Форум литературного общества Fabulae

или
Послеобеденные мысли

Скажешь слово –
леденеют губы.
Осенний ветер.

  Именно так обычно и переводится на русский язык знаменитое тристишие Басё. Яснее звёзд на Кремле и понятнее Правил дорожного движения. Действительно, для теплолюбивого человека трудно говорить на холодном ветру. Попробуй-ка обратиться с чем-нибудь к напарнику – ага, холодно губкам-то! А ты чего хотел: ветерок-то осенний!
  И это называют поэзией? Ну, так-то мы тоже можем! Например:

Съел бы курочку,
да не лезет.
Потому что только что из-за стола.

Или

Задрал бы ей юбку,
да не получится:
она же в брюках.

  Что-то здесь не так. Первое тристишие и действительно похоже на два последующих экспромта, а быть этого не должно. Старец Басё половину всей своей недолгой жизни посвятил оттачиванию мастерства спонтанного сложения тристиший. При нём слово «хайкай», означавшее издевательские песенки-дразнилки, приобрело вполне уважамое значение. После его смерти множество талантов посвятило себя изучению его творчества, продолжению его дела, критике его самого за неправильно выбранное направление его же собственного дела... Во имя «хайкай» люди умирали от голода, разлучались с любимыми семьями, переворачивали вверх тормашками огромный город, чтобы найти человека, сложившего понравившуюся фразу... Подозревать все эти тьмы народу в посконной простоте, которая хуже воровства, не получится. Наверное, дело в переводе. Хорошо, пересмотрим перевод.
Вернёмся к азам. Любой препод самого захудалого восточного факультета, придя на самое первое занятие по переводу, прежде всего сообщит студентам основное правило: японское предложение на русский язык переводится с конца. Что ж, правила существуют для того, чтобы им иногда следовали. Последуем.

Холодно губам
Если скажешь слово.
Осенний ветер.

Не намного лучше, но кое-что становится яснее. Акцент делается на то, что губам холодно, и в качестве причины называется осенний ветер.
  Попутно обратим внимание на следующее. В каждом из вариантов перевода настырно лезет в глаза это «слово». Стихотворение, всё-таки, не о холоде, а о нём.
Будучи классическим, этот стишок уже разобран вдоль и поперёк множеством критиков различных эпох. Стихотворец говорит им о весомости слова, об ответственности поэта за каждый изданный звук, о несовместимости искусства и многословия.
  Басё сам очень хорошо знал цену и слову, и молчанию. Жизнь этого человека окутана многими тайнами. Рождённый в провинции Ига, будущий поэт имел перед собой только одну дорогу. По ней его и погнал осенний ветер.
  Проэкспериментируем ещё раз. Теперь весь этот небольшой текст приведём с заду наперёд.

На ветру осеннем
холодно губам.
Если скажешь слово.

Уже явно лучше. Смотри-ка, вспоминать старые уроки, оказывается, полезно!
  Но о чём это мы? Ах, да о молчании. Мальчики из Ига традиционно становились соглядатаями. Теми самыми, что расписаны в литературе XX века, как «ниндзя». Знатность или малознатность происхождения определяли только ранг будущего лазутчика. Кинсаку (а затем Мунэфуса, Дзинситиро, Тюэмон и т.д. – в разное время жизни классик «хайкая» носил разные имена) родился в касте малоимущих. В эпоху феодальных войн таких, как он, называли «гэнин», то есть низший ниндзя. Таких посылали на самые неблагодарные задания, а если они возвращались, труд их оплачивался ниже всех. Во времена жизни Басё в Японии установилось относительное спокойствие, но услуги соглядатаев и лазутчиков актуальность не потеряли. А что главное для лазутчика? Правильно – умение молчать. Молчать, чтобы не перебивать, когда кто-то говорит, молчать, чтобы случайно не проговориться и не выдать себя, молчать если поймают. А ещё молчать, чтобы не засорить отсебятиной важное сообщение, переданное изустно.
  А как быть с музыкой стиха? Как, бишь, он звучит-то на родном языке?

Моно иэба
Кутибиру самуси (редукция первого «у» и последнего «и»)
Аки-но кадзэ

  Классические 5-7-5. Редуцированные слоги полновесно воспринимаются даже при неясном гласном звуке. Единственно, при произнесении этой строки ухо ощущает некое шипение. И понятно: на холоде рот почти не раскрывается. Поэтому и шипит.
  Ещё мальчиком он попадает в услужение к Тодо Синситиро, главе депертамента тайных дел военного правительства. Везение, или... наоборот? Наверное, и да, и нет. Дело в том, что мальчик на посылках у вельможи автоматически становился партнёром для ночных запретных утех. О гаремах мальчиков у различных вельмож и военачальников написано достаточно много. Гораздо меньше исследовано влияние гаремного образа жизни на психику молодого человека. Но зато при знатном господине можно выжить и дожить до двадцати пяти, а повезёт – так и до сорока!
  Басё прожил то ли до сорока девяти. то ли до пятидесяти.
  Нельзя ли и в русском языке приблизиться к ритму оригинала? Если, например, расположить слова так:

Губы стынут вмиг
на ветру осеннем.
Слова не скажи.

Уже неплохо. У этого варианта есть свои плюсы и минусы. К числу последних относится перегруженность согласными звуками первой строки: «губы СТынуТ ВМиг». Но направление выбрано верно. Далее – только «доводка».
  О периоде его жизни до появления в Эдо (нынешнем Токио) известно крайне мало: хранить секреты и дезориентировать любопытствующих умели уже тогда, в XVII веке. Оных любопытствующих появилось в избытке сразу после ухода «святого «хайкая»» из этой сансары, но внятно ответить на простые вопросы, например, чем занимался отец будущего гения, никто так и не смог. Басё и сам никогда не делился с учениками воспоминаниями о своём прошлом. Известно, что в двадцать лет он, тогда Дзинситиро, побывал в Киото. О цели и результатах миссии остаётся лишь догадываться.
  Жизнь его довольно детально описана с того момента, когда по достижении двадцатидевяти-летнего возраста он появляется в Эдо. В 36, по рассказам современников, это был «человек с лицом и внешностью глубокого старика». «Каким же ветром опалялась эта кожа? Какое пламя видел он, какую тьму?» (Левитанский). Никаких сомнений, он уже знал цену словам, как никто из его будущих читателей.
  А может быть, есть смысл пересмотреть переводы и других тристиший Басё, включая и хрестоматийных «лягушку в пруду» и «ворона на ветке»? Наверняка, такая попытка принесёт много интересных открытий. Но как далеко можно отрываться от буквального перевода с целью передачи глубинного смысла? Сколько элементов формы допустимо принести в жертву? И нужна ли такая жертва, не лишит ли она текст гармонии, а следовательно, привлекательности?
  В Эдо под поэтическими псевдонимами Фурабо, Тосэй он сначала принимает участие в нескольких поэтических сборищах, а в 33 переезжает на левый берег нынешней Сумидагавы и поселяется в строении, которому дал название «хижины Басё». Ну, а коль у дома такое название, то тот, кто внутри, тот Басё и есть. Отсюда-то и вышли и «Фальшивый каштан», и «Плащ обезьяны», и «По тропинкам севера», и многое другое. Какое жуткое многословие для ценителя тишины! Намолчался, наверное, за предыдущие годы. Прорвало.
  В конце жизни, будучи уже признанным мастером короткой формы и основателем огромной школы желающих повиршеплётствовать, он предпринимает попытки устроить личную жизнь: короткое время сожительствует с женщиной, затем с мальчиком. Обе попытки успехом не окончились. Возможно, сказалась психическая травма, полученная в ранней юности. Возможно, были какие-то другие причины...
  Так, о чём это мы всё? О непонятных зигзагах судьбы, или об уроках жизни, или о золотоносности молчания? А как долго может длиться молчание? Когда уместно прервать его словом? Сколько слов нужно для его обрамления?
  Не много ли вопросов? Не лучше ли без лишней траты времени заняться делом? Что ж, займёмся! Помолчим.

Отредактировано Cawa Xpy (2008-02-18 14:09:39)