Форум литературного общества Fabulae

День сегодня выдался по-летнему тёплым и солнечным, не так часто погода балует горожан солнцем в конце октября.
Ещё в обед город кипел, бурлил и шипел, точно самогонный аппарат дяди Вани во времена сухого закона, а сейчас тихо и спокойно.
Люди после трудового дня высыпали на улицу, наверно каждый понимал, что это может быть последние тёплые лучи  в этом году,  зимой тоже солнце светит, но как говориться светит, да не греет. Если бы солнечное тепло можно было  консервировать как варенье, то в этот день чудесный все хозяйки города собирали бы лучи, варили их в сахарном сиропе и закатывали в трёхлитровые банки до поздней ночи, ведь зимой солнца никогда не бывает много.
Студенты с пивом и гитарами облепили лавочки в студенческом парке, школьники в малиновых пиджаках и с рюкзаками за спиной  вздымали ногами маленькие салюты из опавшего наряда осени всевозможных форм и расцветок. На деревьях догорали застывшие осенние костры и при каждом дуновении ветра узорчатые угли то и дело сыпались на головы праздных горожан.
На игровой площадке визжали и смеялись дети.
Пожилые пары лениво прогуливались мощённой камнем аллее, некоторые молча стояли истуканами, подставив лицо последним лучам осеннего солнца. Жаль, что солнца нельзя взять «про запас», можно только запомнить его поцелуи.
И хоть синоптики обещали, что не сегодня-завтра погода окончательно испортится, никто об этом сейчас не думал, все забыли про дождевики, которые ещё с прошлой непогоды невесть где лежат, про не заклеенные окна и холодные батареи. Это будет, но будет завтра, а сегодня…
Сегодня тепло, тихо и радостно. Какое-то всеобщее ощущение тихой радости и спокойствия царило в городе, никто никуда не спешил, никто не орал в мобильные телефоны, никто никуда не опаздывал, никто не ругался стоя в «пробке». Я поддался всеобщему городскому настроению, улыбнулся и тихонько присел на нагретый солнцем камень у подножья памятника писателю - бронзового мужика в пальто, с книгой в одной руке и пером в другой, с какой-то непропорционально большой головой увенчанной мелкими кудряшками. Писателя запечатлели как раз в момент высшего вдохновения, что, собственно, можно было прочесть на его воодушевленном лице. У подножья была выгравирована одна единственная строка:
«Ночь, улица, фонарь, аптека…».
Ни имени и фамилии, ни дат рождения-смерти.
«Безымянный и вечный» - подумал я и улыбнулся.
Я в этой части города бываю не часто, да и признаюсь, никогда не интересовался местными достопримечательностями, а литературу вообще терпеть не мог ещё со школы, поэтому истукан, до сей поры, был для меня неизвестным.
Это случилось именно здесь, в этом парке, вон на той лавочке, де сейчас целуется  парочка. И солнце тогда светило так же как сейчас, но только весна была, и писатель стоял на своём месте в порыве пиитического восторга, и дети бегали и смеялись. И хоть времени прошло уже два года, а как будто всё вчера было.
Солнце, словно кошка, облизывало мне лицо тёплым невидимым языком. Я на миг представил, какой может быть язык у кошки размером с солнце. М-да, гениальные мысли меня сегодня посещают, это, наверно, избыток кислорода и солнечная радиация на меня так действует.
Я глубоко вдыхал свежий, какой-то густой, насыщенный запахами воздух осеннего парка, от которого порой кружиться голова, сидел и ждал. Солнце ещё было высоко, поэтому ждать мне предстояло долго. На соседней лавочке сидели трое, два парня с гитарами и молодая девушка лет двадцати. Девушка пела под аккомпанемент гитар, голос у неё был мягки и приятный. 


По асфальту мчат машины.
Вечер. Город тих и стар.
Жмутся улицы – морщины.
За окном мельканье фар.

Бросят лучики – волокна
Разгораясь, фонари.
И зардятся в окнах стёкла
Отражением зари.

У подъездов двери – руки
Растопырены уже.
Собираются от скуки
На последнем этаже

На гитаре струны тронуть.
Переборами тоски
Вечер плачет. Ночи омут
Фары рубят на куски.

Засыпают тени - мыши
По углам дворов пустых.
И ложится ночь на крыши,
Как в кровати. Город стих.

-   Если б он только знал, что про него песню сочинили, обрадовался наверно бы - подумал я и улыбнулся. А голос всё пел, убаюкивал, уносил меня куда то далеко. Я невольно закрыл глаза, лёгкая усталость волной накрыла меня, завернула в тёплый плед дремоты. Я оперся спиной о тёплый каменный блок, вздохнул и сам не заметил, как задремал.
Вам когда-нибудь случалось спать сидя, думаю случалось, особенно знакомо это нерадивым студентам, дремлющим  под монотонный голос преподавателя на лекциях, долго так не просидишь, и просыпаешься чаще всего либо от дикого вопля: "Студент, как вам не стыдно!" либо от боли в спине или шее если тебя не заметят, или сделают вид, что не заметили что гораздо приятнее. Так и случилось.
Шея ныла невыносимо и открыв глаза я увидел, что солнце догорает у горизонта, разливая малиновый цвет по всему западу,  воздух стал прохладным и сырым, и хотя было ещё светло, всё же кое-где зажглись фонари – первые вестники надвигающегося вечера. Он часто говорил, что любит гулять в такое время один, потому что он может хоть на пару секунд заглянуть в уходящий день. И чего он там не видел?
Время сумерек – это его личное время. Ладно, я подожду, мне не привыкать его ждать.


«Вечер»

Мне так много рассказывали про неё, я уже и не знаю кому верить, ведь сам я никогда её не видел.
Когда я гулял в поле и молодой весенний ветер трепал мне волосы, я мог слышать его голос.  Голос Ветра  пел  о ёё угольно чёрных локонах, аромат которых он разносит по свету, о её чёрных глазах в которых танцуют звёзды. О ёё алых губах, за поцелуй которых он готов продать свою свободу. Ёё нежно белое платье, сотканное из самых тонких воздушных паутинок, которые он лично собирало всему белу свету. Что нет на свете ничего прекрасней, чем она неспешно ступающая босыми ногами по ещё не успевшей остыть земле  в белом платье и распушенными, волосами, в которых он так любит играть..
Ветер много где бывает и много чего видит и слышит, и всё-таки во всём ему верить нельзя, ведь он ветер, молодой он ещё, ветряный. Где-то что-то увидел мельком и полетел дальше, он никогда ни на чём долго не задерживается, на то он и Ветер. Мы часто видимся, но он всё время, куда то летит на всех парах, давно мы не говорили по душам.
- Спеш-ш-ш-ш-ш-у-у-у-у-у-у –   шурша опавшей листвой, говорил он и вот листья тихо падают опять на землю. Улетел.
Когда я сидел на берегу, и тёплые пенящиеся волны разбивались у самых ног, я слышал шёпот моря. Море тоже видело её. Оно рассказывало, что глаза у неё никакие не чёрные, ветер всё выдумывает, они голубые, как морская гладь и глубже любого океана, что кожа у неё белая как морская пена, а её чёрное шелковое платье украшено самым дорогим жемчугом и кусками красного коралла. Море любило повторять, что оно лично выбирало из своих глубин самый красивый жемчуг и коралл для её наряда. Море много чего видело на своём веку, но никогда не бывало дальше своих берегов, поэтому я не особо верил и этим словам. Скучает оно на одном месте, вот и выдумывает небылицы.
Когда она приходит, город уже спит, да и с городом особо разговаривать не о чём. Он вечно чем-то занят, пыхтит, дымит, гудит. Там что-то строиться, там, что-то рушиться, там рождаются, а там умирают, все и всё, куда-то бежит, спешит.
Как-то раз, я всё-таки спросил у него, как же она выглядит.
- Какое мне до неё дело!?  - буркнул он.
- И всё же, ты же  видел её, я точно знаю, что видел, расскажи, пожалуйста.
- Отстань, не видишь, некогда мне тут с тобой болтать – и я шёл дальше.
День, а тем более Утро я никогда не видел, да и что они могут мне сказать. Они же только Утро и День.
Мне бы только увидеть её, хоть краем глаза, хоть на секундочку. Сколько раз я пытался задержаться на одном месте больше положенного - ничего не получается,  ноги сами несут дальше. Я знаю, что она совсем рядом, идёт следом за мной, шаг в шаг, иногда ближе, иногда дальше, а иногда я даже отчётливо слышу шорох полов её платья и слышу её тихие босые шаги по сонной мостовой. Я слышу её звонкий смех и от одного её голоса на душе у меня становиться светло как днём. Ха, в душе у Вечера светло. Всего то, обернуться, казалось бы. Она не может прийти раньше, я не могу задержаться дольше, и так всю жизнь. Я знаю, что так и должно быть. И что мы никогда не встретимся, такой уж порядок, сколько веков уже так, а мне бы только взглянуть...
Люди могут видеть её, но людям свойственно ничего не замечать и не видеть дальше своего носа. Им нет дела ни до неё меня, они чем-то мне напоминают Город, только очень маленький, в миниатюре, такие же постоянно занятые, спешащие куда то, у них свои проблемы - робота, учёба всего и не перечесть. Они никогда не смотрят вверх, они не видят моих звёзд и мою луну, они никогда не замечают меня, даже если я сижу с ними на одной лавочке в парке. С людьми вообще говорить и не о чем,  про неё у них я никогда не спрашивал.
Никто, ни разу, не сказал кто же она. Та самая, та единственная, которую я полюбил, как только появился на свет, которую я никогда не видел и скорее всего никогда не увижу. Для которой я зажигаю луну и звёзды что бы она не поранила в темноте свои босые ноги, та кто следует за мной по пятам, та которой я служу и буду служить пока восходит солнце на востоке а заходит на западе. Та, которую вы, люди, называете НОЧЬ.

*     *     *

Мы встретились впервые два года назад, в этом же парке. Я сидел на лавочке и писал что-то, уже не вспомню что именно, в то время я много чего писал, и мало что доводил до ума.
Настроение было у меня честно сказать паршивое, девушка от меня ушла, друзья, как назло, все заняты «срочными - неотложными» делами, робота в печёнках сидит, дома меня никто не ждал – вот я и сидел в парке, убивая время до ночи.
На улице в ту пору не было ни души, первые числа апреля -  ещё прохладное время для вечерних прогулок, поэтому все горожане после роботы спешили по домам, в тёплые квартиры, к горячему ужину и горячим любящим сердцам родных.
А мне идти не к кому, и дома в холодильнике шаром покати, и в квартире не теплее чем на лавочке, потому что котельная неделю назад закрылась на непредвиденный капремонт. Уж лучше в парке торчать и ждать «незнаючего», авось что-то, да и случиться.
- Вот бы сейчас варенье из солнечных лучей – подумал я, стуча зубами и едва не примерзая известным местом к доскам скамейки.
Недалеко от меня меленным прогулочным шагом, нет, не шёл, плыл высокий парень  где-то моего возраста в  чёрном драповом пальто поверх синего джемпера и потёртых чёрных джинсах, явно больших положенного, так что края штанин мели  брусчатку парка не хуже метлы дворника. Пальто было расстегнуто и парень всем своим видом показывал, что ему совсем не холодно, ну даже если и так, то ему до этого просто напросто нет дела.
На шее небрежно завязан длинный шарф, скорее для дополнения образа законченного охламона, чем для защиты горла от апрельской сырости и холода, на голове лёгкий «шухер» какой обычно бывает у молодых людей утром после весёлой ночи.
Парень походил на отъявленного бездельника или на тонкую творческую натуру пребывающую в поиске вдохновения. Он прошёл мимо трёх пустых лавочек, прошёл  было и мимо меня, но потом неожиданно развернулся, подошёл ко мне и развалился на моей лавочке с видом довольного кота объевшегося сметаны.
«Ну, нахал, три пустых лавочки пропустил,  умостился на мою, да и ещё не спросил разрешения».
- Тебе что места в парке мало? – рассердившись, сказал я.
Секунду он смотрел на меня так, будто на моём месте была как минимум на Памела Андерсон демонстрирующая новую коллекцию одежды «В чём мать родила».
- Ты чего? – спросил я.
- Так ты? Ты меня видишь?
Вот теперь настала моя очередь удивляться.
- Вижу развалившуюся на лавочке свинью, мешающую другим, нормальным людям заниматься своими делами. Больше не вижу никого.
Парень взглянул на мои рукописи.
- А, писатель! – воскликнул он. – Ну, тогда всё ясно.
- Что ясно?
-Закат, небось, описываешь или как это у вас там называется.  Люди, которые часто думают обо мне, пишут или рисуют меня, иногда могут видеть меня таким, какой я есть.
- Да!?  - мне ужасно захотелось, как говориться, поприкалываться над этим странноватым типом, и хоть грешно шутить над больными людьми… Играем в Наполеона, ну ладно, я подыграю.
- О Великий! Поведай же мне, смертному и недостойному целовать  краешек твоей подошвы, тайну своего величия. О, умоляю тебя. О, прошу, смилуйся.
Парень посмотрел на меня как на идиота, потом непринуждённо улыбнулся и спросил.
- Как тебя зовут?
- Юра.
- Вечер. Рад знакомству.
- Какой ещё вечер?
- Как какой, - удивился он, - Ясное дело, Весенний.
Я засмеялся, а он, кажется, тогда обиделся на меня, но просто не подал вида.

Так я и познакомился с Весенним Вечером Апрелевичем. Позже, я заметил, что в первых числах нового месяца, он менял своё отчество не ещё более странное, он был дважды и Майовичем, и Июневичем и Ноябрьовичем и так далее, а каждые три месяца фамилия менялась в соответствии наступившем временем года: Зимний, Летний, Осенний. Странноватое, постоянно изменяющееся имя ещё более странноватого человека. Я никогда не обращался к нему по отчеству или по фамилии, для меня он всегда оставался просто Вечером, моим верным и единственным другом на долгие два года.

Иногда мы сидели без какого то дела, часами рассказывая друг другу разные истории. Вечер знал много разных историй, он умел рассказывать, это у него был дар от Бога.  Я любил его слушать, голос у него был низкий, с небольшой хрипотой, словно простуженный,  но в то же время какой то приятный, какой то естественный. Я тогда ещё подумал, что у вечера может быть только такой голос.

Один раз я повстречал человека, который, как и ты, мог меня видеть, последний человек с которым я общался погиб почти пол века назад на какой то глупой дуэли, и мне страх как хотелось с кем то «перекинуться словечком». Быть всегда одному, да ещё и невидимым почти для всех не самое приятное наказание.
- А разве это наказанье? – удивился я.
- Нет, это по-другому, ты не поймёшь. – Вечер почему то пристально посмотрел мне в глаза, даже как то оценивающе, потом продолжил как ни в чём не бывало.

Он сидел на лавочке возле городской аптеки в городом одиночестве и что то черкал в блокноте.. Пишет, перечёркивает, снова пишет, опять перечеркивает, в итоге выдирает исписанный лист, тихо материться и начинает всю процедуру с начала.  Я шёл мимо, он заметил меня, кивнул в знак приветствия, ну и пошло поехало…
- Ты меня видишь?... и так далее.
Парень оказался поэтом, причём очень неплохим. Я попросил его прочитать что то уже из написанного, он не возражал. Стихи у него были прекрасными, сразу было видно, что парень не зря чернила переводит, не то, что некоторые доморощенные гении пера… - он покосился на меня и ехидно улыбнулся.
- Да иди ты знаешь куда!
-  Не сердить, я шучу  – Он закурил  -  Как сейчас помню его стих. Он никак не мог закончить произведение, не хватало всего-навсего последней строчки, и он бился над ней, исчёркивая чернилами лист за листом, что бы потом отправить его в мусорное ведро.
Мне жаль его, бедолагу, стало,  я придумал строку и предложил ему. Вот что получилось:

Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века -
Все будет так. Исхода нет.

Умрешь - начнешь опять сначала,
И повторится все, как встарь,
Ночь, ледяная рябь канала,

…И моя сточка…

Аптека, улица, фонарь.
Я посмотрел сначала на бронзового мужика, потом на надпись у его подножья, взглянул на Вечера, и он в ответ на ещё незаданный вопрос кивнул с улыбкой.
- Что-что, а брехать - ты мастер – засмеялся я.
Он обиделся на меня и ушёл раньше обычного, отговариваясь, что луну нужно протереть, а то запылилась сильно и что звёзд маловато как то, да ещё облака поразгонят надо к чертям собачим. Роботы не початый край и прощай.
Уж больно обидчивый он оказался, что-то скажешь не так – сразу губы надует и не видно его неделю, сиди мёрзни зря в парке как дурак. Впредь я трижды думал прежде, что-то сказать в его адрес. У меня и так друзей нет, а чудного Вечера, единственного друга,  потерять по глупости не хотелось.


"Ночь"

Почему он всё время уходит, как бы я не старалась его догнать, он всё время идёт на полшага впереди и никогда не оборачивается. Я только и вижу, что его спину да метущие землю растрёпанные штанины. А интересно, как же он выглядит?
Море рассказывало, что каких-то пять минут до моего прихода он расспрашивал обо мне. Что глаза у него загорались только от одного моего имени. Ветер пел о его руках, заботливых и сильных, о его карих глазах, о его сердце, большом и горячо любящем кого то, но кого именно он не сказал и ещё он что то намекнул, мол мы бы неплохо смотрелись вместе, но тут он приврал, как обычно...
Мне всегда нравилось наблюдать за ним, с каким старанием он вытирает луну от дневной шелухи и пыли, как заботливо и бережно он обращается со звёздами. Я думаю, мы бы с ним нашли общий язык. Но почему он никогда не может подождать меня, почему не обернется. Подожди хоть мгновение, я уже иду. Я рядом.


*     *     *
Вечер как всегда плыл своей странноватой скользящей походкой, подметая растрёпанными штанинами камень тротуара. Меня он увидел ещё издалека, но почему-то не спешил, всё тот же бардак на голове, всё так пальто нараспашку и небрежно  завязанный шарф, всё те же неизменно шаркающие-чвакающие (в зависимости от погоды) кеды. Сколько же он носит эти кеды?! Уже второй год. Интересно, а носки у него за всё это время уже подчиняются команде «Стоять смирно!»?
Неожиданно он остановился  у мусорного бака недалеко от лавочки; закатив рукав по локоть  он опустил руку в урну, пошарил там и вытащил увядший букетик роз, наверно какой то Ромео недождался свою возлюбленную. С величайшим наслаждением он вдохнул аромат обвисших лепестков, стряхнул с него пару окурков и бодро зашагал в мою сторону.  Всё-таки странностей было у него хоть отбавляй.
Подойдя, он плюхнулся на лавочку рядом со мной,  закурил, предложил мне. Мы курили молча, он смотрел на запад, там где уже догорали последние угли закат а, я смотрел на него и пытался угадать на кой чёрт ему сдался букет.
- Ты на свидание собрался?
Вечер не ответил.
- Знаешь, я заметил,  сколько лет мы уже знакомы, а ты ничуть не изменился, я никогда тебя не видел в другой одежде, с другой причёской или даже в другом настроении.
Следует отметить, что Вечер всегда пребывал в состоянии «перманентной вечерней грусти».
- Это, - как он говорил – не совсем та грусть, которую знаешь ты,  это по-другому. О чём может грустить вечер?  Просто  хорошо, спокойно и немного печально.  Это ощущение сравнимо с тем, когда выходишь сентябрьским утром на балкон, когда ещё довольно тепло и ясно, свежий воздух дурманит ароматами осени и солнце играет лучами сквозь ещё зелёные кроны, но ты знаешь, что это уже не лето и лёгкий осенний ветерок напевает тебе.

Ночной тяжёлый дух над парком
И звёзды, тихий свет разлив,
Луны серебряную барку
Ведут к верхушкам старых лип.

Вдали фонтан журчит, сплетает
Забытых сказок dйja-vu
И с яблонь глухо опадают
Плоды в высокую траву.

Холм спит под облаком кудрявым
И сизокрылый ветер сна
Несёт сквозь древние дубравы
Дурманы свежего вина.

  Тебе хорошо, тепло  и уютно, но всё же немного печально от того что время прошло.
- Но отчего же грустить.  Ведь оно не потеряно бесцельно, лето прошло не напрасно, сколько раз… – возражал я.
- От того,  мой друг, что всё-таки оно  прошло. Как и всё в нашем мире. Всегда немного жать того, что всё мимолётно. Бывает надолго, даже очень, но всё же не навсегда.
Многое из того, что он говорил, я не понимал, ну да, куда ж мне смертному постичь тонкости ума Вечера.
-  Зачем тебе букет?
-  Это не мне, а тебе,  - и он бросил букет мне на колени.
-  А мне он зачем?
-  Что бы ты умел ждать и перестал спешить.
-  !?
-  Один молодой человек,  ждал свою возлюбленную, ждал уже столько, сколько себя помнил, но его терпения не хватало ещё ровно на одну минуту до её прихода. Ждёт час, ждет два. Её всё нет. Ждёт до последнего, больше нет времени. И он уходит. Ещё не успела упасть на землю брошенная сигарета, как она уже тут как тут. Всего пару мгновений. Так всю жизнь, он ждёт и не дожидается, она спешит, но не успевает.
- Ну так что ему мешает подождать ещё пару этих самых мгновений? - спросил я.
-  Нельзя никак. Потому что за вечером всегда следует ночь, и никогда они не встреться. Понимаешь? Не может одновременно быть вечер и ночь, такого просто не бывает. есть поздний вечер, есть только что наступившая ночь. Но время всегда разделяет их. Каждому своё. Ты когда-нибудь слышал, что бывают вечерние ночи или ночные вечера?
- Нет.
- Вот и я не слышал.
Он глубоко затянулся и выбросил окурок.
Вечер никогда не рассказывал про неё и его любовные дела всегда были для меня табу, я понял о чем он. Сколько раз я замечал, как меняется выражения его лица, как та хвалёная "Вечерня грусть" исчезает, как и не было её вовсе, как загораются его глаза только от одного её имени.
И хоть вечер всем своим видом, что ему нет никакого до неё дела, надо сказать, что получалось это у него неважно.
- А люди могул её видеть? Вечер же могут, я же тебя вижу, значит и ночь можно увидеть.
- Люди могут - как бы констатировал он и снова этот пристальный изучающий взгляд скользнул по мне с ног до макушки - Но не хотят видеть.
- Ну так чего же ты ждёшь?
- Не всё так просто, я не могу бросить всё. Я дал клятву что никогда не брошу своего дела, вечер всегда должен наступать после дня. Кто же будет зажигать звёзды и протирать луну, кто будет разговаривать с Ветром и шептаться с Морем? Вот если бы...  Это был риторический вопрос, он и так уже знал КТО это будет. Я тоже знал.

"Ночной вечер или Вечерняя ночь"

Странно, но самые удивительные вещи происходят у нас под самым носом, а мы упрямо не хотим их замечать. Думал ли я когда-нибудь, что мне придётся за 24 часа обегать весь шар земной, зажигать миллиарды небесных огоньков, драить до блеска жёлтую Луну?  Если мне это сказали два года назад, я бы счёл этого человека буйным психом. Но всё-таки, судьба - штука непредсказуемая. В одно мгновения я очутился в его шкуре, это произошло так неожиданно и быстро что я даже не успел толком понять что случилось. Смотрю, он в моём тряпье улыбаясь как мартовский и неистово вопя "Спасибо" бежит куда то. Я огляделся: пальто, джемпер, джинсы и чёрные кеды. Я чувствовал себя необычайно сильным, так что  начистить до блеска луну и зажечь пару миллиардов звёзд для меня - сущий пустяк. Вечерняя грусть - да, всё-таки людям этого не понять, но всё-таки это прекрасно. Честно сказать, если он нагулявшись решит снова вернуться на прежнюю должность, фигушки, пусть  теперь только попробует заставить меня  стать самим собой.  Его одежда была как раз  мне в пору, да ещё оказалась очень удобной. Я шуршал штанинами по мостовой, шарф болтался почти у самых ног, а в расстёгнутом пальто было вовсе не холодно. Кеды - отличная обувь, бесшумная и очень удобная, ведь мне каждый день обходить всю планету пока он вершит свою судьбу, так что ноги нужно беречь. Я протёр луну краем рукава - это оказалось совсем не сложно, просто как большой медный поднос протереть махровым полотенцем. Луна засверкала мягким жёлтым светом. Звёзды - это по сложнее, попробуй обежать всё небо с одной спичкой и зажечь каждую. Слава Богу сегодня облачно, а то б люди сразу же заметили что я схалтурил и горит только половина положенного. Хотя, часто ли они поднимают голову к ночному небу? А эти двое на лавочке никак не налюбуются друг другом, и когда они уже целоваться начнут?! Я хотел было немного ускорить события, Вечер иногда подталкивал таких "нерешительных", но не в моих правилах  вмешиваться чужие судьбы. И я пошёл дальше.
- Почему ты никогда не оборачивался? Почему никогда не мог подождать меня? - спрашивала она
- Я же был Вечером, я не мог. Ночь никогда мне может встретиться с вечером.
- А сейчас? Разве ты больше не...
В ответ он только улыбнулся.
- И что же ты будешь делать теперь? - растерянно спросила она.
- То, что всегда хотел больше всего на свете - на минуту воцарила тишина и где то высоко под самым небом упала маленькая звёздочка, сдвинутая случайно со своего места неумелой рукой Юры, а может и не случайно. Падала она ровно столько , что бы эти двое успели загадать своё самое сокровенное желание.
- Смотреть на тебя.