул деньги в карман и быстро скрылся в толпе.
Зеркало действительно притягивало своим каким-то теплым, как будто золотистым блеском. Потом, в «маршрутке» я осторожно прижимал его к себе, защищая не только блестящую поверхность, но и толстую резную раму из темного дерева, местами покрытую мелкими трещинками и царапинками – следами долгой и, видимо, бурной жизни зеркала. Но вот что интересно и сразу бросилось мне в глаза: сама зеркальная гладь, прохладная на ощупь, никак не походила на старинную, словно новое зеркало оправили в старую раму.
Наконец, я пришел домой и водрузил покупку в передней, напротив двери в спаль-ню. Комната красиво отражалась в нем, свет от бра, преломляясь, тоже проникал в зазер-калный мир и возвращался оттуда тысячами лучей. Я долго не мог отойти от желанной покупки: зеркало не отпускало меня. Но, так или иначе, мне все же пришлось заняться де-лами.
Утром, проснувшись, я сразу подошел к зеркалу. Мое отражение мне не понрави-лось: мешки под глазами и бледноватый цвет лица говорили, скорее, о бессонной и бур-ной ночи, нежели о десяти часах полноценного сна. Но я не придал этому значения, отне-ся все на счет  вчерашних впечатлений от покупки.
-- Ух, ты! – в восхищении замерла Ирка, моя сестра, забежавшая днем проведать отпу-скника-ремонтника, как она меня окрестила.
-- Что, на старину потянуло? – Ирка принялась изучать зеркало, осторожно трогая отме-тины на раме.
Я очень дорожил ее мнением, зная, что, во-первых, она всегда честна в своих оцен-ках, а во-вторых, в свои восемнадцать  редко ошибается, и теперь терпеливо ждал – что она скажет.
-- А знаешь,-- Ирка, наконец, повернулась ко мне лицом и при этом смешно дернула кур-носым носом, -- оно, по-моему, не такое уж старое. Ты чистил чем-нибудь?
-- Нет, -- покачал я головой,-- протер влажной тряпкой и все.
-- Ну, вот, -- Ирка опять повернулась к зеркалу, -- посмотри, как  блестит, будто новое. А вот рама, наверное, старая. Халтура. Искусная халтура под старину, -- заключила она и плюхнулась на диван.
Потом мы пили чай на кухне и болтали. Ирка рассказывала свои студенческие ново-сти. Неожиданно ее лицо погрустнело.
-- Ну, что стряслось? – спросил я, заранее зная, что сейчас сестричка попросит помощи старшего брата.

-- Да, в общем, ничего… -- Она пожала плечами и, помолчав, добавила: -- скоро Новый Год.… У нас кое-что намечается. Но ты же знаешь родителей… меня, конечно же, не от-пустят… -- Вздохнув, она опять замолчала и опустила голову.
-- Да. И, естественно, я как старший брат должен опять просить за тебя! – с притворным недовольством проворчал я.
-- Почему «опять»? – Ирка вытаращила на меня свои большие, по-кошачьи зеленые глаза.
-- Почему это «опять»?! – возмущенно повторила она. – В прошлом году я, между прочим, встречала Новый Год дома. Да мне просто стыдно перед всеми…
Она обиженно отвернулась и всхлипнула, как мне показалось, притворно.
-- Ну, ладно, ладно! – я, сдаваясь, поднял руки. – Я поговорю с мамой, открою ей, что ее дочь – не ребенок.
-- С мамой?! – Ирка вновь оказалась недовольной.— С мамой я и сама могу.
Она вдруг вскочила с табуретки и принялась подлизываться, ероша мне волосы.
-- Ивасик, милый, ты возьми на себя папу! Вы как мужчина с мужчиной лучше друг друга поймете. Ну, чего тебе стоит?… А я в воскресенье помогу тебе купить обои.
Еще немного для порядка поартачившись, я, как всегда, поддался ее уговорам.
-- Ну, мне пора, -- заторопилась сестричка, добившись своего. -- У меня же еще «лента», а потом – в библиотеку.
В прихожей, натягивая вязаную шапочку перед новым зеркалом, она вдруг заметила:
-- Странное оно какое-то… Не пойму что, но что-то в нем не так…
-- Ага, глаза, наверное, уменьшает, рот кривит, -- усмехнулся я.
-- Опять ты со своими шуточками! А я серьезно говорю. Странное оно какое-то, будто и не зеркало, а окно… только чем-то блестящим закрыто…
-- Ты еще напомни глупые истории про старинные зеркала и всякие там «потусторонности», в которые ты веришь, -- снова пошутил я.
-- А что, и напомню, – лицо Ирки и вправду было серьезным.-- Между прочим, -- заметила она, -- нельзя покупать зеркало с рук.
-- Конечно, конечно, это я уже слышал, -- и улыбнувшись, помог Ирке надеть пальто.— Только, милая сестрица, если следовать твоим правилам, весь антикварный бизнес рассы-плется, как карточный домик.
-- А ты разве не знаешь, Иванушка-дурачок, -- в Иркиных глазах вновь заплясали лукавые искорки, -- что любой бизнес и существует благодаря вот таким доверчивым олухам, как ты? Ну, все, убегаю!
Она чмокнула меня в щеку и, на прощанье показав мне язык, скрылась за дверью.
--Жду в воскресенье! Ты обещала! – высунувшись в двери, прокричал я ей в след.
-- Ладно! – долетел до меня ее хихикающий голос.
Проводив Ирку, я вернулся к делам – продолжил выкладывать кафельную плитку в ванной. В течение дня я то и дело вспоминал слова Ирки о зеркале, те ее мистические на-меки, над которыми я сначала посмеялся. Постепенно я стал ловить себя на том, что, по-жалуй, сестра была права, когда сравнила зеркало с окном, закрытым чем-то блестящим.
Время от времени я оставлял работу и подходил к зеркалу. Внимательно и напря-женно я всматривался в золотистую гладь, как будто надеялся что-то разглядеть в ней, как будто мой взгляд мог проникнуть за пределы зеркальной поверхности и увидеть зазер-кальное пространство.
Интересно, что делал я это против своего желания. Мне этого не хотелось, но снова и снова  я возвращался к зеркалу. Оно манило меня и никак не хотело отпускать, словно у него была какая-то неизвестная мне цель. Усилием воли я отрывался от него, но едва при-нявшись за работу, вновь начинал ощущать его притяжение. А потом неожиданно появи-лось чувство, что за мной наблюдают.
В конце концов, я решил проверить обоснованность своих ощущений. Я принес из гостиной кресло, поместил его в передней, прямо напротив зеркала и, удобно устроив-шись в нем, стал пристально смотреть в зеркало. Конечно, это был взгляд на самого себя. Я блуждал по собственному лицу, останавливаясь то на одной, то на другой его черте так, как если бы я рассматривал другого человека. Ничто не показалось мне странным, не-обычным. Мое привычное лицо, то, которое не вызывало у меня особых восторгов, но вполне меня устраивало.
Не знаю, сколько прошло времени, мое внимание постепенно слабело, я уводил взгляд в сторону. Сумерки окутали комнату, сделав расплывчатыми очертания предметов. И лишь зеркало четко выделялось на стене. Внезапно я понял, что из него исходит какой-то необъяснимый синеватый свет, не яркий, но в то же время достаточно сильный. Он вы-ходил из зеркала сплошным единым потоком и рассеивался на тысячи тонких лучей, на-поминающих серебряные нити.
Не успел я попытаться как-то объяснить происхождение этого света, как вдруг заме-тил новые изменения в зеркале: гладкая ледяная поверхность сморщилась и неожиданно заплясала бликами, как вода, в которую бросили камень или тронули ее рукой. Моя ком-ната и я сам уже не отражались в нем. Зеркало потемнело, однако синеватый свет продол-жал литься из него. А через мгновение зеркало опять стало светлеть. Тень, еще секунды назад заволакивавшая его, словно бы растворялась, и оно постепенно становилось абсо-лютно прозрачным. Да, да! Зеркальная металлическая поверхность вообще исчезла.
Показались какие-то расплывчатые очертания. Я точно понимал, что это не отраже-ние моей комнаты. Эти очертания становились все отчетливее, как при проявлении фото-графии, когда на фотобумаге сначала проступают неясные пятна, а потом они приобрета-ют конкретные формы и становятся чем-то знакомым и понятным.
Уже не было зеркала: на стене передо мною по-прежнему висела старинная рама и в ней, как  в  окне, была видна незнакомая мне комната. Сначала она была словно бы подер-нута туманом, но постепенно туман рассеялся, и я смог лучше рассмотреть внезапно от-крывшееся мне пространство.
Большую  темную комнату освещал лишь слабый  свет трех свечей, укрепленных на подсвечнике, стоявшем на маленьком круглом столике. Свечное пламя медленно колыха-лось, отбрасывая усталые блики. Слева от столика я разглядел глубокое кресло с высокой спинкой. В нем увидел женскую фигуру. Одетая в длинные  светлые одежды, она сидела, откинув голову и положив тонкие кисти рук на подлокотники. Как ни старался, я не смог различить ее лица. Но у меня почему-то возникла твердая уверенность, что женщина спит. Вероятно, причиной тому была вся та отрешенность ее позы, в которой она предстала пе-ред моим взором
Неожиданно фигура шевельнулась, и я, наконец, увидел ее лицо, обрамленное длин-ными вьющимися золотистыми волосами. Меня поразил его фарфорово-бледный цвет, и если бы женщина продолжала сидеть, не двигаясь, ее  можно было бы принять за искус-ное изваяние талантливого скульптора. Словно некий Пигмалион, создав свою Галатею, облачил ее в призрачное платье, скрывшее от посторонних изящный стан.
Вдруг незнакомка поднялась с кресла и направилась в мою сторону. Нет, конечно, она не видела меня. Во всяком случае, ничто не говорило о том, что она тоже может меня видеть. Выражение ее лица взволновало меня. Какая-то неизбывная тоска, почти обречен-ность сквозила в его прекрасных чертах. Огромные темные глаза, словно две чаши, были до краев переполнены печалью, которая, казалось, вот-вот слезами выплеснется наружу и затопит собой все и вся. Эти глаза как будто молили о помощи. Но тщетно: их мольбу ви-дел лишь я, случайный наблюдатель из другого измерения.
Внезапно изображение, точнее – видение в раме, стало дрожать, легкая рябь пробе-жала по его поверхности. Я почувствовал – не увидел, а именно почувствовал, что оно ус-кользает от меня, удаляясь все дальше и дальше, а меня самого затягивает в какую-то не-ясную темноту. Некоторое время я пытался сопротивляться этому состоянию, напряженно вглядываясь в раму. Однако понял, что мои усилия  напрасны и сдался, поплыл по тече-нию своих ощущений, неожиданно отметив, что они мне приятны.
Что было потом –  не помню. Очнулся я от слепящего солнечного света, ударившего мне в лицо, и с удивлением обнаружил, что сижу в кресле, стоящем перед зеркалом. За окном играло позднее зимнее утро, совсем непохожее на серый вчерашний день, почти по-весеннему светлое, с бодрящим морозным воздухом, который проникал в квартиру через открытую форточку.
Я лениво потянулся, разминая уставшие от неудобной позы шею и спину. Вспомни-лось вчерашнее видение. Я опять уставился в зеркало, пытаясь понять: было, не было. Од-нако зеркало оставалось самым обыкновенным, как и сотни, тысячи его собратьев по все-му миру. Все же это меня не успокоило, я подошел к стене, снял зеркало и принялся рас-сматривать его заднюю поверхность. Я и сам не знал, что ищу. Второе дно, потайное уг-лубление, скрытое искусно подогнанной крышкой? Впрочем, это было не столь  важно, главное – я хотел обнаружить хоть какую-нибудь странность. Но мое обследование ста-ринной вещи оказалось напрасным: я держал в руках обычное старинное зеркало в нор-мальной резной раме. Я вернул его на стену и стал  убеждать себя в том, что все виденное мною вчера – не более чем сон, результат дневной усталости.
Прошло несколько дней. Неотвратимо приближался Новый год и – увы – окончание отпуска. Я, наконец, закончил ремонт. Но столь долгожданное обновление квартиры во-преки ожиданиям почему-то не радовало. Какая-то тревога поселилась внутри меня, неяс-ная, непонятно откуда взявшаяся печаль то и дело накатывала темной волной и затопляла собой всего меня. Я ждал чего-то, но чего – не знал и сам. Это ожидание становилось все томительнее и усугубляло мое состояние.
Все это время по нескольку раз в день я смотрел на свое отражение в зеркале, и каж-дый раз ловил себя на том, что ищу встречи с другим лицом. Каждую ночь я видел во сне прекрасную незнакомку, она словно бы просила меня о чем-то, искала моей помощи. Но едва сон покидал меня, влекущий  образ таял, как предрассветный туман. Я уверял себя, что причиной  внезапного влечения стала связанная с зеркалом тайна незнакомки,  если я разгадаю ее, то избавлюсь от своей тоски. Но как это сделать? Я вновь усаживался в крес-ло и вглядывался в зеркало. Но мои старания изо дня в день оказывались напрасными – оно не хотело пойти мне навстречу. И вот, когда мало-помалу состояние, очень напоми-нающее отчаяние, овладело мною, видение повторилось. Точнее, зеркало вновь показало мне незнакомку, но видение на этот раз было несколько иным.
Как и в первый раз, передо мною открылась та самая комната. Но теперь незнакомка стояла ко мне спиной, что-то держа в руках. Затем она положила эту вещицу на столик и опустилась на колени перед образами, время от времени вскидывая в мольбе руки. Я знал, что она что-то говорит, но из зазеркалья не доносилось ни звука. Мне очень хотелось по-нять ее, помочь хоть словом, но – увы – я для нее не существовал. Случайно я снова взглянул на тот предмет, который красавица держала в руках, а потом  бережно опустила на столик. Это была фотография, сделанная в манере начала ХХ века. К сожалению, я не смог разглядеть подробностей, но понял, что это портрет военного. Можно было разли-чить погоны, два ряда блестящих – явно металлических – пуговиц, фуражку с лаковым козырьком. Кроме того, вся поза, в которой находился изображенный, его подтянутость и даже некоторая напряженность указывали на его принадлежность к воинскому сословию. Как я ни старался, так и не смог четко разглядеть лица на портрете: слишком малого раз-мера было фото и очень далеко оно находилось от края зеркальной рамы. Единственное, что удалось заметить точно – усы, небольшие и аккуратные.
На этот раз, наученный прошлой неудачей, я старался запомнить как можно больше элементов, открывшегося мне мира. Для чего мне это надо, я бы и сам, пожалуй, не смог объяснить, однако старался удержать в зрительной памяти мельчайшие детали увиденно-го. Мысль о фотоаппарате  тогда почему-то не пришла в голову, хотя  вполне мог бы вос-пользоваться своей нехитрой «мыльницей». Возможно, это было и к лучшему: неизвестно, как отреагировало бы зеркало на фотовспышку.
Вот мой взор остановился на пепельнице, стоявшей на том самом столике, куда не-знакомка положила портрет. Я с удивлением обнаружил, что уже где-то видел точно та-кую же. При этом мог поклясться, что в прошлый раз пепельницы не было. Едва я начал вспоминать, где мог ее видеть, как видение вновь задрожало, подернувшись легкой рябью, и стало бледнеть, пока не исчезло совсем. Увы, и вторая  встреча с незнакомкой не приот-крыла мне ее тайны. Зеркало упорно не желало расставаться со своим секретом.
Накануне праздника я заглянул к бабушке. Этот день выдался на редкость суматош-ным. Впрочем, чего еще можно было ожидать от первого рабочего дня после отпуска? Мало того, что с утра я сразу оказался «на ковре» у шефа, так еще в течение дня то и дело кто-то из сослуживцев бросал:
-- Слушай, Рузаев, выглядишь ты…
И повисала пауза, во время которой сказавший это покачивал головой и, очевидно, подбирал подходящее слово, чтобы не обидеть меня излишней прямотой. Но так и не най-дя такового, коллега участливо спрашивал:
-- Ты что, болел весь отпуск?
Поначалу я бодрился, отвечая «нет», бормотал что-то насчет ремонта. Но потом, видя, что мне не верят, стал соглашаться:
-- Да, болел. Эпидемия гриппа не обошла и меня, бедного, испортила весь отпуск.
Меня похлопывали по плечу, сочувствовали. И только Светочка, секретарша шефа, страдательно закатив пушистые глазки, протяжно изрекла:
-- Завидую, как я вам завидую, Иван Палыч!…
-- Чему же? – не понял я.
-- Да как же, -- Светочка удивленно захлопала накрахмаленными ресницами и опять впала в мечтательный тон, -- лежишь себе на диване… Мягкий плед, интересная книжка, видео.
Я не нашелся, чем ей возразить.
Наконец, выдержав все это, я очутился у бабушки, в ее уютной квартирке в серой «сталинке», мрачно возвышавшейся в самом неугомонном центре нашего города. Сколько я себя помнил, бабушкина квартира всегда была для меня островком, крошечным оскол-ком какого-то другого мира, случайно, как по волшебству заброшенным в наш странный, куда-то вечно спешащий мир. В этом иномире я отдыхал от суеты и пестроты своего мира, моя душа как будто вновь возвращалась в детство. Пусть на миг, на мгновение, но я вновь ощущал себя ребенком, и вот это мгновение я не променял бы ни на какие сокровища все-ленной.
Вот и сейчас, едва переступив порог бабушкиного дома, я с удовольствием почувст-вовал, как его покой буквально обволакивает меня, убаюкивая своей колыбельной тиши-ной.
Несмотря на преклонный возраст, моя бабуля оставалась человеком энергичным, жизнерадостным, и этим сильно напоминала свою внучку, мою сестру Ирку. Иногда мне даже казалось, что это и есть Ирка. Только через годы, немного поседевшая и помудрев-шая, но все так же неугомонно рвущаяся куда-то, любопытная до авантюризма и вечно что-то придумывающая.
Я не успел и словом обмолвиться, как бабушка отправилась на кухню, чтобы накор-мить «голодного ребенка», то есть меня, своими фирменными оладьями. Через минуту до меня долетели ворчание миксера и шипение кипящего на сковороде масла. Эти много-обещающие звуки сопровождались какими-то отдельными заунывными подвываниями: бабушка напевала свой любимый романс.
Пока она хлопотала на кухне, я прохаживался по большой гостиной, время от време-ни останавливаясь у книжных полок и трогая потертые корешки книг. Мое внимание при-влек толстый, массивный альбом в выцветшем темновишневом кожаном  переплете с зо-лотым когда-то, а сейчас каким-то горчичным обрезом. Я выдернул его из ряда книг и стал торопливо перелистывать. Это был семейный альбом, точнее было бы сказать – родо-вой. С тисненых кремовых страниц на меня взирали мои незнакомые предки. Такие раз-ные лица, но что-то неуловимое объединяло их. Странно, что никогда раньше я не видел этого альбома, хотя сотни раз обследовал бабушкины полки. Может, раньше альбом хра-нился в другом месте? Внезапно меня словно бы пронзило током: на одной из страниц был помещен тот самый снимок, который я видел в зеркале. Да, сомнений не было: это было именно фото из зазеркалья. Только теперь я мог точно рассмотреть  лицо военного. Правильный крупный нос, аккуратные, небольшие усы над плотно сжатыми губами, мяг-кий, но в то же время строгий взгляд темных печальных глаз. Форма очень шла к фигуре изображенного, даже на плоскости снимка подчеркивая его высокий рост.
-- Вчера у меня была Ирочка, -- вывел меня из оцепенения голос бабушки, которая вошла в комнату, неся большое блюдо с дымящимися аппетитными оладьями.— Она го-ворит, ты совершенно погряз в ремонте и стал плохо выглядеть. Полагаю, она права… Ре-монт тебе вредит.
-- Да, да, -- невнятно пробормотал я, не слушая, точнее, не вникая в ее слова.
-- Да ты не слушаешь меня! Ладно, ладно… Тебе действительно ни к чему моя старушечья болтовня… Садись и кушай, -- почти приказала бабушка.
-- Извини, бабуля. --  Я с трудом оторвался от альбома.-- Ты что-то говорила о ремонте?
-- Пустяки, -- бабушка махнула рукой и присела на край дивана. Увидев в моих руках аль-бом, она оживилась.
-- Где ты откопал его?
-- Да я и не откапывал, -- пожал я плечами и откусил сочный кусок оладушки, -- на полке стоял.… А почему я его раньше не видел?
-- Не видел? – бабушка грустно улыбнулась. –  Не знаю,… наверное, не хотел увидеть. Знаешь, так бывает: пока не наступит определенный момент, мы не видим некоторых ве-щей.… Ну, просто мы не готовы увидеть их, -- объяснила она серьезно, как будто речь шла о ком-то одушевленном, а не о простом старом альбоме.
-- Да я и сама его нечасто смотрю, навевает грустные воспоминания, -- после паузы доба-вила она.
-- Бабуля, а кто вот этот военный? – решился я спросить, едва сдерживая себя, чтобы не обрушить на бабушку всю ту кучу вопросов, которая  возникла у меня после просмотра альбома.
Мой вопрос неожиданно удивил бабушку.
-- Вот те раз! – всплеснула она руками. – Это же прадед твой, мой отец.
Теперь настала моя очередь удивляться.
-- То есть, как? – я от неожиданности забыл про оладьи и уставился на бабушку глупым взглядом. Признаюсь, у меня мелькнула мысль, что бабуля меня разыгрывает.
Но лицо бабушки было слишком серьезным для розыгрыша.
-- Ах, ну да, отец, как я вижу, тебе не рассказывал, -- пробормотала она, вновь погрустне-ла и, помолчав, печально заметила:-- Никого сейчас прошлое не интересует… Да и пра-вильно, наверное: прошлое лучше оставить нам, старикам…
Бабушка чуть дрожащей рукой поправила выбившуюся из прически седую прядь и нервно принялась протирать платочком очки.
-- Мы никогда не делали тайны из этого… Впрочем, и рассказывать тоже не любили, -- объ-яснила бабушка.--- Да ты кушай, кушай, -- видя мое замешательство, настойчиво предложила она.
-- Спасибо, … но ты расскажи, разве Николай Ефимович нам не… тебе не… - я не успел договорить, бабушка перебила меня.
-- Да, Николай Ефимович мне не отец, отчим и, следовательно, тебе – не кровный прадед.
Сказав это, она замолчала, как будто пожалела о сказанном. Горестная складка легла на губы, бабушка задумчиво смотрела перед собой, что-то вспоминая, потом продолжила:
-- Давно это было.… Так давно, что мне порой, кажется, что вся эта история случилась не с моими родителями. Словно я видела ее в кино. А знаешь? – бабушка опять оживилась, -- это и вправду могло быть в кино! Впрочем, жизнь иногда преподносит такое!…
Она снова замолчала. Я терпеливо ждал, не смея даже пошевелиться, чтобы не на-рушить ход ее воспоминаний. Но она продолжала сидеть молча, зябко кутаясь в пуховый платок. Ажурное белое кружево удивительно шло к ее седине. Бабушка, несмотря на свои восемьдесят, была красива. Иногда, глядя на нее, я представлял, насколько же эффектной она была в молодости, если даже сейчас ее черты сохранили былое изящество, а глаза лу-чились живым светом.
-- Ну, и что же произошло?— я решился нарушить молчание, видя, что бабушка не соби-рается продолжать рассказ.
-- Что произошло? – бабушка задумчиво, изучающе посмотрела мне в глаза. – Ты действи-тельно хочешь знать? Впрочем, что я говорю! Ты должен узнать.
С этими словами она встала с дивана, подошла к окну, отдернув занавеску, посмот-рела на улицу, уже окутанную сумерками, и принялась рассказывать, медленно, словно подбирая слова.


Павел вновь смотрел на фото жены. Уже в который раз в редкие часы фронтового за-тишья он всматривался в любимые черты. Боже! Как недавно, но и как давно это было! Предвоенный Питер, уютная кондитерская на Невском, венчание… Они сбежали с собст-венной свадьбы.
-- Ты сумасшедший, -- повторяла Анна, -- что скажут гости? – беспокоилась она, то и дело оглядываясь по сторонам, как будто боялась, что их заметят.
-- Ничего… Теперь они и не обнаружат нашего отсутствия, -- прошептал он с улыбкой, наклонившись к самому уху невесты-жены.
Они ехали на первом попавшемся извозчике. Анна в белом платье сидела рядом, он ощущал хрупкость ее плеча, золотистые локоны ласково щекотали его щеку, прозрачная фата струилась по ветру. Ее взгляд… Он всегда хранил в себе взгляд этих огромных глаз с черным бархатом нереально длинных ресниц. Если заглянуть в них, то забываешь обо всем, словно тонешь в их призывной глубине. За эти глаза он прозвал ее ведьмой. Даже сейчас, с фотографии они околдовывали его, уводя в прошлое.
Ему всегда казалось, что все их счастье – если не результат колдовских чар, то, по крайней мере, сон. Сон прекрасный, чудесный и хрупкий, как хрусталь, зыбкий и недол-говечный, как песчаный замок на морском пляже. Нахлынет волна, и все исчезнет, раство-рится, распадется на мириады песчинок-воспоминаний, словно и не было никогда.
Предчувствия не обманули его: через три месяца началась война. Ожидаемая и со-всем не внезапная, она все же случилась вдруг, сразу, как цунами пройдясь по привычной жизни, закружив всех в своем водовороте.
-- Дочку назовешь Настей, Настёнкой, -- просил он в тот их последний день перед расстава-нием.
-- Ты уверен, что будет именно девочка? – Анна удивленно смотрела на него, улыбаясь как-то растерянно и грустно.
-- Да, у нас обязательно будет дочь, -- твердо отвечал Павел, сам не зная, откуда у него взялась эта уверенность. -- И она будет похожа на тебя,-- добавил он, обнимая жену, -- я хочу, чтобы так было.

Бабушка все стояла у окна, глядя в чернильные сумерки. Мысленно она была не здесь, в этой просторной комнате со старой немодной мебелью и большим  лиловым аба-журом, парашютом спускающимся с высокого потолка. Все бабушкины мысли витали в прошлом, даже не в ее собственном, а в  прошлом, о котором она знала тоже по рассказам старших. Но эти рассказы были так ярки и живы, что казались ей чем-то лично пережи-тым, словно это случилось с ней самой.
-- Ты знаешь это от матери? – я прервал ход ее воспоминаний и тем самым вновь вер-нул бабушку в реальность.
-- Да, от мамы… -- бабушка вновь присела на диван, взяла альбом и принялась рассматри-вать фото, трогая его нервными пальцами.
-- Знаешь, -- задумчиво призналась она, -- я никогда не видела отца, но у меня такое чув-ство, что я знала его…
И видя мое недоумение, она объяснила:
-- Мама так много о нем рассказывала.… Не проходило и дня без разговора об отце. Меня в детстве так и звали – Настёна. Я злилась ужасно, -- бабушка улыбнулась, -- мне это имя казалось грубым, едва ли не вульгарным…

Тонкие пальцы порхают по клавишам. Странно, пальцы почти не касаются их черно-белой лаковой поверхности, а музыка льется. Звуки «Лунной сонаты» возникают как бы ниоткуда и заполняют собой все пространство комнаты, сквозь открытую дверь выскаль-зывают в просторную переднюю и летят дальше, по всему дому, наполняя его чем-то пре-красно-неземным. Пальцы-мотыльки порхают без устали, словно боясь остановиться. Не существует ничего, кроме этой удивительной музыки. Все превратилось в звук, весь дом звучит, как единый слаженный оркестр, управляемый искусным дирижером. Плывет, плывет музыка, то громче, то тише, то взовьется ввысь ранним жаворонком, то упадет низко-низко предрассветным туманом, который ползет-стелется по старому саду. Плавное усыпляющее лунное adagio сменяется легким, воздушным, как луч лунного света allegretto, а то, в свою очередь, уступает место тревожному presto agitato. Пальцы-мотыльки превращаются в упругие пружины, они безжалостно ударяют по клавишам, словно желают выбить из них все звуки без остатка. И вот пальцы уже не порхают – ска-чут подобно ретивым скакунам, вырвавшимся на волю и опьяневшим от неожиданной свободы.
Внезапно все обрывается. Звенит лопнувшей струной незаконченный аккорд, пальцы сжимают желтоватую бумагу. Бессердечный листок со скупыми строчками беззвучно па-дает на пол. Рука, державшая его, безвольно опускается рядом. Темнота…

Анна очнулась в кресле, в своей комнате. Слабый свет свечей, стоявших на столике, отбрасывал робкие блики на стены. Несколько минут она сидела не в силах пошевелиться, не видя ничего вокруг. В глазах стояли слезы. Наконец, Анна встала, чтобы проверить – не сон ли – направилась к висящему напротив зеркалу. Посмотрела на свое отражение, как будто хотела увидеть там кого-то другого. Лицо и вправду было словно чужим, тонкие черты заострились, под глазами легли нездоровые тени, особенно заметные на общем бледно-снежном лице.
-- Ну, вот… А потом было извещение: пропал без вести, -- сказала бабушка, продолжая задумчиво смотреть на портрет  отца.
-- Мама тогда была как помешанная… Сама-то она не помнила те дни, но ей рассказали… позднее.
Бабушка бережно положила альбом на журнальный столик, устало откинулась на спинку дивана и продолжила:
-- Представляешь, сидела безвылазно в своей комнате, никого не впуская, не желая никого видеть… Родители, они еще были живы, опасались за ее рассудок, ожидали… -- бабушка за-мялась, подбирая слово, потом нашлась: -- ну, в общем, думали, что и не родит. Ничего, ро-дила…
Грустная улыбка вновь скользнула по бабушкиным губам, оживляя их и делая лицо моложе. Я представлял себе всю услышанную историю и мысленно признался, что ба-бушка была права, сравнивая ее с киносюжетом.
-- Ну, и что же было дальше?— спросил я, видя, что бабушка опять погрузилась в только ей одной ведомое прошлое.
-- Дальше? – как будто не понимая, эхом переспросила она.— Дальше… мама вышла замуж за Николая Ефимовича…
-- Подожди, -- я непонимающе посмотрел на бабушку.— Как же… такое чувство и…,-- я беспомощно развел руками, не находя слов.
-- Измена, хочешь сказать?--нашлась бабушка и сразу возразила, качая головой: -- Нет, дружочек, измены не было… Не было, -- твердо повторила она. — Был вынужденный шаг. Ну, представь себе: в стране голод, разруха, потом революция, октябрь этот, а она одна с ребенком-младенцем на руках, без средств… Родители – мои дед и бабка – умерли вскоре после моего рождения… Слава Богу, не дожили до революции!

Анна молилась, молилась истово, с отчаянием обреченного человека, простирая пе-ред собой руки, шептала молитву за молитвой. Темные спокойные лики старинных обра-зов, освещаемые свечами, безучастно взирали на нее, не давая надежды, которойне было уже давно. Наверное, она умерла в тот же скорбный день, когда пришло извещение.
-- «Пропал без вести», совсем не значит «погиб», -- убеждал ее Николай.
Он, как и раньше, до войны часто заглядывал к ним по вечерам на чашку чаю. Напряженно держа на перевязи раненую руку, он прохаживался по столовой и рассуждал.
-- Поверьте, Львов сейчас наш… Последнее письмо от Павла было ведь из-под Львова?-- Николай вопросительно смотрел на Анну, и, не дожидаясь ее ответа, продолжал: -- Надо набраться терпения и ждать.… Да-да, ждать! Скоро вы получите письмо от самого Павла.
Но, похоже, он и сам не верил своим словам, хотя произносил их очень убедительно, даже излишне убедительно. И осознавая эту театральность, Николай смущался, чтобы скрыть неловкость, кашлял и начинал помешивать остывший чай.
Анна сидела, не слушая его. Она смотрела перед собой остановившимся взглядом, нервно теребила салфетку, словно этот маленький кусочек  батиста с миниатюрной вышив-кой в тон был в чем-то виноват. Его комкали и мяли безжалостно, потом расправляли и снова сжимали в кулаке.


-- Да-да, вы правы, Николай Ефимович, -- прерывала мать томительное молчание, сглаживая Аннину бестактность, -- вот и я говорю, что это… что все может оказаться ошибкой… Нелепой, глупой ошибкой.
Она подливала гостю горячего чаю, пододвигала вазочку с сухариками, гостеприимно предлагала:
-- Кушайте, кушайте, друг мой.
-- Да-да, благодарю вас, -- смущенно выдавливал Николай, но не пил, а вновь лишь помеши-вал чай, сухарик, впрочем, брал и клал на край блюдечка.
Николай любил бывать у Старовойтовых. Их неизменные «чайные вечера», беседы ни о чем и обо все сразу, радушная, добрая Марья Васильевна, говорун Илья Петро-вич…Он чувствовал себя у них, как дома, все было по-довоенному. Если бы не лицо Ан-ны, он и вправду мог бы потерять чувство времени, забыть о недавно виденной крови и смерти, о грызущей боли в руке.
Тонкое, осунувшееся, как на картине Эль Греко «Матерь Долороса», ее лицо остава-лось безучастным к его словам, словно он произносил их для кого-то другого. И лишь в глазах запертой птицей билась, рвалась наружу тоска. Он помнил, какими были раньше эти глаза – огненно-жаркие, искрящиеся смехом. От прежних Анниных глаз не осталось и следа. Огонь погас, улетели искры. Однако глаза, как и раньше, выдавали Анну, выпле-скивая наружу все, что творилось в ее существе.
-- Нет, -- вдруг заговорила она. -- Нет… я чувствую, я точно знаю, что Павла нет…
Она произнесла это с отчаянием и твердостью, все так же глядя вникуда. Нить обор-валась еще в тот день, и Анна поняла, что все кончилось. Она физически ощутила, как где-то внутри ее что-то исчезло, растаяло. Словно лопнуло что-то, что было важным и неотде-лимым элементом ее самой и, вместе с тем, чем-то неопределенным, неуловимым. На смену этой неуловимой важности пришла уверенность в гибели Павла.
Сомнений не было, Павел погиб. Анна гнала от себя эту уверенность, то и дело в мольбе взирая на иконы, но уверенность не проходила, а напротив --- нарастала с новой силой, отчаяние серой тенью заволакивало ее сознание. Безжалостной змеей сжимало сердце. Уже в который раз Анна пыталась убедить себя в правоте слов Николая. Но траги-ческая уверенность не отступала, а становилась все сильнее и сильнее, овладевая всей ее душой и разумом.
Бабушка, чиркнув спичкой, зажгла одну из трех свечей, установленных на старом бронзовом подсвечнике, потом от свечи раскурила длинную тонкую сигарету. Молча, как завороженная, смотрела на танцующее пламя. Сейчас бабушка казалась почти молодой, только темные морщинистые руки с нервными, чуть дрожащими пальцами, увенчанными кровавым маникюром, предательски выдавали ее возраст.
-- Люблю живое пламя, -- почему-то извиняющимся тоном объяснила бабушка.— А сей-час огонь в интерьере – модно…
Она чему-то усмехнулась, с жадностью втянула сигаретный дым и красиво стряхну-ла пепел в стоявшую на столе пепельницу. Я, теперь уже без удивления, узнал в ней пе-пельницу из зеркала.
-- Извини, дружочек, -- печаль вновь скользнула по лицу бабушки, -- старая фронтовая привычка… Ничего не поделаешь… Помогает снять стресс. Впрочем, я курю мало и очень редко.
Она и вправду курила мало, а лишь с каким-то аристократичным изяществом удер-живала сигарету двумя пальцами и элегантно стряхивала нагорающий пепел.
-- Между прочим, эта вещица, -- указывая на пепельницу, заметила бабушка, -- эта вещица да вот этот альбом – единственное, что осталось от родителей.
Она опять затянулась  дымом и добавила:
-- Мама говорила, что отец сам сделал ее из скорлупы кокоса…
Тысячи вопросов смешались в моей голове, но я опасался еще больше растревожить старушку и поэтому сидел молча, надеясь лишь на то, что бабушка, продолжив рассказ, так или иначе сама ответит на все мои вопросы. Однако она, по-видимому, поняла мое со-стояние и предложила:
-- Ну, что молчишь? Спрашивай…
-- А как же Николай Ефимович? Он любил прабабушку? – не заставил я себя уговаривать.
-- О, да! Еще как.… Но он знал, что она никогда не ответит на его чувство. У них с отцом существовала договоренность: если ЧТО, Николай Ефимович позаботится о маме и обо мне.
Бабушка погасила сигарету и, как-то бессмысленно глядя на окурок, тлеющий в пе-пельнице, рассеянно призналась:
-- В сущности, он и был моим отцом… Но недолго…  В двадцать пятом его арестовали… Он хотел уехать за границу, но мама наотрез отказалась. Потом всю жизнь корила себя за это… Считала, что уехав, он смог бы избежать ареста и остаться живым…
Бабушкина рука вновь потянулась к пачке сигарет, но я мягко удержал ее, Она печаль-но улыбнулась и согласно кивнула головой. Потом тихо продолжила:
-- Мама всю жизнь считала себя виноватой перед Николаем Ефимовичем…Что не смогла ответить на его любовь, что не пустила за границу…В общем, не дала ему быть счастли-вым. Но, знаешь, -- бабушка внимательно посмотрела мне в глаза, как будто хотела уви-деть в них подтверждение своим словам, -- теперь… только теперь я понимаю, что она была не права! Для Николая Ефимовича высшим счастьем было уже просто видеть ма-му.… Находиться рядом с ней… Люди, ведь, разделяются на тех, кого любят, и тех, кто любит, отдает себя другим. Вот, Николай Ефимович дарил себя маме, вообще он жил для других, не для себя…
Бабушкины глаза повлажнели. Чтобы скрыть от меня слезы, она порывисто встала и ушла на кухню, поставила на плиту чайник. Она не признавала электрические чайники, считая, что в них вода теряет аромат.
-- А маму нельзя было не любить, -- из кухни продолжила бабушка, -- классическая красота, как на картинах старых мастеров.… Подожди…
Она вдруг ушла в свою комнату и вернулась через минуту, протягивая мне портрет в небольшой овальной деревянной рамке.
-- Вот, суди сам… Я не держу его в альбоме. Это единственная мамина сохранившаяся фотография.
С портрета на меня смотрела моя загадочная красавица: ее глаза я узнал бы из тыся-чи. Но на фото она была несколько старше. Спокойное, без того внутреннего надрыва, ко-торый я видел в зеркале, лицо, красивое какой-то таинственной красотой. Однако в глуби-не глаз пряталось уже знакомое мне отчаяние.
-- Знаешь, в ней есть что-то эльгрековское, -- заметил я.
-- Ну, может быть, -- бабушка пожала плечами, -- я не знаток живописи… Просто, маме часто предлагали позировать, но она никогда не соглашалась. Она искренне верила, что портрет и особенно — фото, забирает душу. Поэтому и нет ее фотографий...
-- А было у вас в доме зеркало? – решился я задать главный, из мучивших меня вопросов.
-- Зеркало? – не поняла бабушка и удивленно посмотрела на меня поверх очков.
-- Да, зеркало… круглое, в старой деревянной раме?.. -- пояснил я, но уже понял, что удача отвернулась от меня: слишком хорошо для одного вечера.
-- Нет…-- бабушка неуверенно покачала головой и поправила съехавшие на нос очки. — Что-то не припоминаю.…Хотя, наверное, зеркало в доме было, -- предположила она.
-- Нет, нет, -- нетерпеливо поморщился я и объяснил:-- Я не о зеркале вообще говорю, а  о старинной семейной реликвии.
-- Этого не было, -- теперь уже уверенно отозвалась бабушка, -- нет, не было… иначе я бы помнила, или, во всяком случае, знала бы от мамы. А почему тебя это так интересует? –  детское любопытство вспыхнуло в глазах бабушки.
-- Да так…-- пробормотал я, совсем не желая посвящать ее в свои мистические приключе-ния. —Просто я подумал, что у… у такого человека, как прабабушка должно было быть такое зеркало…
-- Намекаешь на ее чудаковатость?— бабушка иронично усмехнулась.— Мама и вправду была особой несколько, -- она прищелкнула пальцами, подбирая подходящее слово, -- не-сколько экзальтированной… верила в разные… ну, -- бабушка неопределенно покрутила рукой, -- такие вещи.… Но зеркала не было. Впрочем, это я так помню, -- уже менее уве-ренно заключила она.

Уходя от бабушки, уже стоя у порога, я долго смотрел в ее лицо. Мне показалось, что в нем появилось нечто новое, чего я раньше не видел, или не замечал. Какой-то незна-комый мне блеск, странная, совсем неприсущая бабушке печаль и некая отрешенность по-селились вдруг в ее изумрудном взоре. Из него ушла былая живость, пропала жившая в нем прежде лукавая смешинка. Легкая тень время от времени хмурила бабушкины брови и мягким касанием трогала ее высокий, открытый лоб.
Как обычно, поправляя мне, словно ребенку, шарф, бабушка попросила:
-- Приходи почаще.… Ну, хотя бы звони.… Даже ночью, у меня бессонница…
-- Хорошо, бабуля, -- я ткнулся губами в мягкую щеку, пахнущую бабушкиным любимым лавандовым мылом, и очутился за дверями бабушкиного мира.
Почему-то странно заскребло в груди, пропорхнула нелепая, тоскливая мысль. Я да-же и сам не успел понять, о чем подумал. Стало как-то тревожно и хмуро, прежнее непо-нятное  ожидание опять вернулось ко мне, сделавшись еще томительнее. Надвинув по-глубже капюшон дубленки и толкнув упрямую массивную дверь подъезда, я с удовольст-вием ощутил мятную морозность позднего вечера.

Маленький мальчик сидел в ванне, наполненной теплой водой. Мягкие заботливые руки то и дело касались его, придерживали. Вокруг ребенка плавало штук пять утят, не игрушечных, самых настоящих. Они смешно загребали лапками-веслами, натыкались друг на друга, пытались нырять. Мальчик тянулся к ним, растопырив розовые пальчики, хло-пал ладошками по воде, создавая волны. На них покачивались утята, мальчик весело сме-ялся, щуря глаза-сливы. Его смех рассыпался заливистым колокольчиком. Детские пальцы крепко хватали утенка, подносили к розовому ротику. Малыш, вытянув губки, осторожно дул на утячью голову, желтые перышки топорщились, утенок на мгновение замирал, пе-реставал дергать лапками, то ли удовлетворенно, то ли обреченно закрывал глаза и через минуту, едва ощутив, что пальцы разжались, во всю прыть улепетывал на другой конец ванны. А на его месте оказывался один из его собратьев.
Внезапно откуда-то долетел резкий, назойливый, как писк комара, звонок телефона. Картинка смялась, качнулась и уплыла куда-то. Я понял, что проснулся. Сев на кровати, осознал, что от странного сна меня избавил действительно телефонный звонок. «Без чет-верти семь… суббота…», -- пронеслось в голове. Утята желтоватым размытым батиком продолжали маячить перед глазами, но сна уже как не бывало. Не обнаружив у кровати шлепанцев,  босиком поплелся в переднюю и нехотя снял трубку.
     -- Иван, ты? – всхлипнул в вдалеке Иркин голос.
Я сразу насторожился: во-первых, сестра не имела грубой привычки звонить в столь ран-ний час да еще в субботу, во-вторых, Иваном называла меня, будучи в ужасном настрое-нии, наконец, в ее голосе я явственно уловил слезы.
-- Что случилось? – окончательно проснувшись, с тревогой спросил я.
-- Бабушка, -- сквозь слезы пробормотала Ирка и опять замолчала.
-- Да говори же, что случилась! – прокричал я в трубку.
-- Бабушка умерла, -- всхлипывая, выдавила, наконец, сестра.

Прошел год со дня бабушкиной смерти. Мы с Иркой стояли и молча смотрели на ба-бушкин портрет, красиво выступавший из блестящей глади серого гранита. Бабушка была на нем такой, какой мы привыкли видеть ее при жизни: охваченные сединой косы в акку-ратной прическе, открытый лоб, лучистый, со смешинкой взгляд изумрудных глаз, пе-чально-элегантная улыбка.
В мыслях пролетало все, случившееся за год, а произошло много чего. Бабушкин уход стал для меня неким рубежом: теперь, вспоминая что-то, я неизменно отмечал – бы-ло это до или после смерти бабушки. В тот день, услышав горестную весть, я вдруг пой-мал себя на том, что известие не оказалось для меня неожиданностью. Подспудно, сам се-бе не отдавая отчета, я как будто ждал бабушкиной смерти. Ощущение непонятного, не-объяснимого, но и неизбежного конца преследовало меня с тех самых пор, когда я впер-вые увидел в зеркале свою прабабушку. Ощущение усилилось и окрепло, едва я закрыл за собой дверь бабушкиной квартиры
Придя домой, долго не мог уснуть, потом провалился в тяжелый сон. И когда Ирка сообщила о трагедии, меня осенило – вот оно! Должно было случиться именно это! Ирка говорила что-то еще, время от времени срываясь в плач. Я слушал и не слышал: перед гла-зами стояла бабушка. Вчерашняя, как всегда, безупречно одетая, с немного грустной улыбкой и печалью в глазах, когда провожала меня. Странно, но теперь мне стало даже легче. Как при посещении стоматолога – сначала тревожное ожидание, даже страх, потом болезненные манипуляции где-то внутри тебя и, наконец, все, можете идти.
За горестными хлопотами я совсем позабыл о зеркале. И вот, когда похоронная ку-терьма пронеслась, оставив липкое ощущение пустоты, зеркало вновь поманило меня.
Едва вернувшись с кладбища, я посмотрел в него. Но что это? В моей передней висе-ло ДРУГОЕ ЗЕРКАЛО! «Чертовщина какая-то! Неужели меня ограбили?» -- мелькнуло нелепое предположение. «Ага, ограбили и подменили одно зеркало другим!» -- тут же возразил я сам себе. Присмотревшись повнимательнее, я, однако, пришел к заключению, что зеркало было то же самое, купленное на толкучке у странного продавца в тулупе. И все-таки что-то неуловимо-новое появилось в нем. Я долго осматривал его, пока, наконец, обнаружил: исчез тот особенный золотистый блеск, несвойственный другим зеркалам. Потеряв свою изюминку, зеркало сразу как-то потускнело, потухло и … состарилось. Те-перь на стене висело самое обыкновенное старинное зеркало в резной, местами потре-скавшейся, деревянной раме.
Шли дни. Сначала я по привычке часто подходил к зеркалу, как будто надеялся, что вновь увижу прежний блеск или что-то еще. Но ничего не происходило. После бабушки-ной смерти видения не повторялись. Постепенно иссякла и сила зеркального притяжения: оно больше не влекло меня к себе. Однажды утром я вдруг понял – больше ничего не про-изойдет, окно в прошлое закрылось.
Наверное, зеркало было послано мне свыше, чтобы заставить узнать историю жизни моих предков. И – как знать – быть может, сама моя красавица-прабабка, зная о своем скором соединении с дочерью, являлась ко мне из зазеркалья, чтобы подтолкнуть меня, поторопить?… Ведь опоздай я всего лишь на день со своим визитом к бабушке, не на-ткнись случайно на фамильный альбом, наш разговор уже никогда бы не состоялся.
Ирка пушистой рукавичкой осторожно принялась смахивать снег, лежавший на мо-гильной ограде ровным и толстым, словно слой крема, пластом. Бабушка с портрета улы-балась нам одобрительно. Мне показалось, что она, соглашаясь с моими мыслями, чуть прикрыла глаза и слегка качнула головой. Я улыбнулся ей в ответ. Потом запрокинул го-лову и с неожиданной и непонятной радостью посмотрел в не по-зимнему высокое лазур-ное небо.


Виктория Чумак

Неактивен

 

#2 2010-07-23 11:36:41

Виктория Чумак
Участник
Зарегистрирован: 2010-05-26
Сообщений: 11

Re: ЗЕРКАЛО

http://www.proza.ru/avtor/nifertity


Виктория Чумак

Неактивен

 

#3 2010-08-24 01:00:51

Урфи Гекк
Участник
Зарегистрирован: 2010-08-23
Сообщений: 8

Re: ЗЕРКАЛО

Довольно неплохо написано, хотя тема не новая. Вначале напомнило чем то пиковую даму. Еще мне показалось, что стиль изложения похож в чем то на Лукъяненко - описание бытовых деталей и прочее.


Сказки сами выбирают тех, кто их должен услышать и кому они должны понравиться

Неактивен

 

#4 2010-08-24 07:13:04

Виктория Чумак
Участник
Зарегистрирован: 2010-05-26
Сообщений: 11

Re: ЗЕРКАЛО

smile2 Лукьяненко никогда не читала и вообще не люблю такого рода литературу.


Виктория Чумак

Неактивен

 

#5 2010-08-24 12:22:41

Урфи Гекк
Участник
Зарегистрирован: 2010-08-23
Сообщений: 8

Re: ЗЕРКАЛО

Однако повествование в некоторых местах получилось похожим, на мой взгляд.


Сказки сами выбирают тех, кто их должен услышать и кому они должны понравиться

Неактивен

 

#6 2010-08-24 17:06:53

Урфи Гекк
Участник
Зарегистрирован: 2010-08-23
Сообщений: 8

Re: ЗЕРКАЛО

Виктория! Приглашаю вас прочитать продолжение сказки. Думаю мой взгляд на зеркала там вам покажется интересным)))


Сказки сами выбирают тех, кто их должен услышать и кому они должны понравиться

Неактивен

 

#7 2010-08-25 07:40:19

Виктория Чумак
Участник
Зарегистрирован: 2010-05-26
Сообщений: 11

Re: ЗЕРКАЛО

С удовольствием! Ссылочку давайте.


Виктория Чумак

Неактивен

 

#8 2010-08-25 09:50:05

Урфи Гекк
Участник
Зарегистрирован: 2010-08-23
Сообщений: 8

Re: ЗЕРКАЛО

Это продолжение сказки, оно размещено здесь на форуме ))) впрозе


Сказки сами выбирают тех, кто их должен услышать и кому они должны понравиться

Неактивен

 

Board footer

Powered by PunBB
© Copyright 2002–2005 Rickard Andersson